Два Ивана, или Страсть к тяжбам - Василий Нарежный

На другой день с самого утра все расположили занятия свои по желанию мудрого благодетельного хозяина, да и сам он, облобызав всех родственников и родственниц, съехал со двора, наказав, чтобы не беспокоились, если недели две или и более его не увидят.

Часть третья

Глава I

Тюремные друзья

Меж тем как наши паны Иваны, занимаясь легкими трудами и отдыхая в кругу любящих и любимых жен и детей, наслаждались истинно счастливою жизнию, пан Харитон горевал в батуринской темнице, ломал голову, как бы поправить тяжкие обстоятельства и, отомстя своим злодеям, воскликнуть громко о победе. Как однажды такую разумную мысль сообщил он двум молодым запорожским есаулам, в одной с ним комнате помещенным в награду за некоторое богатырское дело, оказанное на базаре[11] над двумя молодыми шинкарками, то сии крайне удивились.

— Как, пан Харитон! — вскричал один запорожец, по имени Дубонос, — неужели ты из Горбылей не получал никакого известия?

— От тамошнего дьячка Фомы, — отвечал Харитон с тяжким вздохом, — получил я горестное уведомление, что по захвачении злодеями моего имения какой-то престарелый пан увез с собой несчастное мое семейство; но кто он таков и куда скрылся — никто не знает.

— Пусть так, — сказал другой запорожец, по имени Нечоса, — что дальнейшая участь твоего семейства тебе неизвестна; но не может быть, чтобы бедствие, постигшее обоих панов Иванов, было тебе также неизвестно.

— Как честный человек и урожденный шляхтич говорю, — отвечал пан Харитон с выступившею краскою удовольствия на бледных дотоле щеках, — что ничего не знал и не знаю; а думать надобно, что они торжествуют и хвастают о своей победе.

— Есть чем хвастать! — воскликнул Дубонос, — с ними так же милостиво поступлено, как и с тобою: они лишены всего имения, выгнаны из домов, порядочно побиты и теперь с женами и детьми скитаются, как плащеватые цыгане.

Лицо пана Харитона просияло несказанною радостию, и взоры его заблистали; но вскоре он опять затуманился и, вздохнув от глубины сердца, произнес:

— Благодарение правосудному богу, что он, поразив Иванов, не дозволил им насмехаться надо мною. Но как они сами теперь стали нищими, то о чем я, получа свободу, буду с ними позываться? Разве об их чубах и усах?

— Эх, пан Харитон! — сказал Дубонос довольно угрюмо, — не пора ли перестать дурачиться не под лета? Не будет ли с тебя довольно и того урока, какой уже задан? Разве хочешь, чтобы ко всему вдобавок, по определению войсковой канцелярии, сняли с тебя все одеяние до нитки и, выгнав из Батурина киями в поле, сказали столько сладкое для тебя слово: «Позывайся на здоровье с дождем и ветром, с громом и молниею, с солнцем и месяцем!»

Если б сии слова — и в самом деле не очень учтивые — произнесены были в другое время, при других обстоятельствах, то пан Дубонос, несмотря на свое запорожское одеяние, не ушел бы от позатыльщины и позыванья; но теперь — увы! — пан Харитон вздохнул, пошел к рогоже, служившей постелью каждому заключенному, у которого в кармане не звенит ни ползлота, и, оборотясь к стене лицом, начал жевать черствый хлеб и запивать водою. Запорожцы также воссели на своих ложах, кои покрыты были войлоком, а вместо подушек служили мешки с соломою. Дубонос из-под изголовья вытащил изрядную баклагу с вином, а Нечоса кису, из коей вынул несколько булок, кусок свиного сала и колбасу.

Сии крестовые братья, — так они себя объявили, — поздоровавшись с баклагою, принялись за булки и сало, и когда первую охоту посбили, то Дубонос воззвал:

— Что такое, пан Заноза? Мы целый уже месяц живем здесь с тобою по-запорожски, то есть по-братски, и хлеб-соль делили между собою без всяких расчетов; что же ты затеял теперь звов дожидаться? Кинь, пожалуй, спесь и поди к нам.

Пан Харитон, оборотясь к молодцам, сказал:

— Я, право, и не заметил, что вы уже обедаете. Ну, хлеб да соль!

— Милости просим!

Так протекли еще две недели. Запорожцы были не скупы, зато и тюремные служители не были к ним суровы. Все, чего ни требовали первые, доставляемо было последними с великою охотою, разумеется, половиною меньше; но что до того? Что пользы в деньгах, когда нельзя сделать из них никакого употребления? А тюремные служители такие же люди, как и прочие миряне.

Пан Харитон всегда и безотговорочно разделял завтраки, обеды и ужины с молодыми друзьями своими (так он величал уже своих собеседников); время наказания их окончилось, и они очутились на свободе.

Глава II

Есть о чем подумать

Все трое, пришед в корчму, занимаемую молодыми запорожцами до заключения в городскую тюрьму, в комнате своей признали все в надлежащем порядке. Хозяин, хотя и жид, оказывал знаки сердечной радости, что таких достойных панов опять у себя видит в вожделенном здравии и невредимыми.

— Это правда, — сказал Дубонос, — что нас ни волосом не тронули; но никто не трогает и жаворонка в клетке, а напротив того, дают ему есть и пить гораздо изобильнее, нежели сколько ему надобно, однако ж эта бедная птичка беспрестанно бьется об сетку головой, так что нос ее почти всегда осаднен. Жид! приготовь для троих нас самый лучший обед и третию постель в сей комнате; а мы между тем для большего возбуждения охоты к еде пойдем прошататься по городу.

Во время прогулки Дубонос сказал:

— Тебе, пан Харитон, известно, что мы все дела, призвавшие нас в Батурин, окончили. Завтра же отпишу о сем куда надобно, и, получа ответ, пустимся с братом Нечосою в благословенную Сечь. Что ты, пан Харитон, предпринять намерен?

— Сам покудова не знаю! — отвечал сей со вздохом. — Безбожные судьи отняли у меня хутор, землю, дом, семейство, все — и я остался, как видите!

Если бы великодушные подкрепления ваши не поддержали доселе тела моего пищею, а духа беседами, то я давно бы погиб с тоски и голода. Явиться мне на родину — то же, что самому искать своего позора. Где я найду убежище?

Когда у пана Харитона Занозы было что поесть и попить, о! тогда дом его был полон приятелей; но теперь, я думаю, меня никто и не узнает!

— Знаешь ли что? — воззвал Дубонос, — коль скоро сам ты уверен, да и нам сознался, что на родине тебе делать нечего, то скажи откровенно: знаешь ли на всем земном шаре место, которое было бы для тебя приличнее гостеприимной Сечи? Вот единственное убежище для всех тебе подобных! Что касается до нас, то Запорожье есть наша родина, и в тамошних хуторах проживают наши родители. Что, пан Харитон, не хочешь ли нам сопутствовать и умножить собою число храбрых людей, которых назвать можно военными отшельниками? Там не спросят, что ты и где значил, что имел или иметь хочешь? Скажут просто: «Будь под нужду храбр, всегда честен, не имей ничего собственного и пользуйся всем, что наше!»

Пан Харитон призадумался, и молодые друзья не метали ему поразмыслить о столь важном предмете. Запорожцы, разговаривая о путешествии своем из Сечи в Батурин, упоминали имена многих именитых шляхтичей из миргородской сотни, отличных или по храбрым делам, или по имуществу, или по тому и другому; пан Харитон взял это на замечание, но молчал, продолжая размышлять. На возвратном пути Нечоса спросил у своего товарища:

— А как скоро надеешься ты получить ответ на письмо твое?

— Почему ж я могу знать? — отвечал Дубонос насмешливо, — если бы это от меня зависело, то чем скорее, тем лучше.

— Однако ж ты знаешь, — продолжал первый, — что от письма того все зависит.

— Одно только, — отвечал другой, — надобно прислать нам побольше денег, и все тут. Чего здесь за деньги не достанешь? Лошади, оружие, новые платья — все в один миг явится. У нас покуда столько есть, чтобы не казаться нищими и жить не скучая: чего ж более? Пусть пройдет месяц, пусть два или три в ожидании, что нужды? Теперь еще середина весны, а к окончанию лета мы пустимся в дорогу. Что может быть приятнее путешествия в это время года!

Рассуждая о виденном и слышанном, они дошли до своего жилища, отобедали по-праздничному, а после вмешались в толпу веселящихся дарами божиими и неприметно сами развеселились. Дубонос и Нечоса хорошо играли на бандурах, пан Харитон басил в лад с игрою, посетители плясали казачка и вприсядку, и словом — до самой ночи забавлялись, не подумав: запорожцы о своей Сечи, а пан Харитон о селе Горбылях, о жене и детях и даже о панах Иванах. Куда как приятно после рогожаных и войлочных постелей разлечься на перинах!

Глава III

Крестовые братья

Поутру, когда Нечоса и пан Харитон, потянувшись на постелях, открыли глаза, то увидели, что деятельный Дубонос выносил уже из комнаты запечатанное письмо. Нечоса, привстав, сказал:

— Пан Заноза! друг наш подеятельнее нас! Ну, пусть ты несколько уже поустарел, а мне, право, стыдно против Дубоноса! — С сими словами он вскочил с постели и начал одеваться; пан Харитон ему последовал, и когда кончили христианские обязанности, то есть умылись и сотворили молитвы, то вышли на крыльцо, дабы освежиться воздухом. Скоро подошел к ним Дубонос, поздоровался и сказал: