Транзит из ада - Александр Афанасьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но была и другая сторона жизни владельца этого объекта. Он был не просто бизнесменом – он был или пытался быть чем-то вроде «украинского Билла Гейтса». Или «украинского Джорджа Сороса». Бизнесмен, который за счет своего богатства непосредственно влияет на политику, проводимую своей страной, проводит симпозиумы и семинары глобального масштаба, приглашает на них политиков, философов, лоббистов европейского и мирового уровня, делает взносы в предвыборные фонды кандидатов в президенты США, Германии, Франции. Влияние такого человека на реальное принятие решений на Западе намного выше, чем, скажем, решение президента некоей страны ввести куда-то войска или начать где-то бомбежки. Введя куда-то войска, начав бомбежки, можно озадачить, можно испугать, можно заставить возмущаться, можно вызвать санкции, можно стать изгоем на мировой арене и наслаждаться тем, что западные политики и СМИ беснуются, трясутся от ненависти, но ничего не могут поделать. Все это можно и все это делается. Но все это – обратите внимание – негатив. А вот вызвать что-то позитивное, побудить помочь, публично поддержать, выделить деньги, понять мотивы, собрать хорошую прессу, стать своим в таких-то кабинетах можно только так, как делал владелец этого объекта.
Надо подкармливать западные элиты – не правительства, нет, именно элиты. Интеллектуальные элиты. Таких как Бернар Анри-Леви, к примеру, человек с очень странной для постсоветского пространства профессией «философ», которая тем не менее позволяет жить и поживать припеваючи. Всех этих философов, политических журналистов, мыслителей, профессоров политологии крупнейших западных вузов, политических отставников. Всех тех, кто не является непосредственно властью, но кто реально является голосом общества, выразителем мнения общества, равным партнером в диалоге с властью западных стран. Вы думаете, когда говорят о том, что в России нет демократии, потому что нет диалога общества с властью, это они о чем? А вот об этом. Общества, то есть не Народного фронта, не партии «Единая Россия», а вот такой вот тонкой прослойки самопровозглашенных, но очень убедительных в своей роли элитариев[31]. Родственных душ. Граждан мира. Которые, чтобы заработать на жизнь, пишут книги, статьи и выступают с лекциями на семинарах. Пригласи их на семинар, оплати дорогу, позволь прочитать лекции, организуй культурную программу – короче говоря, оплати им роскошную жизнь недельки на две. И они взамен организуют тебе и твоей стране самое важное, что только есть на Западе, – репутацию. Репутацию, благодаря которой твоя страна может выглядеть жертвой, даже бомбя и обстреливая из пушек собственные города[32]. Репутация, благодаря которой Ельцин остался великим демократическим лидером, даже открыв огонь из танков по собственному парламенту.
Репутация – вот что покупал владелец «Мегастил». И ради той же репутации он и вложил больше десятка миллионов долларов в абстрактные скульптуры на территории предприятия. Репутации не просто олигарха, приобретшего свое состояние на постсоветской распродаже очень сомнительным путем, а богатого и влиятельного – и в то же время дальновидного и не чуждого искусству бизнесмена, настоящего лидера.
Который предусмотрел, казалось, все – кроме налета российского спецназа на собственный завод.
Немногочисленная охрана почти не оказывает сопротивления – после дикого рыка по-русски в мегафон «Работает спецназ!» оказывать сопротивление желающих нет, кто-то лежит и пытается зажать раны, кто-то сверкает пятками, кто-то прикидывается ветошью. Все понимают, что фильмы типа «Рейд», или «Рубеж», или «Последний москаль» – это одно, а жизнь – это совсем другое…
Крыленко впервые видел, как работает спецназ. Не милицейский или какой другой, который только и может, что с крымскими татарами махаться[33], – а настоящий. И понял: то, чему учились они, это так, детский сад.
– Пошли. Сумку бери.
Спецназовцы завели его в не сильно разгромленное здание заводоуправления.
– Вот этот. Спроси его, где серверная. Он на каком-то левом языке базарит.
– Де знаходятся серверы?
– Не маю, суть не маю.
– Де знаходятся серверы? Розумиешь?
– Нич украиньской не розумею…
По ответу Крыленко понял, что этот тип говорит на говирке[34]. Странно, обычно на говирке говорят только на Западной Украине, откуда это здесь? Может быть, специально наняли такую охрану, чтобы местные не понимали ее?
– Де знаходятся серверы? Розумиешь?
Когда вместо ответа Крыленко получил пожимание плечами, то в ответ тупо врезал охраннику по носу. Пришлось хорошо. Затем направил на него автомат.
– Русский знаешь? Нет – пристрелю.
– Маскальцку?! Айно, розумию мацкальску.
– Где комната с компьютерами. Серверная? Серверы?
– Там, там…
– Веди.
Охранник показал рукой, поднялся с места, боец, который был рядом с ним, отодвинулся и вдруг крикнул, быстро и страшно…
– Граната!
В зоне поражения у меня два основных моста Днепропетровска – Центральный и Амурский. Дальше идет еще один мост, но я его не вижу, и речка со странно знакомым для русского уха названием Самара. Она сливается с Днепром прямо в центре города, образуя, к слову, отличную заводь для речной флотилии. Кроме того, две набережные по обеим сторонам Днепра, по которым идет активное движение даже ночью.
– Цель – на мосту, правее, большое белое пятно, смотри внимательнее…
Если есть возможность пристреляться, откажется от пристрелки только дурак. Сколько бы ты ни считал на баллистическом калькуляторе, самое главное при выстреле – это ветер. А ветер в том месте, где находишься ты, и ветер в двух километрах от тебя – это совсем разный ветер. Особенно если ты стреляешь у реки или через реку – температура воды и воздуха всегда отличается, причем отличается по-разному в зависимости от сезона и даже времени суток, и потому от воды всегда идут потоки воздуха. Их иногда можно и не учитывать, но только не тогда, когда ты стреляешь на полторы тысячи метров.
– Тысяча пятьсот тридцать.
– Параметры?
– Неизменны…
Я дожал спуск – винтовка отдала назад, для триста тридцать восьмого – очень скромно. Запахло порохом.
– Есть! Чуть лево, вертикаль – норма.
Чудеса…
– А говорил, проблемы будут…
Может, и будут. А может, и нет. Когда я пристреливал винтовку, мне посоветовали обратиться к одному мастеру. Он сделал мне по спецзаказу ДТК, причем необычный. Одновременно убирающий часть отдачи и полностью скрадывающий вспышку. Я не успел как следует потренироваться, но сейчас понял: ДТК сработал неожиданно хорошо. Я знаю, насколько неприятна бывает отдача из триста тридцать восьмого – из пятидесятого лучше…
– Расходимся. Посмотри, что сзади.
– Плюс…
Специфика в том, что «Парус» стоит между двумя мостами. И с одной позиции их контролировать не получается…
Крым показал большой палец и пошел на свою позицию. Я остался один на высоте в сотню метров, наедине с городом…
И своими мыслями.
Когда я готовился работать здесь, в Киеве, в Одессе, – я учился украинскому. Точнее, украиньской мове. Но меня предупредили, что здесь все разговаривают по-русски, только со своеобразным, присущим только Украине акцентом. И теперь получалось, что я и Крым пришли с оружием в город к людям, которые говорят по-русски.
Зачем все это? Зачем в две тысячи четырнадцатом году русские Украины с такой ненавистью отнеслись к ушедшему Крыму. Ведь не раз и я, и другие видели в Интернете или слышали в лицо – с вас все началось. Крыму, моему напарнику, это в лицо сказал пленный бандеровец – с вас все началось. Что именно? То, что автобусы с крымскими активистами на трассе уже после Майдана остановили бандеровцы, избили людей железными прутьями, дубинками, заставили встать на колени, кричать «Слава Украине!», собирать голыми руками стекло, несколько человек убили. И эта расправа осталась безнаказанной! Я все понимаю, революционная ситуация. Но почему никто из моральных авторитетов, важных для Майдана… те же Святослав Вакарчук или Кузьма Скрябин, тот же патриарх Филарет не выступили, не ужаснулись, не осудили человекоубийство. Почему на Майдане весь разговор с Востоком страны свелся к транспаранту «Схид и захид разом». Ведь до крымчан никто и не пытался донести, что на самом деле хочет Майдан, как он видит будущее Крыма. Сначала Крым встретил собственных активистов, над которыми издевались на трассе. Потом Крым встретил собственный «Беркут», раненный и обожженный, пропитанный дымом покрышек. А потом выслушал угрозы «прислать поезд дружбы» – то же самое, что сделали в Одессе в мае четырнадцатого. Так в чем же виноват Крым, что началось с них? Виноват в том, что не удалось расправиться, избить и сжечь людей? В том, что получил всего за несколько лет и мост, и капитальный ремонт дорог, и новый аэропорт, и полное обновление железнодорожного транспорта, новые «Скорые», пожарки – все то, что почему-то не дала Украина. В чем?
