Темная сторона российской провинции - Мария Артемьева

Старик, взбудораженный, вышел проводить их и задержался во дворе, чтобы покурить на свежем воздухе.

Небо широким дырявым колоколом качалось над крыльцом Степановой избы. Звезды то сияли ярко и чисто, а то моргали, вызывая у старика беспокойство, как у собаки, которая никак не утопчет помягче местечка, прежде чем свернуться калачиком и сладко заснуть.

Старик примостил тощий зад на завалинке и засмолил вонючую сигаретку без фильтра, слушая, как звенят над ухом комары.

Неожиданно от забора отделилась чья-то тень.

Старик, завидев ее, дернулся и поперхнулся дымом. Прокашлявшись, спросил, вглядываясь слезящимися глазами во тьму:

— Багор? Ты, что ли?

— Не я. Совесть твоя, — засмеялась тень. И подошла ближе.

Это действительно был Багор — чернявый невысокий мужичок в обтерханном пиджаке и спортивных штанах — рецидивист, недавно освободившийся и устроенный на поселение в Крещенском. Спросил:

— Че им надо было?

— Че надо? Да то же, что и всем вам, — нервно ответил старик. — Все вы, пришлые, об своем интересе печетесь. Что вам тут, в тайге? Хапнуть кусок пожирнее да бежать. Думаете, если ухватили, так оно вам впрок пойдет? Схватил — и кум королю? А мы тут никому со своей правдой не интересны.

— Заткни фонтан. Не по делу разворчался. Говори, чего наплел городским лошкам? Может, жаловаться вздумал?

— Да что наплел? То же, что и всем, — побрехушки. Чтоб не перли на рожон.

— Не ко времени нам эти гости, старик. Две недели как мужики на скачок[12] ушли. Поди уже на месте. Пора и нам двигать. Только не хочется с этими городскими фраерами нос к носу в тайге столкнуться. Не знаешь, рация-то у них есть? Нам свидетели ни к чему.

— Насчет рации не знаю. А столкнемся вряд ли. Они по воде пойдут. Громыхать будут. А мы посуху, короткой тропой, тихохонько.

— Ладно. Но ты смотри, старик! Я ведь кому хочешь салазки загну,[13] ежли что не так. Завтра выходим. Смотри не вякни кому. Понял?

— Чего не понять.

Поглядев, как растворяется во тьме спина уходящего Багра, старик зло ткнул бычок в задубелую коричневую ладонь, раздавил и щелчком отправил в траву.

Лодку загружали в серой полутьме, когда еще не рассвело.

Трое мужиков — Олег, Кирилл и Максим — носили рюкзаки и прорезиненные мешки со снаряжением и провиантом, а тринадцатилетний Алешка, несовершеннолетний шурин Олега, вертелся под ногами, стараясь чем-нибудь помочь, но больше мешая.

Он впервые уговорил дядю Олега взять его с собой в тайгу, и на всю мужскую компанию смотрел снизу вверх. И мучился от этого. Ему хотелось побыстрее сделаться своим среди этих крутых мужиков.

Путешествие началось глупым пустяком: утопили уключину одной из лодок. Посеяли возле самого берега и только напрасно взбаламутили илистое дно, пытаясь ее разыскать.

Солнце уже поднялось, разгораясь красным шаром за белесым занавесом тумана. Бодряще холодный воздух с запахом хвои всех привел в такое восторженное расположение духа, что за другой уключиной решили не возвращаться.

Да и примета плохая.

Загрузившись, оттолкнулись от берега и налегли на весла. Лодка двинулась туго, словно неповоротливый вол по пашне. Но, когда выгребли на стремнину, река подхватила и, слегка покачивая, понесла илимку[14] вдоль деревни.

На воде дышал туман, то подступая к берегу, то сползая вниз, на камни. Белесые клочья его смазывали детали ландшафта, сочились простудой и холодной росой, тускло отсвечивая на востоке красным.

Тихо было вокруг, как в церкви.

Первая ночевка в тайге показалась Алешке ужасной. Напрягала глухая тишина в лесу, то и дело внезапно прерываемая или уханьем совы, или зловещим скрипом пустого рассохшегося ствола, а то и внезапным выстрелом сломанного сучка — значит, какой-то ночной зверь вышел на охоту и бродит вокруг палатки. Брезентовая стенка тонкая и, если лежишь в темноте, прислушиваясь к ночным звукам в глубине леса, легкий временный дом вовсе не кажется надежной защитой. Ну и комары, конечно…

Днем Максим подстрелил утку. И тут же Кирилл накинулся на него за это с упреками.

— Нам еще три часа по жаре шлепать, а ты свою убоину сейчас в лодку кинешь, чтоб мы кровищу нюхали? Я этот запах не переношу. Зачем было до привала стрелять? Торопишься куда, Чингачгук?

Утка еще трепыхалась, еще била крылом по воде, пытаясь уплыть, скрыться с того места, где ее догнала пуля. Словно ей невыносимо было слушать споры охотников о целесообразности ее смерти.

Кирилл настаивал, и Максим, подобрав с воды подбитую утку, выкинул ее на берег. Тушка шлепнулась в песок, голова птицы мотнулась и глухо стукнула о случайный камень.

Пока лодка отплывала, Алеша, замерев, смотрел в иссиня-черные глаза птицы — как они подергиваются, затягиваются белесой пленкой и постепенно стекленеют. Мальчишка впервые наблюдал, как кто-то умирает, и от этого зрелища его кинуло в дрожь.

Когда, наконец, он оторвал взгляд от мертвой утки и перевел его выше, на темную, ощерившуюся пасть леса на берегу, на частокол деревьев, ему показалось, что между стволами, в тени, качнулись ветки. Кто-то следил за лодкой с берега и скрылся, выпустив отведенные в стороны еловые лапы. Алеша присмотрелся внимательнее, но так ничего и не разглядел.

«Показалось», — решил он и промолчал. А чего говорить-то? Подумают еще — трус, мерещится со страху всякое. На смех подымут. Нет уж, обойдется.

В конце дня на всех навалилась усталость. Поставив лагерь, поужинали и легли быстро. Алеша слышал, как первым засвистел носом Кирилл, за ним запустил рулады Олег. А как храпит Максим, Алеша не услышал, потому что его самого сон сморил скорее.

Но заснул он не крепко: что-то внутри все время оставалось в полном сознании. Как будто в тайге возродился в нем дикий первобытный предок, который не желал оставлять Алешу расслабленным, в беззащитном положении, и он-то бодрствовал, пребывая постоянно рядом и настороже.

Едва что-то завозилось возле палатки, Алеша дернулся и нащупал в изголовье фонарик, специально приткнутый там с вечера под рюкзаком.

Положив палец на кнопку фонарика, мальчишка замер в темноте, прислушиваясь, стараясь разобрать, откуда доносится шорох — снаружи, из лесу?

А что, если в палатку забралось какое-то животное? Мышь или змея.

Или что-то… похуже?

Включится сейчас фонарик, и прямо перед глазами — рожа. Окровавленная. Рот открыт, зенки пустые вылуплены. Или нет — выткнуты. В глазницах черно. И кровь капает на пуховый спальник. Запуганный собственной фантазией, Алешка лежал, тараща глаза в темноту, и не решался зажечь свет.

Справа от него громко сопел Олег, слева Максим, ближе к левой стенке — наверное, Кирилл?

«А вдруг не они?» — скользнула мысль, и Алешку прошиб пот.

Ну да. В темноте же ни черта не видно. Мало ли кто лежит тут рядом, в палатке? Может, остывающие трупы? Или просто чужие люди. Которые только притворяются спящими.

Руки у Алешки вспотели, в глазах защипало. И вдруг что-то шмыгнуло рядом с его ногой.

Алешка заорал и пополз куда-то, отбрыкиваясь.

Существо вцепилось в его ногу. Сдавило лодыжку мертвой хваткой и, безжалостно царапаясь когтями, пыталось схватить за другую.

Алешка рвался, визжал и колотился изо всех сил.

Днище палатки лопнуло и расползлось, черным горбом поднялась земля. Она сыпалась и проваливалась, и Алешка уходил в нее все глубже — в черную жирную почву, в сплетения корней, к червям. В могилу.

А кто-то стоял сверху и смотрел, как он бьется. Какая-то женщина.

Задохнувшись, Алешка в ужасе распахнул глаза. Ночи не было.

Утреннее солнце золотило крышу палатки. Через поднятый полог внутрь заглядывал Олег, с озабоченным видом рассматривая малолетнего шурина.

— Алексей! Ты чего разорался-то? Случаем не лунатик? — усмехнувшись, сказал он. — Давай поднимайся мигом. Ребята уже на реке.

Алешка выпростал ноги из спальника, в котором основательно запутался, воюя с кошмарами. И тут открылось, что на ноге у него четыре свежие ссадины.

— Где это ты так до крови ободрался? — удивился Олег. — Или комара раздавил?

Алешка пожал плечами. Царапины саднили кожу.

— Эй, что за хрень? — Крик Багра разорвал тишину леса так внезапно, что старик Кравцов вздрогнул. — Что там за хрень, говорю?! — визгливо, по-девчачьи, голосил недавний зэк, тыча правой рукой в воздух.

Обычно они шли другим порядком: старик впереди, указывая дорогу, а Багор с наплечным мешком позади.

Но такое положение Багру не нравилось. Раздражало мотаться за чужой спиной — слишком похоже на недавнее хождение строем в колонии. А он торопился забыть обо всем, что связано с зоной. Поэтому вылез вперед и радовался свободе.

Теперь он бы предпочел, чтобы старик Кравцов первым наткнулся на странное зрелище. Нервы некстати сдали. Багор опасался теперь за свой авторитет.