Голубой дом - Доминик Дьен

Майя чувствовала усталость и нерешительность. Еще никогда необходимость возвращаться в Париж не ощущалась ею так болезненно. Она думала об агентствах, на которые внештатно работала, о нескончаемой череде предстоящих в сентябре рабочих совещаний… Она думала о Пьере, который будет жить в соседнем с ней квартале, о дочерях, которым придется приспосабливаться к новой жизни в распавшейся семье, о хрупком здоровье Симона и Ольги… Думала обо всех, кого знала в Париже и в Сариетт — живые, умершие или исчезнувшие, они затягивали Майю в вихрь противоречивых разрушительных эмоций. Через одиннадцать дней она вернется в Париж. Ей осталось всего каких-нибудь десять дней наслаждаться любовью Мориса. До сих пор она никогда не думала о том, что, покидая Сариетт, она покинет и его… Предстоящая разлука уже мучила ее.

Глава 22

СИДЯ за письменным столом из светлого дуба, перешедшим в наследство от отца, Морис покусывал карандаш, который только что заточил. Он изучал различные планы реконструкции старого железнодорожного вокзала. Это сооружение из стекла и металлических конструкций, построенное в конце девятнадцатого века, было таким красивым, что Морису было жаль пускать его под снос. Он часто ссылался на американцев, которые даже в самых маленьких городках стремились сохранить памятники старины. Он всегда напоминал своим подчиненным, что уважать свой город означает также уважать прошлое.

Но этим утром Морис не мог ни на чем сосредоточиться. Он думал о Майе. С тех пор, как она стала сомневаться в том, что ее отец умер от передозировки наркотиков, она постоянно обвиняла Архангела в убийстве Алена. Эта одержимость не покидала ее ни на минуту.

Что до самого Мориса, он был уверен, что Архангел невиновен в смерти Алена. Ему нравился Архангел — в нем всегда импонировали чувство юмора, непохожесть на других, свобода. Он множество раз пытался объяснить это Майе.

— Это очень серьезное обвинение, Майя! У тебя нет никаких доказательств! Как ты можешь обвинять человека в том, что он убил своего лучшего друга? Ты переделываешь прошлое! Разве ты сама мне не говорила, что твой отец умер от передозировки? Или ты не помнишь, в каком состоянии он был в последние месяцы своей жизни? Оставь Архангела в покое, Майя! Позволь своей матери состариться спокойно! Займись собой, своим будущим, да просто живи, в конце концов!

Майя упрямо хмурилась, как маленькая девочка. Затем, немного помолчав, продолжала ход своих размышлений:

— Но обстоятельства его смерти очень туманны…

— Что ты об этом знаешь? Тебя ведь там не было!

— А почему отец с Архангелом рассорились вдрызг?

— Ты сама разве ни с кем не ссорилась вдрызг, Майя?

— Это разные вещи! Я никогда не слышала, чтобы мой отец повышал голос! Никогда!

— Даже в разговорах со своим собственным отцом?

— С Симоном было другое дело…

— В конце концов, твой отец ведь не был святым!

— У него никогда не было стычек с моей матерью или Архангелом. Все втроем прекрасно ладили! В их тогдашней компании все ощущали себя братьями и сестрами… Они были из поколения «реасе and love». Понимаешь, что я хочу сказать?

— Майя, это все ерунда! Ты же не так наивна, чтобы верить, что хиппи были свободны от страстей, заблуждений, буйства крови — словом, от всего, что свойственно любому человеку! Даже в монастыре порой бушуют страсти! Любви не бывает без ненависти!

— Морис! Архангел собирался мне что-то сказать! Что-то такое, чего отец не хотел позволить! Хоть это ты понимаешь?

— Если твой отец не хотел, зачем тогда ты пытаешься узнать? Вот это мне действительно непонятно, Майя.

— Морис, ты в самом деле такой дурак или только притворяешься?

Морис улыбнулся. Ему нравился гневный взгляд Майи, нравилось, когда она сердилась. Он снова попытался сосредоточиться на своей работе. Макет первого архитектора представлял собой здание вокзала, переделанное в небольшую часовню с восьмиугольными окнами в современном стиле. Этот проект ему решительно не нравился. В Сариетт и без того достаточно красивых церквушек. «Этот тип ничего не понимает!» — недовольно пробормотал он.

Потом Морис отчего-то подумал о родителях Евы. Он сам был бы в полном отчаянии, доведись ему узнать, что его дед сотрудничал с нацистами. А Майю это совсем не заботит, она полностью зациклилась на Архангеле. Что ж, может быть, это ее способ изгнать своих демонов.

Морис вновь принялся покусывать карандаш. Потом взглянул на часы — уже одиннадцать! Его ноги под столом нервно подергивались, пока он обдумывал речь, которую предстояло произнести завтра утром.

Потом он посчитал, сколько дней осталось до отъезда Майи. Чувствует ли она боль от предстоящей разлуки так же, как он? Теперь, когда он познал ее тело, проник в ее лоно, плакал на ее груди, каждый вечер ел, пил и спал вместе с ней, Морис больше не мог без нее обходиться.

Он улыбнулся — вспомнил, как она спрашивала о возрасте его любовниц. Он тогда ответил ей, что нагота женщины сорока пяти лет более эротична, чем нагота тридцатилетней… И увидел в отблесках пламени в камине, как она покраснела… Еще он сказал, что его невероятно возбуждает, когда он, преодолевая ее стыдливость, зарывается лицом между ее ног… Он вспомнил об этом уголке ее тела и скрестил ноги, боясь, как бы Мади, его секретарша, войдя в комнату, не заметила предательский бугор ниже пояса.

Вернувшись к разложенным на столе документам, Морис попытался сосредоточиться на сопроводительных документах к первому архитектурному проекту. Но макет вокзала представлялся ему женским влагалищем, разверзтым, влажным, возбуждающим. Морису захотелось прикоснуться к нему губами и утолить мучительную жажду. Захотелось расстегнуть брюки, вытащить член и мастурбировать. Он обхватил голову руками. Жилки на висках бились так сильно, что череп, казалось, вот-вот расколется. Он попытался сделать дыхательное упражнение из курса йоги. Безрезультатно. Его член оставался твердым, как бейсбольная бита.

Раздосадованный необузданной силой своего желания и боясь внезапного появления секретарши, Морис вышел через маленькую дверь в углу кабинета, которая соединяла его рабочий кабинет с квартирой. Он почти никогда ей не пользовался, предпочитая парадную лестницу.

Он вошел в ванную и закрыл за собой дверь. По крайней мере, здесь он сможет получить наслаждение, думая при этом о Майе. Прислонившись к стене, Морис достал член, покрытый смазкой, и принялся лихорадочно двигать рукой взад-вперед. Слабый хлюпающий звук, вызванный этими движениями, был похож на тот, что возникал при проникновении члена во влажные складки влагалища Майи. Иллюзия была почти полной. Морис взглянул на свое отражение в зеркале. Его лицо светилось счастьем. Он подумал, что выглядит весьма неплохо для своих пятидесяти лет! В этот момент поток спермы хлынул ему на руку. «Я люблю твою задницу!» — прошептал он, умиротворенный и счастливый, потом расхохотался и вымыл руки.

Вечером он рассказал Майе о своем утреннем приключении. Отсмеявшись, Майя погрузилась в нежное молчание, а потом прошептала, что тоже мастурбировала, думая о нем, — незадолго до того, как они занимались любовью в первый раз.

Морис смотрел на нее с гордостью и желанием. Он представил, как она ласкает себя. Его голос звучал совсем тихо, когда он попросил ее проделать то же самое перед ним.

Ему нравилось смотреть, как Майя медленно приподнимает юбку и садится на пол, раздвинув ноги… Потом он не мог вспомнить, в какой момент, не удержавшись, начал ласкать ее влагалище рукой. Он лишь помнил, как вытянулся на полу рядом с ней и какое удовольствие было слышать ее стоны, вызванные его ласками.

Они занялись любовью прямо на полу в гостиной Ашбери. Их тела освещались отблесками пламени в камине. Морис закричал от наслаждения, и его крик эхом разнесся по всему дому.

Потом они пили вино, слушая «Stabat Mater» Перголезе. Потом снова занимались любовью. Пламя потихоньку угасало, из открытого окна тянуло прохладой. Им нравилась прохлада пола под разгоряченными телами.

Оба знали, что скоро предстоит расставание. Их обнаженные тела оставались сплетенными всю ночь.

Глава 23

— НЕ понимаю, почему ты не хочешь сказать мне настоящее имя Архангела!

— Да я его просто не знаю! И никогда не знала!

Ева нервно зажгла сигарету.

— Я тебе не верю!

— Я познакомилась с ними обоими на фестивале изящных искусств, я тебе уже говорила. Кто-то мне их так и представил: это Ален, это Архангел. С тех пор он так и оставался Архангелом. С чего ты взяла, что меня интересовало его настоящее имя?

— А позже? Вы ведь были знакомы много лет!

— Мы ненавидели расспросы, потому что ненавидели фликов и все, что с ними связано. Мне совсем не нужно было спрашивать документы, чтобы впустить его в мою жизнь.