Воин из пророчества - Дуглас Брайан

И ни разу за все время этого панического бегства он не вспомнил о Вальмики. Она для него умерла — как умерла для Авенира и для самой себя.

Авенир все ждал. Может быть, еще жива она? Может быть, шевельнется, потянется к нему руками, выкажет раскаяние, попробует вернуть любовь? Но под тяжелым взором своего господина Вальмики, такая хрупкая и маленькая, оставалась непреклонной. И, бросив на нее последний взгляд, Авенир отвернулся. Сел на коня, медленно поехал прочь.

Все было кончено, и теперь Авенир тоже знал это.

— Как лисицы тявкают! — сказал Траванкор, прислушиваясь.

— Я ничего не слышу, — ответил Арилье. Он думал о девушках, чей смех звенел неподалеку.

— Точно, тявкают. Нашли что-то.

Лисицы и впрямь нашли себе поживу, да только это был не козел. Много ночных хищников сбежалось на пиршество: в камышах лежало пронзенное мечом тело молодой женщины…

Глава шестая

Признание

Никто из юных воинов, естественно, не знал о беде, что случилась на берегу озера. Ничто не омрачало их веселья. На краю тренировочного поля под стеной Патампура полыхал огромный костер, сложенный из толстых стволов. Огненные языки взлетали к небу и исчезали, растворяясь в темном воздухе. Тщетными были попытки пламени дотянуться до звезд и утащить их вниз, в жар костра. Холодными глазами глядело небо на этот огонь, и маленьким казался гигантский костер, разведенный людьми.

Красными жуками чертили в небе зигзаги вырвавшиеся на волю искры. Точно шкодливые демоны, носились они взад-вперед над костром, но никакого вреда причинить не могли.

Огромные качели взлетали ввысь, унося к небесам молодые парочки. Славно потрудились нынче эти качели! Без устали раскачивались связанные веревками доски, с самого утра; и сейчас, когда все состязания позади, на качели забрался Арилье и прихватил с собой обеих девушек, и Рукмини, и Гаури. Траванкору места уже не хватило, да он и не слишком огорчался. Стоял у костра и смотрел, как веселятся его друзья. То пропадали они в глубокой ночной тьме, то вдруг выныривали из пустоты и летели вниз, в освещенное пламенем пространство. Промелькнув над самой землей, вновь возносились они к самому небу.

Раскачивая качели все сильнее, Арилье то и дело нашептывал что-то то одной, то другой девушке, так что они, почти не переставая, смеялись. Смеялся и Траванкор: хорошо было у него на душе! Когда Рукмини исчезала во мраке, сердце у него чуть замирало в ожидании — когда же она появится вновь; когда же она возвращалась, он вдруг чувствовал, как летит ей навстречу его душа. Как будто сам он раскачивался на качелях! И оттого было ему так странно и весело.

Почувствовав на себе взгляд, Рукмини повернула к Траванкору смеющееся лицо. Доска качелей завершив путешествие во тьму, на миг замерла и стремглав понеслась обратно, в круг света. Траванкор увидел, как летит по воздуху Рукмини: глаза радостно сверкают, упругий ветер обтягивает стройное тело девушки.

И вдруг лента на полупрозрачном покрывале, что окутывало волосы девушки, предательски распустилась; Рукмини, не думая, приложила к груди руку — придержать, но поздно: легкий лоскут уже вспорхнул и взлетел на воздух. Покружившись немного, покрывало упало прямо у ног Траванкора. Прильнуло к нему, точно само выбрало себе нового хозяина.

Наклонившись, он поднял неожиданный подарок, сжал в руке. Улыбка сошла с его лица: нечто сильнее радости наполняло сейчас его душу. Сколько лет он знает Рукмини? Наверное, всю жизнь… Нет, не всю — всю жизнь он знает только Шлоку, — но большую часть того времени, что провел на земле, — точно. Всегда, сколько помнил себя Траванкор, Рукмини была радостью. Встречаться с ней — радость, болтать, ухаживать за лошадьми, пускаться на шалости…

Может быть, только сейчас он понял, что детство закончилось. Легкий лоскут ткани довершил то, чего не могли сделать ни тренировки, ни состязания, ни победы, ни вечные «ничьи» с Арилье. Траванкор ощутил себя мужчиной.

Медленно поднес он край покрывала к щеке, ощутил нежное прикосновение шелка.

А Арилье, беспечная душа, продолжал смешить сестер и сам хохотал до упаду, и качели все взлетали и опадали, и костер пылал, а холодное небо глядело на них с высоты и как будто ожидало чего-то.

— Траванкор, ты спишь?

Неугомонный Арилье все не мог сомкнуть глаз. Его переполняли впечатления минувшего дня, он просто лопался от чувств. Какой уж тут сон! Столько всего случилось!

— Траванкор!

Напрасно Траванкор не открывает глаз, притворяясь спящим. Арилье не обманешь. А хоть бы и обманешь — разбудит ведь, добьется своего. Ему поговорить охота, тут уж спи не спи.

— Я не сплю, — сдался Траванкор.

— У меня сердце разрывается, Траванкор! Мне надо поговорить с тобой. — Арилье присел рядом, сцепил пальцы, уставился в пустоту. Так и сидел неподвижно, только губы шевелились. — Всю ночь не засну, это точно. Всю ночь. Я просто не смогу спать. Никогда со мной такого не было!

— Да что случилось? — спросил Траванкор, стараясь, чтобы голос его звучал сонно. На самом деле и к нему сон не шел. Нежданный подарок Рукмини так и остался у него в руке. Дремал в кулаке, нежный, как прикосновение девичьей щеки.

— Что с тобой, Арилье?

— Голова кружится, — подумав, сообщил Арилье. — Как будто с высоты смотрю на землю. С огромной высоты!

— Должно быть, долго на качелях качался.

— Говорю тебе, никогда со мной такого не было! — В голосе Арилье прозвучала досада. Не то на друга сердился — за то, что такой непонятливый, не то на самого себя — за то, что объяснить толком не может.

— Кажется, понимаю, — с легкой усмешкой молвил Траванкор. — И коленки у тебя дрожали, и звезды кругом падали с небес. И рыдать тебе хотелось, и смеяться, и всех врагов разом подбивать, и спасти какую-нибудь старушку — по только так, чтобы ОНА стояла рядом и все видела… Дружище, с тобой такое случается по одному разу в месяц. А иногда — по два, по три. И вечно ты мне спать не даешь.

Арилье нарочно не замечал насмешливой интонации в голосе друга. Весь был поглощен случившимся. Так человек, никогда не хворавший, с удивлением прислушивается к своему телу: откуда этот жар? почему пот выступил на лбу? почему глаза, всегда такие зоркие, пылают и не хотят смотреть на добрый мир?

— Траванкор! — Арилье схватил его за руку. — Пойми, на сей раз все иначе. Я жить без нее не смогу. Я буду просить Шлоку. В ногах у него буду валяться, лишь бы замолвил за меня слово перед ее родителями.

Траванкор пока помалкивал, слушал пылкие излияния друга. Нет более влюбчивого парня, чем Арилье! То и дело он находит неповторимую девушку, красавицу дивных достоинств, и пылкое его сердце на несколько дней обращается к ней, к ней одной. Пока не охладевает. И не девушки тому виной — ни с одной из своих подруг Арилье никогда не ссорился. Просто случалось что-нибудь поважнее очередной влюбленности. Состязание, например. Важная тренировка. Попытка побить Траванкора на мечах. И вот уж забыта красавица, единственная в мире… А там, глядишь, и новая повстречается. И снова для бедного Арилье падают с небес звезды, и коленки у него дрожат, и мечты о подвигах не дают ему спать всю ночь.

Бедный Арилье.

— Я знаю, кто я, кто мои родители… Знаю, какой позор могу навлечь на возлюбленную. А если она станет моей женой… — Он порывисто повернулся. — Я хочу, чтобы она стала моей женой! Хочу обрести дом, семью! Мои родители были «отверженными», но они любили друг друга, и я знаю, что такое семья. Не поверишь, Траванкор, но в детстве я был счастлив…

— Почему же не поверю? — Траванкор улыбнулся. — Очень даже верю. В детстве все счастливы, если есть кто-то, кого ребенок может любить. Это главнейшая потребность человека, как учит Шлока.

— Шлока говорит, что любить — первая потребность чистой души, — возразил Арилье. — Не человека в общем и целом, а только чистого душой. Ребенка — в первую очередь. Но и мужчины, воина — тоже…

— А Конан что говорит?

— Конан? — Было слышно, что Арилье удивляется. — А при чем здесь Конан?

— Разве не он научил тебя сражаться прямым мечом? Я видел сегодня, как ты одолел того чернокожего… Это выглядело здорово, — признал Траванкор. — Да только я подумал потом, что Конан обучал тебя своему искусству тайно.

— Ну, с киммерийцем я ни о чем таком не разговаривал, — сказал Арилье. — Мы просто фехтовали. Он сильный, как бык.

— Почему он выбрал тебя?

— Наверное, потому, что я — лучший, — улыбнулся Арилье. — Я ведь говорил тебе об этом, а ты не верил.

— Киммериец здесь чужой. — Траванкор против воли начал сердиться. Он ревновал к воинской славе друга и даже не пытался скрыть этого обстоятельства. — Он сам говорил, что помогает нам лишь для того, чтобы получить возможность разграбить после победы дворец Аурангзеба.