Сара Бернар - Софи-Од Пикон

Замужество Сары Бернар наделало много шума. Журналисты представить себе не могли великую соблазнительницу обреченной на столь «мерзкое воздержание» и верность одному мужчине. Карикатурист Альбер ле Пти изобразил ее домашней хозяйкой, хлопочущей у плиты, подписав рисунок: «Сара-Домоседка». Дамала представляли несчастным мужем, из которого веревки вьет могущественная женщина, превратившая его в марионетку, или еще более резко — пронзенным Сарой-иглой, которая держит в руках его сердце. Ярость и изобилие таких карикатур свидетельствовали о фантастической силе образа актрисы, свободная жизнь которой угрожала признанной сексуальной власти мужчин. И самое удивительное то, что эти изображения бесконечно множились именно в тот момент, когда она, выйдя замуж, приняла условности буржуазного образа жизни.

Вскоре Саре представился случай показать мужа парижской публике: умер художник — декоратор Шере, оставив свою вдову без средств, и актриса предлагает сыграть 26 мая в театре «Гэте» спектакль в ее пользу, это будет «Дама с камелиями». В тот вечер Сара вновь оказалась во власти жуткого страха и всю меру своего таланта смогла использовать лишь в третьем акте, но публика была в восторге. Зато с Дамала дело обстояло иначе, на нем было сосредоточено пристальное внимание критиков, и хотя он не показался им совсем уж плохим, как они надеялись, тем не менее его иностранный акцент и отсутствие сценического опыта подвергли жестоким насмешкам. Словом, Париж снова был покорен, и Сара даже получила еще одно прозвище — «Дамала с камелиями».

Начинаются репетиции «Федоры», новой пьесы, написанной для нее Викторьеном Сарду. В моде тогда были нигилисты и славянская экзотика. Сарду написал фантасмагорическую мелодраму, чтобы дать возможность актрисе использовать все богатство своей актерской палитры: княгиня Федора думает, что ее жениха убил нигилист Иванов, роль которого очень талантливо исполнил Пьер Бертон. Она соблазняет убийцу, чтобы отомстить за жениха, однако, обратившись к русской полиции, узнает, что тот действовал в целях законной самозащиты, а жених оказался неверным, он ухаживал за его женой. Потрясенная этим открытием, она понимает, что влюблена в Иванова, и в отчаянии принимает яд. Подобный финал дает актрисе возможность сыграть великолепную сцену агонии. Пока Сара репетировала, Дамала скучал: Сарду и слышать не хотел, чтобы отдать ему роль Иванова, как Сара ни уговаривала его.

Тогда она решила арендовать небольшой театр «Амбигю», чтобы дать мужу возможность сыграть в пьесе Катулла Мендеса «Враждующие матери», что могло бы выдвинуть его как актера. Речь шла о символической и вместе с тем исторической драме, где мужчина разрывается между двумя отчизнами, двумя женщинами: одна русская, которой он дал сына и которую покидает, другая — полька, на которой он женится и от которой у него тоже сын. Оба сына убивают друг друга во время войны между Россией и Польшей. Управление театром Сара поручила сыну Морису — тогда ему было семнадцать лет — в качестве подарка и в знак примирения. Театр отделывали заново на ее средства, а она работала над пьесой со своим супругом, который, пока она отсутствовала, репетируя «Федору», злоупотреблял спиртным в притонах и не пропускал ни одной юбки. Премьера «Враждующих матерей» состоялась 17 ноября 1882 года, задолго до «Федоры». Сара пыталась убедить публику и критиков, что Дамала не играет в пьесе Сарду, так как занят в этой театральной постановке. «Враждующие матери» были далеко не провалом, но критики по-прежнему проявляли сдержанность. Огюст Витю писал, что Дамала «произносит текст и играет верно, но ему мешают глухой голос и акцент, над которым следует работать, чтобы исправить».

Зато после премьеры «Федоры», состоявшейся 12 декабря, пресса рассыпалась в похвалах: для Сары это был настоящий триумф. Прежде она была парижской доньей Соль, ее безупречной дикцией при чтении стихов Расина и Гюго восхищались, а теперь она с величайшим успехом попробовала себя в модной мелодраме. Публика, хотя и не без интереса, но поначалу довольно холодно отнеслась к этому. «Одну из причин такой первоначальной холодности прежде всего следует искать в неровной, торопливой и порой чересчур тихой речи, позволявшей улавливать лишь незначительную часть фраз. Этот недостаток приписывают нервному напряжению, которое вернувшаяся издалека трагическая актриса не в силах была преодолеть», — писал Огюст Витю. Дальше он восторгается Сарой, «наделенной тем стихийным вдохновением, которое, словно кинжал, вонзает чувство в души и нервы. Поражают ее порывы, жесты, ни с чем не сравнимое умение слушать, придавать выразительность молчанию, погружаться в действие, словно это ее собственная реальная жизнь, которую она, естественно, играет перед незримой публикой, для нее не существующей. <…> Эта удивительная артистка, которая так своеобразно комкает порой фразы, умеет вместить в одном слове целый мир мыслей и страстей». В «Контанпорэн» Жюль Леметр[23] более точно описывает достоинства ее игры и ее проникновенное своеобразие:

«Чтобы передать тревогу, боль, отчаяние, любовь, ярость, она нашла крики, которые взволновали нас до глубины души, потому что исходили из самых сокровенных глубин ее собственной души. Она буйствует, воистину раскрывая себя всю целиком, и я не думаю, что женские страсти можно выразить с еще большей силой. И вместе с тем ее до ужаса правдивая игра остается восхитительно поэтичной, что и отличает ее от игры вульгарных фурий мелодрам. Самые бурные ее вспышки остаются гармоничными, подчиняясь тайному ритму, который соответствует ритму достойного поведения. Никто не садится, не двигается, не нагибается, не ложится, не скользит, не падает, как госпожа Сара Бернар. Это изящно и вместе с тем чрезвычайно выразительно и неожиданно.

<…>

Она то нанизывает фразы и произносит целые тирады на одной-единственной ноте, без малейшего изменения интонаций, то берет некоторые фразы октавой выше. Тогда почти вся прелесть заключается в необычайной чистоте ее голоса: это золотое литье без малейшей окалины и шероховатости… А иногда, сохраняя один и тот же тон, кудесница чеканит речь, пропускает отдельные слоги через заслон своих зубов, и слова падают одно за другим, словно золотые монеты».

Можно себе представить, до какой степени хвалебный хор в адрес его жены обрадовал Дамала. В отместку он не перестает обманывать и унижать ее, дарить своим любовницам драгоценности, счета за которые посылает жене. Его склонность к морфию все усиливается, а состояние здоровья ухудшается, и в один прекрасный день, никого не предупредив и бросив спектакль «Враждующие матери», он отправился в Алжир, где поступил в отряд спаги. Кроме сердечных переживаний, вызванных этим бегством, Саре пришлось столкнуться с серьезными денежными проблемами: «Амбигю» — это, по сути, финансовая пропасть, где актрису преследует провал за провалом. Только драму Жана Ришпена[24] «Смола» ожидал в феврале 1883 года относительный успех, однако Сарсе подчеркивал, что это прежде всего живописная картина: «В пьесе нет ничего, что соответствует драме, ни действия, ни характеров, и вместе с тем это не скучно и не заурядно. Она дает пищу для ума и порой поражает воображение. Это своеобразная и смелая попытка». В спектакле вместе с Агарь дебютировала Режан[25], которая привлекла к себе всеобщее внимание.

Сара, наслышанная о ее игре без слов, поставила в апреле в «Трокадеро» мрачную пантомиму Ришпена под названием «Пьеро-убийца», где Режан была Коломбиной. Однако Сара уже потратила пятьсот тысяч франков на свой театр, кредиторы осаждали ее, и, опасаясь потерять особняк, она решает смириться и продать на аукционе свои драгоценности. После этого она в сопровождении Ришпена почти сразу же едет в турне по Скандинавии и Англии. Было у Сары Бернар что-то от игрока, деньги для нее только средство, она никогда не жалела их, а всегда тратила не считая. Сын Морис, закоренелый игрок, который никогда не зарабатывал себе на жизнь, был по уши в долгах. Расточительная и беззаботная, Сара много тратила и на себя, но в основном на осуществление своих театральных мечтаний. Легенда гласит, что все свое достояние она хранила в большом саквояже, который верная госпожа Герар всюду возила с собой. Когда саквояж пустел, Сара отправлялась в турне, чтобы снова наполнить его. После того как несколькими годами ранее у нее украли знаменитый саквояж, Сара написала Дюкенелю: «Обожаю носить все свои деньги с собой, когда они есть. Я ощущаю себя независимой, и мне кажется, что я могу ехать на край света». Словом, деньги для нее были синонимом свободы.

В сентябре, возвратившись в Париж, она расторгает договор на «Амбигю», слишком маленький, чтобы приносить доход, и арендует театр «Порт-Сен-Мартен» с залом на тысячу восемьсот мест, руководство которым официально берет на себя, намереваясь дать там сотню представлений «Фруфру», собирающей полный зал, и начинает репетиции только что написанной Ришпеном пьесы «Нана-Сахиб». Тем временем Мари Коломбье, наверняка раздосадованная успехами Сары, опубликовала порочащую ее книжку под названием «Мемуары Сары Барнум». В порыве гнева Сара в сопровождении Мориса и Ришпена отправилась к бывшей подруге и разгромила ее квартиру. Пресса решила поживиться, ну как же, такое событие: Сару изображали истеричной актрисой, страдающей неврозом и нарциссизмом. Газеты подхватили прозвище Сара Барнум, посыпались карикатуры: одна из них, «Сара-дама-с-хлыстом», представляла ее гигантского роста и тоненькой в виде хлыста, возвышающейся с одной стороны над сыном, с другой — над Ришпеном. Скандал с хорошо подобранными карикатурами подхватили даже в Нью-Йорке, продажа книжки Мари Коломбье сразу подскакивает — продано более десяти тысяч экземпляров, хотя без этого скандала она наверняка прошла бы незамеченной. Причем злые языки утверждали, что гнев Сары наигранный и мести она предалась исключительно ради бесплатной рекламы. Впрочем, Сара имела слабость ответить на книжку Мари Коломбье другой, такой же скверной, написанной под прозрачным псевдонимом Мишлен ее любовником и называвшейся «Жизнь Мари Пижонье»[26].