Спартанец - Валерио Манфреди

— Да, — ответил тот. — У него разорвана глотка.

Малыш Криос, товарищ детских игр, больше никогда не пойдет с ним на пастбище, не будет приветствовать его по вечерам, виляя хвостом. Талос почувствовал, как в горле застревает комок.

— Похорони его рядом с Критолаосом, пожалуйста, — сказал он Карасу и закрыл руками лицо.

ГЛАВА 6

Периалла

Талос, не выходивший из дома в течение длительного времени, восстанавливая силы после нападения спартанцев, полноправных граждан Спарты, размышлял о том положении, в котором он оказался, о тех резких переменах, которые произошли в его жизни за такое короткое время. После смерти Критолаоса он унаследовал его духовный и моральный авторитет среди жителей Тайгета. И, возможно, не только среди них, как давал понять ему Карас, который стал неотлучным спутником Талоса.

Его многое ставило в тупик, многое было непонятно. Он знал о Карасе очень немногое: лишь только то, что тот пришел из Мессении с отарой овец и поселился в лачуге около верхнего ручья. Он тяжело переживал карательный налет криптии на свою семью и размышлял об этом; люди, принимавшие участие в налете, вероятно, были те же самые, с которыми он сражался на равнине, защищая Антинею. Он был уверен, что слышал, как один из них выкрикивал имя Бритоса.

У него не было никаких сомнений, что Бритос его наизлейший враг, но все же по какой-то неведомой причине спартанский юноша счел его не настолько опасным, чтобы убить; он мог бы избавиться от него тысячу раз, если бы хотел, что бы там ни говорил Карас.

Талос попытался привести в порядок свои путаные мысли… столько разных впечатлений, противоречивых чувств… Ведь что-то остановило руку Бритоса, там, тогда в долине, что-то руководило им, когда он не допустил, чтобы его спутники зверски убили Талоса, или этот кровожадный пес, которого Бритос привел с собой, разорвал на куски. Но сколько он ни мучился, размышляя об этом, все равно не мог понять, почему его пощадили.

Правда, спартиаты подсознательно восхищались теми, кто проявлял доблесть и мужество, но и это не объясняло то обстоятельство, что ему, илоту, мятежнику, осмелившемуся защищать женщину и напасть на спартанцев, позволили остаться в живых.

И все-таки что-то влекло его в город спартанцев, то же самое чувство, что заставило его отправиться на равнину, когда он был еще совсем мальчишкой. Время от времени в его воображении возникал образ воина с изображением дракона на щите. Сейчас он уже знал, без всякой тени сомнения, что тот воин был отцом его смертельного врага.

Любовь к Антинее, вот, что согревало сердце Талоса, когда он чувствовал себя совершенно одиноким. Он мечтал, чтобы она пришла навестить его, даже хотя понимал, что это может поставить под угрозу ее жизнь.

Однако кое-что ему стало абсолютно ясно и понятно: он не может никуда убежать. Перед ним стоит задача, которую он должен выполнить для своего народа, он обещал это Критолаосу на смертном одре. Но к тому же он не мог смириться и с мыслью о возможной потере Антинеи. И, наконец, глубоко и полностью осознал, что в тысячу раз лучше рисковать жизнью, оставаясь здесь, у себя, чем скрываться в каких-то далеких краях, чем стать человеком, которого выслеживают и на которого охотятся как на зверя, там, где не будет никого, с кем можно поговорить, на кого можно положиться, с кем можно поделиться своими страхами и опасениями.

И тогда Антинея все-таки пришла к нему, рано утром бесшумно появилась в комнате.

— Талос, мой бедняжка Талос, — сказала она, обнимая его.

Теплая волна согрела его, сердце бешено застучало. Он прижал ее к себе, и сразу же отпустил.

— Ты не должна была приходить, — солгал он. — Ты же знаешь, что лес полон опасностей, да и долина тоже.

— Нет, не стоит беспокоиться. Никто не угрожал мне, я пришла вместе с отцом. До нас дошли слухи о том, что произошло с тобой, и мы поспешили придти, чтобы помочь тебе. Я останусь здесь с тобой, сама буду пасти отару до тех пор, пока ты полностью не поправишься. Сейчас отец может обходиться и без меня. А через месяц, когда ты снова наберешься сил, ты сможешь придти к нам и помочь убрать урожай, хорошо?

— О, да, — отвечал Талос, одновременно смущенный и тронутый. — Конечно, я приду.

Он помедлил, словно пытаясь подобрать нужные слова.

— Антинея, — продолжал он, — я с нетерпением будут ждать времени уборки урожая… тогда мы снова сможем быть вместе.

Мгновенье он наблюдал за ней, а когда ее зеленые глаза загорелись от радости, почувствовал, что он растроган до глубины души.

— Антинея… Антинея, почему мы рабы? Почему я не могу не думать о тебе, не опасаясь, что с нами что-нибудь случится?

Девушка прикрыла рот рукой.

— Не говори так, Талос, для меня ты не раб, а я не рабыня для тебя. Для меня ты великий воин, самый доблестный, самый великодушный из мужчин. Ты не раб, Талос.

— Я знаю, — ответил юноша, крепче сжимая ее руку. — Я знаю, что ты имеешь в виду, Антинея, но я также знаю и тот страх, который охватывает меня. Мне известны и кошмары, которые будят меня по ночам. Моя жизнь предопределена. И все же я не знаю, куда она поведет меня, потому что она не в моих собственных руках. И если я свяжу твою жизнь со своей, я не знаю, где она закончится, или как… теперь ты понимаешь меня?

— Да, понимаю, — ответила девушка, опуская глаза. — И именно поэтому иногда я хотела бы, чтобы мы никогда не встретились.

Антинея подняла свои полные слез глаза к его лицу.

— Талос, я единственная дочь Пелиаса, крестьянина… и я знаю, что теперь наш народ смотрит на тебя, как на особенного, избранного, последователя и преемника Критолаоса.

Талос сел в постели.

— Ты права, Антинея, Критолаос подготовил меня для того, чтобы стать его преемником: он обучил меня всему, чему мог, и оставил мне тяжелое наследство, но я не знаю точно почему. Однажды, когда-нибудь возможно…

— Да, Талос, возможно, придет и этот день. Мы не можем призывать и принуждать десницу провидения. В божественной воле предусмотрено что-то особое для тебя, для нашего народа, и однажды ты узнаешь, когда наступит это время. А сейчас мы должны продолжать жить. — Она напряженно смотрела на него. — Сейчас мы должны просто жить, и не просить больше никого и ни о чем.

Она медленно наклонилась к нему, погладила его лоб, нежно поцеловала и положила свою светлую головку ему на грудь, слушая стук его сердца, сейчас уже медленный, но такой же сильный, как воинственная барабанная дробь.

Прошло лето и осень, но как ни странно, не произошло ничего такого, что могло бы нарушить их жизнь. Талос снова приступил к работе, но то и дело с луком, спрятанным под плащом, возвращался к ручью.