Сердце Дракона. Предпоследний том. Часть 1 - Кирилл Сергеевич Клеванский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первая деталь, которая привлекла его внимание, — это замерший хоровод колоссальных колонн. Возвышаясь, пусть и суровыми, но не давящими на восприятие опорами, они своим масштабом затмевали все, что находилось поблизости. Их блестящая обсидиановая поверхность плясала в лучах отраженного света, немного угрожающе мерцая под небесным простором, открывающимся по ту сторону овального провала, заменявшего храму купол. Каменная поверхность колонн украшали замысловатые рельефные узоры, повествующие о древних историях доблести и завоеваний, эхом забытых эпох повествуя о свершениях Дергера.
Минуя колонны взгляд Хаджара устремился на обширный внутренний двор. Казалось, что это место дрожало от дремлющей силы, молчаливо свидетельствуя о божестве, что здесь почитали. Хаджар не мог не отметит тщательную точность, словно у мастера часовщика, с которой были уложены камни, образуя некий гармоничный порядок в их хаотическом разнообразии. Его сердце невольно откликнулось на молчаливое приглашение внутреннего убранства, зовущее его ближе к сердцу храма — статуе исполинских размеров.
Генерал подошел ближе и встал перед воплощением бога войны, а его дыхание на мгновение замерло в присутствии грозной и невероятно реалистичности статуи. От нее словно исходило ощущение скорого движения, словно пройдет минет несколько мгновений, и она сойдет вниз — на трон, за которым и стояла. Ее позолоченная фигура излучала практически ощутимую, необъятную силу.
Но стоило встретиться с изваянием взглядами, как пылающие глаза бога мгновенно разожгли в душе Хаджара истовый пыл. Но он так же быстро исчез, стоило лишь отвести взгляд в сторону.
Вокруг статуи сияющие мангалы отбрасывали тёплый, мерцающий свет, а их тени мелькали и бились друг с другом на манер призрачных воинов в несмолкающей битве. Аромат горящих благовоний пронизывал воздух, слегка одурманивая сознание.
Легкий шум доносился до ушей. Хаджар прошел мимо статуи и подошел к краю площади.
Водопады, расположенные по обеим сторонам внутреннего двора, представляли собой умиротворяющее зрелище: их пенистые воды низверглись в обширные бассейны, где кружились в вихрях пены, расходясь по поверхности водоемов размеренными кругами. Успокаивающее затишье ритмичного каскада резко контрастировало с воинственным духом, пронизывающим это место, и служило мягким напоминанием о том, что даже среди войны может быть мир.
Генерал едва заметно усмехнулся. В своей жизни он слишком часто сталкивался с подобными затишьями посреди кровавой бури, чтобы обманываться миражом их мнимого спокойствия.
И даже учитывая, что в храме больше не было ни души Хаджар почти слышал шепот молитв, кожей ощущая дух воинов, которые когда-то приходили в эту освященную для себя землю.
— Ты носишь на себе печать нашего бога, генерал.
Хаджар резко обернулся и то, что он перед собой увидел заставило его потянуться к рукояти меча. Это не был каких-то внушительных размеров воин, который смог бы потрясти сердце бывалого солдата. Более того — перед Хаджаром стояла женщина. Как и все, в стране бессмертных, неопределяемого возраста, а внешностью столь глубокой старухи, что удивительно, как она вообще дышала.
С огромным горбом, согнувшим её настолько, что она едва не касалась ключицей той клюки, на которую опиралась. Её прозрачные волосы удерживал местами прохудившийся платок из красной ткани, а уши до плеч оттягивали тяжелые серьги из грубого металла.
Поверх немощного тела, стянутого кожей цвета мокрого песка, лежала тога из белоснежной ткани. Слегка звенели тяжелые браслеты на запястьях.
Создавалось такое впечатление, что небольшое дуновение ветра способно развеять старуху по ветру. И только взгляд серых глаз, наполненный жизненной силой, нарочито открыто бросал вызов подобным суждениям.
— Откуда вы знаете, что я генерал? — с низким поклоном, спросил Хаджар.
Жизнь научила его уважать тех людей, что встретили глубокую старость на поприщах, где умирали молодыми.
Да и в целом — уважать всех незнакомых ему людей и лишь после знакомства позволять себе испытывать к ним те или иные эмоции.
Старуха слегка улыбнулась, и, тяжело опираясь на клюку, подошла к Хаджару и встала рядом со статуей. Она низко ей поклонилась, а затем положила к подножью пустующего трона небольшую ветвь с цветами вишни.
— За столько эпох, генерал, я научилась видеть дальше, чем глаза, — ответила она, чем-то напомнив Древних. — зачем ты пришел сюда?
Хаджар склонил голову на бок и слегка прищурился. Старуха же в это время с отчетливым хрустом выпрямилась и ответила на незаданный вопрос.
— Я настоятель этого храма, когда-то служившего входом в монастырь. На этом троне, генерал, сидел наш верховный жрец, а теперь… — она покачала головой. — теперь, наверное, верховный жрец — это я.
— Но…
— Мужчины, — перебила старуха. — вы думаете, что война — это только ваше ремесло. И оно действительно так и есть. Ваша доля умирать на войне телом, а наша — судьбой. Если бы ты видел те лоскуты, что остаются от сердца матери, хоронящей своих детей, тебя бы не страшили ни огонь, ни сталь. Но вам не видно. Так же, как нам не видна кровь на душе тех, кто поет тризны над кострами павших товарищей.
Где-то вдали забили боевые барабаны и Хаджар увидел тени солдат, несущих факелы к погребальным башням, где сложены закутанные в ткань тела их братьев по оружию, коим не посчастливилось дожить до того самого затишье посреди кровавых ливней.
Видение рассекло сияние серых глаз.
— Спрошу еще раз, генерал, зачем ты пришел сюда? — голос её звучал сухо и немного свистяще.
— Я ищу послушника храма, — честно ответил Хаджар.
— И с чего ты взял, что найдешь его здесь? — удивилась настоятельница.
— Мы единожды встречались, но наши пути косвенно пересекались как минимум дважды, — пояснил Хаджар. — Когда-то давно мы встретились в Пустошах Дарнаса, где послушник показал мне карту миров и сделал некоторое… предложение. Второй раз он смутил Дерека из Ласкана, заставив того поднять армию мертвецов. А третий раз…
А насчет третьего Хаджар не знал точно. Да, по косвенным признакам, можно было предположить, что это именно послушник Дергера что-то наплел Азрее, что заставило ту предать собственную семью, но… этого никто не знал точно. Свидетелей не было, а делать пустые предположения на какой-либо счет Хаджар перестал еще на излете своего смертного века, убедившись в том, что смысла в подобном еще меньше, чем…
Его мысли перебил слегка каркающий смех, чем-то напоминающий клекот падальщиков, собравшихся по утру над полем брани в поисках пищи.
— Ты ведь знаешь, генерал, что бессмертные не могут попасть в мир смертных, так что — как, по твоему, послушник мог оказаться в Пустошах и где бы то ни было еще.
Хаджар покосился в сторону Харлима, стоявшего около входа в храм, но не ступавшего вовнутрь.
— Я…
— У Золотого Неба одни из лучших големо-строителей, — перебила старуха. — а Харлим известен своей любовью к тому, чтобы через голема бродить среди смертных. Он, почему-то считает, что таким образом приблизиться к пониманию Закона и сможет побороться за право стать Главой дома, после вознесения нынешнего.
— Но…
— Ты хочешь сказать, что встречал кого-то в аномалии? — голос старухи заставил Хаджара вздрогнуть — на мгновение ему показалось, что та умеет читать мысли. — Аномалии не подчиняются законам Неба и Земли, поскольку не являются, в полной мере, реальностью. Так что ты там мог даже бога встретить, хотя все равно бы этого не заметил.
Хаджар закрыл рот и снова посмотрел на статую, а затем оглядел храм. Кроме старухи и генерала здесь больше никого не было, лишь обвалившиеся барельефы на колоннах, местами покрытый плесенью и мхом пол, а еще спрятавшиеся под копотью и гарью древние фрески на стенах.
— Когда…
— Последние из послушников храма погибли на войне бессмертных и демонов почти семнадцать эпох назад, генерал, — в который раз перебила настоятельница. — с тех пор я здесь одна. Ты не мог встретить послушника храма бога войны, генерал, не столько из-за того, что бессмертные и боги не могут ходить среди смертных, а потому, что их банально не осталось. Как и жрецов. Лишь я одна.
Хаджар прикрыл глаза, выдохнул и тихонько выругался.
Глава 1841
Жрица посмотрела на него одновременно с осуждением и едва заметным, тонким сожалением. Но подобное
