Афера. Роман о мобильных махинациях - Алексей Колышевский

9

Картье усадил Лену на диванчик, подал ей стакан воды «Valvert», молниеносно, по-кошачьи, подскочил к двери, бесшумно повернул ключ в замке. Не хватало еще, чтобы вот именно сейчас кто-нибудь заглянул к нему с вопросом или предложением и увидел столь пикантный и долговременный сюжет для сплетен. «Жена босса вся в слезах в кабинете у новенького выскочки! Каково?!»

Решив, что терять уже как-то и нечего, Виктор присел рядом, взял Лену за руки, совершенно не играя голосом, который то срывался от волнения в пропасть, в донный хрип, то почти взлетал к небесному писклявому своду, начал свое колдовство:

– Простите… Прости, но я не мог вас… оставить тебя в коридоре в твоем нынешнем состоянии. Нельзя, чтобы кто-нибудь тебя увидел такой… несчастной.

– Несчастной, – всхлипнула Лена, – именно несчастной. Я так несчастна. Спасибо тебе, Виктор.

– За что? – Картье изумленно вскинул брови. Он с первых ее слов поверил в свою удачу здесь, в этом давно задуманном им деле, и сейчас уже мастерски играл, умело владея собой, не позволяя себе того, чего страстно желал сейчас: броситься на нее и целовать, целовать, ощущая на языке соль ее слез, сладость ее губ и нежный, сливочный вкус ее кожи.

– За то, что ты такой понятливый.

Она постепенно овладевала собой. Вот уж и слезы из ручейков превратились в звезды-одиночки, а после и вовсе просохли, всхлипы сделались неслышными, и лишь редкие судороги, заставлявшие порой трепетать крылья ее точеного, гордого носика, напоминали о недавнем шторме. Он пристально смотрел на нее, подмечая все новые признаки успокоения, боясь не заметить тот единственный, тот кратчайший миг, когда нужно задать очень точный, краткий, банальный вопрос. Вопрос, после которого она расскажет ему обо всем. Ее истерика (если можно назвать то, что с ней произошло именно так) была очень сильной. «Либо это особенность темперамента, а она, безусловно, очень страстная женщина, это видно. Либо это накапливалось в ней, слой за слоем, и вот, наконец, все разом взорвалось, словно чудовищной силы бомба, начиненная ревностью, уязвленным самолюбием, нерастраченной силой любви. Дай бог, чтобы второе оказалось истиной, а первое лишь благодатной почвой. Лишь на полях жизни, где прорастаем мы из малого семени, становится понятно, кто чего стоит и кто какой цветок. Есть морковная ботва, есть ландыш, есть нарцисс. Лена – орхидея, что цветет краше и дольше всех, постоянно меняясь и все в лучшую сторону».

– Видишь ли, я все же не настолько понятлив и прозорлив, чтобы с точностью определить причину твоего состояния. Но не торопись говорить, что все это меня не касается. Не держи это в себе, иначе рецидив неизбежен. – Не встречающий видимого сопротивления Картье, все еще не выпуская ее рук, потянул Лену к себе, но ничего такого себе не позволил. Теперь они были совсем близко друг от друга, их разделяло не больше, чем расстояние между большим пальцем и мизинцем руки взрослого человека. Критическое расстояние для первого поцелуя, которого… не произошло.

– Так ты расскажешь мне? – тихо попросил Картье.

– Да. – Лена опустила глаза и замолчала. Он ожидал, нетерпеливо покусывая нижнюю губу, умудряясь делать это незаметно. Дождался… В книгах нельзя ставить «смайлики», такой практики пока нет, но благодаря стремительному упрощению всего и вся дело, похоже, не за горами. Во всяком случае, здесь, после слова «дождался», смешливой рожице было бы самое место.

– Это Костя. Это из-за него. Он довел меня почти до помешательства. – Подбородок ее задрожал. – Как можно быть таким?

– Костя? – сыграв искренность, удивился Картье, вспомнив о своих наблюдениях там, в том полуяпонском ресторанишке, когда ему показалось, что видит он пару коллег по работе, просто знакомых, но уж никак не влюбленных супругов. – Но как это может быть? Ведь он же совершенно замечательный человек, добряк и умница, и, если я хоть что-то понимаю в этой жизни, он тебя очень-преочень любит. Почему твои глаза говорят, что я настолько не прав? Я так сильно ничего не понимаю?

– Нет. – Она попыталась улыбнуться, но из этого почти ничего не вышло. – Просто ты совсем ничего о нем не знаешь и знать не можешь. Вернее, не так, – она резко вздохнула, словно перед погружением в воду, – ты его знаешь совсем не с той стороны, что я.

– Ну это понятно. Ведь я с ним не сплю, – пошутил Картье и, увидев, что Лена близка к повторному срыву, к новой истерике, мысленно подрисовал себе еще один выигранный балл. Он играл с ней, как кот играет с мышью, и счет был в его пользу. – Расскажи же мне про тайную жизнь этого парня. Только не говори мне, что он педофил, или педик, или что-то в этом роде. Иначе я окончательно разуверюсь в человечестве и начну думать, что Город грехов – это всеобщий удел, включая непогрешимого римского папу и все католическое духовенство.

– Да при чем тут, – вяло отмахнулась Лена, – половые извращения, тайная жизнь в стиле серийного маньяка, слезливая жена на судебном процессе уверяет присяжных в том, что муж ее добропорядочнейший человек и знает лишь одну позу «под одеялом». Все не так. Ничего этого нет и в помине. Просто он самый обыкновенный жлоб. Просто жлоб, и все тут.

– Да как-то не похож он на жлоба… Жлоб это такой здоровый детина, что называется, «от сохи», мать прачка, отец слесарь, вырос на улице, отслужил в армии, живет по понятиям, мутит с полублатными бизнесочки а-ля автосервис, рассекает на «Брабусе», имеет между бровей даже и не складку, а целый гранд-каньон от того, что вечно напускает на себя вид сосредоточенной серьезности. Считает, что весь мир у него в кармане, при этом патологически жаден и безвкусен до ужаса. У него телефон звонит голосом Расторгуева из «Любэ»: «Давай за них, давай за нас». Узнал, что помолвка – это круто и модно, и дарит на помолвку будущей супружнице своей колечко с, мать его, черным бриллиантом, больше похожим на активированный уголь, что, конечно же, тоже очень круто, ведь колечко стоит тридцатку гринов! В личной жизни неразборчив. Имеет легкое хроническое венерическое заболевание, о чем в силу уверенности в том, что уж с ним-то такого никогда не может быть, даже и не догадывается. Говорит приземистым баском, и кадык так и ходит на шее, будто это поршень в цилиндре его «Брабуса». Вот, душа моя, кто такой истинный жлоб, – вдохновенно закончил Картье и уставился на Лену, впечатленную его экспромтом.

– Ты в ударе, – она улыбнулась, – ладно, так и быть. Пусть будет по-твоему. Пусть твой жлоб будет таким, как ты его описал, а мой будет похож на Костю. Пусть это будет жлобство явное и жлобство тайное. Идет? – Картье кивнул. – Костино жлобство в его самомнении и занудстве. Представь себе зануду с чрезвычайно завышенной самооценкой. Представил? Это мой муж. Он считает себя кем-то вроде мессии, но не для окружающих, а для самого себя. Уверен в своей исключительной гениальности и совершенно сам собой удовлетворен.

– Гм… Часто онанирует? Ты ловила его за этим делом? – развязным тоном спросил Картье. – Если это так, то ничего страшного. Все делают это, когда партнер уже не так доставляет, как раньше. Онанизм, тем более мужской, это вход корабля в гавань измены. Предтеча похода «налево». Может и не случиться, но, как правило, случается. Мы, мужчины, народ весьма любопытный, всю жизнь ищем, у кого же из вас поперек.

Лена посмотрела на него с нескрываемым изумлением:

– Послушай, да ты же совершенно невообразимый пошляк! Но если немного подумать, то в твоих словах почти все истинная правда. Нет, я не замечала, чтобы он онанировал. Мне кажется, что он вообще не знает, что это такое.

– Он что, импотент? – хмыкнул Картье.

– Физически нет, морально да. Он пренебрегает мною, а я его очень люблю, хочу быть с ним, но вместо этого всякий раз получаю какие-то невнятные отговорки…

«Все. Если сейчас она начнет говорить со мной о том, что у нее с мужем год не было секса, то мои шансы на эту женщину невелики. Таким делятся с подружками, значит, она воспринимает меня, словно свою подружку и мужчину во мне не видит». – Картье невольно причмокнул, что было истолковано Леной, как несомненное сочувствие.

– На самом деле я все объясняю очень примитивно, просто не хочу тебя посвящать в подробности, но поверь, что для моего сегодняшнего состояния есть повод. Мы ссоримся редко, но метко. Сегодня он довел меня, как видишь, до предела, он замечательно умеет это делать. – Здесь она спохватилась, что, должно быть, уже сказала много лишнего, но Картье, увидев это, ласково потрепал ее по плечу:

– Леночка, мне можно говорить все. Я ведь друг. Твой друг. Хоть я и не верю в долгую дружбу между мужчиной и женщиной, но в течение какого-то времени она возможна, покуда…

– Что «покуда»? – неожиданно быстро откликнулась она.

– Покуда эта дружба не перерастет в нечто совершенно иное.

Она задумалась. Опустила голову, и Картье потерял контакт с ней, словно на время вышел из тоннеля. Вернее, какой еще «тоннель»? Это называется иначе…