Старик прячется в тень - Аркадий Минчковский

Адриан запрятал кадрики назад в коробок и сжал его в руке. Вагон дернуло. Где-то впереди затарахтел паровоз. В купе снова сделалось темно. Поезд уходил все дальше от Крутова.

Чем кончилась вся эта история

С тех пор как уехал Адриан, прошло три года, и вот на улицу Профсоюзов пришло письмо Митрохину Андрею.

Митря забрался к себе на голубятню — она еще держалась, вскрыл синий конверт и прочитал:

«Здравствуй, Митря!

Как я был рад, получив от тебя письмо! Я ждал его давно, но понял, что тебя не было в Крутове, а то бы ты сразу ответил. Значит, летом ты был в пионерлагере. Ну, как там у вас в Боровом? У нас под Ленинградом столько пионерских лагерей!.. Слезешь с поезда, кругом: «Старый барабанщик…» «Старый барабанщик!..» и фанфары… Но не в этом дело. Здо́рово, Митря, что ты поступил в аэроклуб. Наверно, все-таки будешь летчиком, раз уже летал с пилотом. Про то, что Леня с родителями уехал в Москву, знаю. Получил от него оттуда письмо. Почему мне не пишет Ромка? Ты говоришь — ходит куда-то с отцовской скрипкой, занимается музыкой. Пускай, раз нравится. А я в музыке не понимаю. Тут мы со школой ходили на утренник в филармонию. Играли симфонию немецкого композитора Вагнера. Просто не знал, когда это кончится. Про то, что Марсельезин дедушка умер, знаю. И что его хоронило много народа, тоже знаю.

Митря, ты пишешь, что если бы я приехал, не узнал бы дороги за мостом, где были овсяные поля, а теперь там строят завод — все перекопано и даже поезд туда провели. Я про это знал еще в Крутове. Мне рассказывал мой папа. Он говорил, что там поднимется завод-гигант.

Где товарищ Залесский? Видишь ли ты его?.. Хороший он дядька, правда? А магазин Сожича, значит, закрылся? У нас в Ленинграде тоже позакрывались все частные лавочки. А где Ромкин дядя? Говоришь, куда-то исчез? Наверное, опять где-нибудь приспособился? Да ну его, я знаю, что Ромчик про него и говорить не хочет.

Ты спрашиваешь, видел ли я Валентина К.? Видел несколько раз. В Академии он, уже на пятом курсе, и скоро начнет писать диплом (большую картину). А я хожу в вечернюю художественную школу на Таврической улице. Так что нам с ним есть о чем поговорить.

А теперь я тебе такое расскажу, что вы с Ромкой не сразу и поверите.

Один раз звонит мне по телефону Валентин и говорит, чтобы я в воскресенье никуда не уходил, а пришел бы в 11 часов в Эрмитаж, где он меня будет ждать.

Ну, в воскресенье, еще и одиннадцати не было, я уже в Эрмитаже. Жду Валентина. Вдруг вижу — он идет и улыбается.

Мы разделись и пошли по залам. Ох, Митря, когда приедешь в Ленинград, пойдем в Эрмитаж, посмотришь, сколько там картин, тысячи. Всех великих художников со всех стран!.. Валентин говорит: «Сейчас придем в один зал…» Ну, дошли до этого самого зала. Валентин говорит: «Закрой глаза!» и повел меня за руку. «А теперь — командует — открывай и удивляйся». Я как открыл, чуть не обалдел… Прямо напротив меня в золотой раме под стеклом… что бы ты думал? Догадался?.. «Старик со свечой!» Только настоящий. Гляжу и не верю. Картина такая же точно, как на копии. Только, пожалуй, немного потемней, а свет на лице старика еще ярче. Глаза у него живые, на тебя смотрят — не оторвешься. И руки жилистые, совсем настоящие. Я от удивления слова сказать не могу, а Валентин смеется. «Вот, — говорит, — где пришел конец всем нашим крутовским поискам. Это и есть рембрандтовский оригинал, который искали». — «Откуда же, — спрашиваю, — он тут взялся?»

Тут он рассказал мне целую историю.

Оказывается, тот управляющий старого князя где-то припрятал картину в Петрограде, но где, узнать не могли. А сам этот тип удрал за границу. Сперва он там жил, о себе не напоминал, а потом, когда все успокоились, решил потихоньку вывезти шедевр и продать за золото. А картину он оставил у одной старушки-генеральши. Генерал давно умер, а она жила на Ковенском переулке. Вот там у нее в комнате и висел этот самый шедевр и никто на него не обращал внимания. Потом, через много лет, этот управляющий откуда ни возьмись появился, и фамилия у него была теперь другая — иностранная — мистер какой-то. Он позвонил старушке по телефону и велел сообщить ему, когда в квартире никого не будет. Он тогда явится за картиной.

А старушка поняла, что тут дело какое-то темное и пошла в милицию и про все рассказала. И когда этот «мистер» к ней пришел, его там ждали сотрудники уголовного розыска, и ему нечего было делать — пришлось во всем сознаться.

Но арестовать этого хитреца было нельзя, потому что он оказался иностранным подданным. И ему только велели поскорей убираться туда, откуда взялся.

Про это, оказывается, было написано в вечерней «Красной газете», и он там называется «мистер К.» Только я тогда жил на даче и не знал. Но про Крутов и про то, как мы нашли копию, ничего написано не было.

Да ну и ладно. Рембрандта все равно бы отыскали и без нас. Теперь «старик» висит в рембрандтовском зале слева у окна и там всегда возле него стоят люди и не знают, что в Крутове есть точно такой же. В общем, как он ни прятался, а все-таки его вывели на свет.

Когда приедешь в Ленинград, обязательно пойдем в Эрмитаж и посмотрим. Здо́рово все-таки, что у авантюристов ничего не вышло и шедевр остался у нас в СССР, и теперь все могут его увидеть!

Ну, пока. Письмо это я тебе пишу третий день, а сейчас пойду в худ. школу и по пути опущу. Марку уже купил. Она с аэроплаником, специально для тебя. Приезжай, пожалуйста, Митря. Или прилетай, раз ты будешь летчиком. Жму руку Ромчика. Расскажи ему. А М-зе можешь ничего не рассказывать. Она уже про все знает…

Остаюсь твой старый друг Адриан.

Из Ленинграда, 1930 г.»