Танцы теней - Черкасов Дмитрий

— Ты что, девочка — сдурела?! Свяжись с Морзиком, предупреди, что Винтик выходит! Да не здесь, люди кругом! К туалету иди.

Людмилка, стряхнув наваждение, вскочила, заторопилась в темный угол, нашаривая в рукаве ССН.

Ей было стыдно.

Михаил так отработал, просто высший пилотаж — а она пробездельничала за коктейлем, даже вовремя предупредить Морзика не догадалась!

Когда она вернулась, суровая и готовая к выполнению задания, Тыбинь уже аккуратно уложил выигрыш в объемистый кожаный портмоне с замысловатым тисненым вензелем, представляющим собой сцепившихся в нешуточном поединке единорога и крылатого медведя.

— Ребята при хороших деньгах. Думаю, это неспроста.

— А мы разве за ними не пойдем?

— Зачем? Личности их известны... Задание выполнено даже с лихвой, контакт заснят во всех ракурсах. Мы с тобой примелькались, работать по ним нам нельзя — засекут. К тому же будет подозрительно, если мы сразу смоемся отсюда... Нам по соображениям оперативной маскировки крайне необходимо побродить здесь еще часа два, а чтобы не скучать, я угощу тебя коктейлем по собственному рецепту и мы поиграем в рулетку... Ты играла когда-нибудь в рулетку?

Логика Старого была нерушима, как Великая китайская стена.

Следующие два часа оперативник и стажер резвились напропалую. Тыбинь был безупречно галантен, корректен и не позволил себе ни одной вольности. И Людмилка-Пушок опять не могла понять, радует ее это или огорчает.

Жизнь была сложнее, чем о ней рассказывала мама.

Обозленный Морзик, между тем, психуя и дергая рычаг коробки передач, гнался за юрким трехдверным «фольксвагеном-гольфом», доставившим Винтика на Московский вокзал.

Застряв на светофоре, Владимир с бессильной злобой созерцал, как объект вышел из машины и поспешно вошел в здание вокзала.

— Ну давай, давай! — мычал Морзик проклятому светофору.

Он проскочил площадь Восстания, ткнулся к бордюру, хлопнул дверцей и побежал, расталкивая встречный люд, подпрыгивая, как кролик в высокой траве, чтобы обозреть окрестности. Винтика нигде не было видно. Он прочесал один зал ожидания, затем второй, выбежал на перрон. Здесь толпа ждала электричку — и у Морзика опустились руки.

— Невезуха! — буркнул он себе под нос.

Не желая сдаваться, он глянул на табло и заторопился к платформе, с которой через пять минут уходил поезд на Москву.

Стало посвободнее — и внезапно впереди, в просвете между пассажирами и носильщиками мелькнул Винтик, пожимающий руку человеку в кожаной куртке и шапке-жириновке, с чемоданчиком в другой руке. Изо всех сил Морзик рванулся вперед, промчался мимо Винтика, даже толкнул того плечом, и на последнем издыхании настиг неизвестного:

— Билет до Москвы не нужен?! Билет продаю!

Человек с чемоданчиком испуганно поднял голову, злобно взглянул на Морзика снизу вверх и, не ответив, юркнул в вагон.

Черемисов успокоенно перевел дыхание.

Он успел.

Он увидел.

Он сделал все, что мог...

Напевая, он неспешно вернулся к тому месту, где оставил постовую машину, и вдруг узрел, что дверца ее открыта, а из салона торчат чей-то тощий зад и ноги.

— Ах ты, гад!

Морзик сгреб воришку и без труда вытащил его из машины.

Тут же трое верзил — группа прикрытия автомобильного вора — из темноты рванулись к ним. Свистнула складная титановая дубинка, взлетел на замахе кулак с кастетом.

Заслонившись жуликом, получившим первый удар металлическим прутом поперек прыщавой рожи, оперативник привычно уклонился, отпрыгнул, отбросил стонущее тело, освободил руки — и понеслось!..

Поутру вся чеченская команда стояла в недоумении вокруг гаража и по очереди ковыряла ключами в замках, насмехаясь друг над другом. Ключи не лезли: «заморочка» Миши Тыбиня примерзла прочно.

Вышли Дадашев с Нахоевым, разорались. Дадашев показывал на часы, грозил кулаком. Нахоев был плох: кашлял, чихал, кутался в полы длинного тулупа. Глаза слезились, на конце длинного носа висела мутная капля.

«На раскопках простудился...» — подумал Клякса, проходя мимо в образе страдающего похмельем опустившегося субъекта.

Возня с гаражом навела его на мысль о скорой поездке объектов.

Машина под ним осталась всего одна.

«Если поедут оба, — размышлял он, ковыряя прутиком в мусорной пухте, словно разыскивая пустые бутылки, и кося одним глазом на торчащие из кустов голые волосатые ноги, обутые в кеды и принадлежавшие отдыхавшему под сенью обледеневших ветвей начальнику гатчинского ОБЭПа Шишкобабову, имевшему на себе из одежды лишь черные боксерские трусы в обтяжку и оранжевую футболку с белой цифрой „семь“ на груди. Подполковник мирно похрапывал и выводил носом замысловатые рулады. Снег вокруг разгоряченного тела подтаял. Шла четвертая неделя празднований по случаю присвоения ему очередного звания. — на фиг снимаю посты, беру Дональда с Коброй и еду сам за рулем. Нечего здесь ловить... А если поедет кто-то один — посты снимать нельзя. Самому остаться, или Киру оставить?»

Логичнее было ехать самому, но какое-то обостренное, тревожное чувство, оставшееся у Зимородка еще со времени службы на границе, настораживало его.

Он ничего не знал ни о художествах Волана, ни о подвигах Морзика и Старого на ниве охраны правопорядка в Гатчине, но даже находясь в неведении, был сегодня настороже. Его беспокоила безопасность разведчиков на постах — Дональда, пиликающего на скрипке у Павловского собора, и Волана, бомжующего на заднем дворе.

Отлучись он, Клякса, за объектом — и они останутся без страховки и прикрытия.

Боевой силой в группе, кроме себя самого, Клякса считал, безусловно, Тыбиня и, с некоторой натяжкой, Черемисова. С удивлением капитан понял, что именно Морзика, этого здоровяка-неудачника, не хватает сейчас ему для спокойствия. Над этим стоило призадуматься.

Когда, намучившись с паяльной лампой, чеченцы приволокли со склада сварочный аппарат и принялись вырезать замок, стало ясно, что поездка важная и состоится любой ценой.

Нахоев на улице больше не появлялся, только Дадашев притопывал модными блистающими ботинками, покрикивал гортанным голосом на работников. Клякса снял с ППН Кобру и Ролика, посадил их в машину:

— Кира, только аккуратно. Из машины не выходите. Вплотную не лезьте. Адрес, куда ездил, пометили — и достаточно. Что-то мне сегодня не нравится…

— Что не нравится? — безмятежно спросила Кира, оправляя хорошее новое пальто.

— Всё не нравится. Будь осторожна. Если что — запрашивай помощь у базы. На дорогах скользко, резина у нас неважная, поэтому не гони... Стажера вообще никуда не отпускай. Будь у него наставницей. А то он у нас какой-то заброшенный получился... Пушок — та все при Морзике, а этим никто не занимается. Я этот вопрос как-то упустил.

— Зря ты сегодня так с девочкой.

— Сам знаю. Ничего, не умрет. Злее будет.

— Ты думаешь — женщине это надо?

И Клякса не нашелся, что ответить.

Кира села за руль и Ролик тут же надулся:

— Разрешите мне, Кира Алексеевна! Я хорошо вожу. Мне отец с пятнадцати лет дает машину!

— На обратном пути, Витя. Кстати, нам надо выбрать типажи. Мы с тобой можем быть — увы! — только матерью и сыном.

— Да вы еще вполне… ого-го!

— Что — ого-го? — сурово спросила Кира.

— Ничего, я так…

— То-то же... Матерью и сыном. Либо теткой и племянником. Так лучше, естественнее, и портретного сходства не требуется. Поэтому обращайся ко мне, как к родственнице, и если я что-нибудь говорю в этом роде — не стой, разинув рот, а подыгрывай... И еще, на будущее. Раз я твой наставник, то помни, пожалуйста, что я офицер в чине капитана, и веди себя соответственно. Чтобы мне не приходилось тебя уговаривать и по сто раз повторять.

Ворота гаража, наконец, освободили.

Во двор выкатили черную многострадальную «Волгу» Кубика-Дадашева. Из БМВ Нахоева в багажник «Волги» водитель переложил полупустой мешок.