Летние девчонки - Мэри Монро

– Вот это поворот, – пробормотала Люсиль.

– Как думаешь, это значит, я схожу с ума? Слабоумие или вроде того?

Люсиль засмеялась и покачала головой. Мамме это напомнило кудахтанье курицы.

– Боже, нет! – воскликнула Люсиль, махнув рукой. – Думаю, вас сейчас занимают вещи поважнее, чем мишура.

– Да, – искренне и серьезно ответила Мамма. – Так и есть.

– Итак, какое мне достать платье?

– Белое льняное с черным орнаментом. Должно подойти мне, как думаешь?

– Есть лишь один способ проверить. Держитесь за мою руку, а я расстегну его, чтобы вы смогли влезть.

Мамма крепко взялась за руку Люсиль и, покачнувшись, осторожно залезла в платье. Люсиль боролась с молнией на талии.

– Можете немного втянуть живот? – спросила Люсиль.

Мамма втянула изо всех сил, но мускулы настолько ослабли, что разницы не было никакой. Когда-то у нее был такой плоский животик, а теперь, казалось, он стал местом сбора для всех калорий. Люсиль с большими усилиями застегнула молнию.

Мамма вздохнула, почувствовав, что узкая талия, как удав, сжимает ее живот.

– Боже, да я едва дышу! Теперь я представляю, каково было моим предкам в корсетах.

Шелестя тканью, она осторожно подошла к ростовому зеркалу на двери. Черные завитки орнамента на талии скрывали круглый живот, а расходящаяся к низу юбка придавала силуэту изящество.

– Неплохо, – пробормотала Мамма, проводя рукой по ткани. – Очень неплохо. Больше семидесяти не дашь, – съязвила она.

– Кажется, оно сейчас лопнет, – сказала Люсиль, подперев подбородок ладонью.

– Да ладно, – ответила Мамма, обмахивая лицо. – Просто придется неглубоко дышать. Я хочу хорошо смотреться на фотографиях. Фотограф приехал?

– Да. Он уже ждет. Разумеется, Карсон бурчит, что могла бы сфотографировать лучше и нужно было попросить ее.

– Но я хочу, чтобы она была на фотографии.

– Так я ей и сказала. Но я ее понимаю. Глупо заказывать еду на дом, если я могла приготовить лучше.

– Ну и что мне с вами делать? – воскликнула Мамма, всплеснув руками. – Я просто хочу, чтобы для разнообразия кто-нибудь подал еду тебе.

Люсиль пробормотала что-то неразборчивое.

– Можешь просто поблагодарить, – поддразнила Мамма. – Кстати, о еде, где она?

– Уже здесь. Все давно готовится. А девочки в гостиной. Все здесь. Все ждут вас.

– А… – Мамма заволновалась. Она не любила, когда ее торопят. – Ну, это мой день рождения. Без меня они не начнут.

Она подошла к комоду и достала из ящика маленькую коробочку. Она очень тщательно выбрала украшения на сегодняшний вечер. Несмотря на все неудобства, в этом платье она выглядела как королева. Жаль, что ее не видит Эдвард.

Она наклонилась к зеркалу, чтобы надеть бриллиантовые серьги, подарок от Эдварда на пятидесятую годовщину свадьбы. На безымянном пальце красовалось кольцо со старинным бриллиантом. Большой камень ловил лучи света и сиял миллионом звезд. Наконец она собрала три черных бархатных мешочка с жемчугом и положила их в свою черную, отделанную бисером сумочку. На бюро остался лежать один синий бархатный мешочек.

Она оглянулась через плечо и подозвала Люсиль.

– Я хотела отдать тебе позже, во время десерта. Но, я думаю… – Мариетта повернулась к Люсиль. – Дорогой друг, сейчас самое время.

Люсиль с большим любопытством взяла протянутый мешочек.

– Что это? Вы ведь уже купили мне платье.

– Это к платью.

Люсиль одарила ее насмешливо-подозрительным взглядом, потом открыла и перевернула мешочек, чтобы содержимое выпало ей на ладонь.

– Господь милосердный! – воскликнула она, увидев пару больших сапфировых серег, обрамленных бриллиантами. – Господи, господи… – Она снова посмотрела на Мамму, на этот раз – изумленно. – Они настоящие?

– Конечно, настоящие, – рассмеялась Мамма. – Это серьги моей матери. А теперь твои. Они будут прекрасно смотреться с платьем. Мне не терпится увидеть их на тебе. Давай же, надевай.

Мамма наблюдала, как Люсиль, встав перед большим венецианским зеркалом, дрожащими от восторга руками меняет свои золотые колечки на сапфиры и бриллианты. Мамма почувствовала прилив нежности. Это было замечательное чувство.

Люсиль выпрямилась. Серьги сияли в ее ушах, но не могли затмить собой глаза.

– Как я выгляжу?

Мамме было очень приятно, что серьги – побрякушки, так долго пролежавшие без цели, – принесли столько удовольствия.

– Пожалуй, я бы сказала… сексуально, – ответила Мамма и получила в ответ желаемый румянец.

Но шутливость исчезла, когда Мамма взяла Люсиль за руки.

– Дорогой друг, пожалуйста, прими эти серьги как небольшой знак моей любви и признательности, куда больших, чем я могу выразить.

Люсиль сжала губы, тоже не в силах выразить эмоций.

– Пойдем? Пришла пора выложить карты на стол.

Люсиль взяла Мамму под руку, и две старые подруги отправились на праздник. У двери спальни Мамма резко остановилась и со вздохом сжала руку Люсиль.

– Не волнуйтесь. Все будет хорошо, – успокаивающе сказала Люсиль. – Вы ведь давно все продумали.

– Не волноваться? Три глупые девчонки не могут заставить меня волноваться. – Она положила руку на живот и глубоко вздохнула. – Но на карту поставлено так много.

– Теперь они захотят узнать правду.

Мамма снова вздохнула и умоляюще посмотрела на Люсиль.

– Мои требования ведь не слишком деспотичны?

– Ваши? Деспотичны? – усмехнулась Люсиль. – Боже упаси. Возможно, манипулятивны. Коварны. Расчетливы…

– Да, да. Возможно, это мой единственный порок, – признала Мамма. – Теперь я вижу, что все мои вмешательства заканчивались жалкими провалами.

– И мистера Эдварда тоже.

Мамма замолчала, снова задумавшись о муже. Он был прекрасным мужчиной, но, возможно, слишком сильно любил ее. Любовь ослепила его, и, зная об этом, она пользовалась собственным преимуществом, когда дело касалось их сына.

– Ты считаешь, Эдвард поставил на Паркере крест? – спросила она Люсиль.

– Нет. Но я всегда считала, что он должен задать парню хорошую трепку.

– Возможно. – Мысли Маммы витали где-то далеко, пока она задумчиво теребила кольцо. – Возможно, трепку следовало задать и мне. Он слишком много мне позволял. Ах, Люсиль, боюсь, я ослабила обоих мужчин моей жизни.

– Что было, то прошло, – сказала Люсиль. – Живите настоящим. Просто скажите, что собирались, выложите карты на стол.

– Да, – сказала Мамма, любуясь бриллиантом. – Сегодня я должна сдержаться и не навязывать собственных мнений. Пусть разбираются сами.

– Так и задумано.

Мамма не терпела дураков, а Люсиль была совсем не дурой. Мамма всегда рассчитывала на способность Люсиль докапываться до сути и высказывать свое мнение честно и откровенно. Играя в бридж, Мамма всегда нервировала партнеров долгими раздумьями перед ходом. Но когда она выкладывала карты на стол, то не колебалась – все было тщательно спланировано заранее.

Мамма глубоко вздохнула.

– Я готова. Пойдем?

Люсиль покрепче взяла ее за руку.

– Игра начинается.

Праздник начался точно так, как она планировала. Когда фотограф закончил, всем подали любимое розовое шампанское Маммы во французских хрустальных бокалах, передающихся в семье из поколения в поколение. Мамма предпочитала фужерам широкие бокалы. Розовые пузырьки щекотали нос. Нат был счастлив отправиться в комнату, где ему специально приготовили ужин и поставили кино. Сегодняшний вечер предназначался исключительно для ее девочек, и она хотела, чтобы все прошло идеально.

Пятеро женщин вместе уселись под сияющей хрустальной люстрой в серовато-зеленой столовой. Мамма опустила боковые части стола, чтобы создать более интимную атмосферу. Пламя свечей освещало семейное серебро и золото. Время от времени Мамма слышала аромат белых роз, украшающих центр стола.

Она откинулась на стуле и оглядела всех присутствующих. Беседа текла плавно: рассказывались истории и слышались воспоминания о давно ушедших летних днях. В какой-то момент между рыбалкой и шампанским даже Дора потеряла свою заносчивость и начала веселиться. Старшая внучка Маммы, Дора, обладала фотографической памятью и дополняла истории живыми деталями. Мамма думала, что Дора унаследовала это качество от Паркера.

Зазвучал смех Карсон. Она всегда любила и не стеснялась смеяться. Карсон умела быстро вставлять ремарки, которые придавали истории выразительность, и не боялась высказывать собственное мнение – чтобы поддразнить, а не обидеть. Она тоже могла сочинить длинную историю.

Только Харпер была молчаливой. Не застенчивой – она вела себя дружелюбно и смеялась над историями. Но она редко присоединялась к беседе. Однако ее редкие замечания были точны и остроумны. Мамма слушала ее с сияющими глазами, восхищаясь этим, прежде неизвестным ей, качеством внучки.

Мамма наблюдала, как ее девочки пробуют разные блюда и вина, делая на удивление осмысленные комментарии по поводу приправ и виноградников. С замирающим от удовольствия сердцем она наблюдала, как они наслаждаются вечером, причмокивая губами и смеясь. На душе было светло.