Токийский декаданс - Рю Мураками

Я положила упаковки с икрой на обогреватель.

— Вот спасибо! А, кстати, это ты «Тарзана» в задницу вставляла?

— Да откуда же мне помнить?

— Тогда это, наверно, Юкари. Воняет же.

— А помыть?

— «Тарзан» весь такой шероховатый. Если испражнения пристанут, то не отмыть потом. Я же говорила, кондомы надевать, когда используете.

— Сложно уследить, если валяешься связанной.

— А я знаю, как вкусно можно икру приготовить, недавно по телевизору видела. Нужен рис.

— Рис с икрой? А масло будешь добавлять?

— Нет. Режешь листья периллы и водорослей нори мелко-мелко. А потом на горячий рис с икрой сверху посыпаешь, и васаби по вкусу.

— Здорово будет!

— Попробуем сегодня приготовить?

— Плитка же сломана.

— Можно взять рис из китайского ресторанчика внизу.

— А они дадут только рис-то?

— Ну, можно взять еще пельменей гёдза, например, тогда и рис дадут.

Зашла бабка в переднике. Похоже, убиралась на алтаре.

— Еда для Харриса закончилась, — сказала она, почесывая под глазом.

Харрис — это персидский кот. Он живет у нас в офисе. Харрис кастрирован. Бабка включила телевизор. Там кривлялись и пели девчонки из всеми любимой группы. Из комнаты, где стоит алтарь, пробивались лучи заходящего солнца.

Зазвонил телефон. Началась работа.

Непонятно, какие отношения между мама-сан и бабкой. Юкари верит, что они мать и дочь. Я думаю, они лесбиянки. Один старый клиент мама-сан, владелец лавки канцелярских товаров на Гиндза, как-то во время секса рассказал мне, что они сестры.

Я пришла в новый отель на Роппонги. Там есть бассейн. Я вообще не люблю бассейны. Одна моя хорошая подруга в средней школе, Юмико Ёсимура, тоже не любила в детстве бассейны. Ее силой заставили прийти и плавать, тогда у нее и случился эпилептический припадок. У нее задеревенело тело, и, трясясь, она упала рядом с бассейном и расшибла себе лоб. Кровищи было море. А еще у нее изо рта пена пошла, пахнущая пивом.

В лифте я встретила араба. Взглянув на его лицо, я вспомнила икру. У него на щеках было полно прыщей, размером с икринку. Как будто икра была у него под кожей. Я как-то раз видела такой член. Его обладатель переборщил с силиконовыми шариками, вживляемыми под кожу, поэтому его член был похож на туго свернутый лист салата.

Я позвонила в дверь, мне открыл голый мужчина, лет ему было за пятьдесят.

— Я вас ждал.

Он поклонился мне в ноги и передал конверт. В нем пятьдесят тысяч. Его лицо показалось мне знакомым. Да, точно, у него завод по производству винила в Кобе. Он любитель каблуков и запаха подмышек. А еще он мазохист.

— Мы встречались на вечеринке, — сказал он.

Это он имел в виду вечеринки, устраиваемые в большом количестве врачами и разными предпринимателями в конце года. Меня часто зовут на такие мероприятия.

Он два раза пописал и два раза кончил. Потом сморщил лицо и харкнул в вазу для цветов. А затем позвонил кому-то, наверное, своему подчиненному.

— Это я. Как там движется то, о чем мы говорили? Скажи Кикути, чтобы он отослал лондонский курс валют. Да хоть по телексу, хоть по телефону…

Внезапно он взглянул на меня. Затем дернул подбородком и жестом приказал мне убираться. И это несмотря на то, что я слизала ему все после первого раза! Ну, разные люди бывают. Некоторые вон кланяются до самого конца.

В коридоре на меня уставился портье. Просто у меня из сумки торчала веревка. Красная такая, похожая на член орангутанга, которого мы когда-то в зоопарке видели. С кем же мы тогда ходили? Брат точно был, а вот насчет папы не помню.

Папа семь раз менял работу. В зоопарк мы ходили, когда он занимался автоцистернами. Или работал в фирме по продаже лесоматериалов. А мама с нами точно не ходила. Ей не нравилось, как животные пахнут.

Вернувшись в офис, я посмотрела на себя в зеркало. Может, я волнуюсь после истории с Томоэ? Томоэ было двадцать три, она приехала из Акиты, где служила в какой-то фирме. Потом она устроилась к нам, и мы с ней все время работали вместе. Как-то раз она взглянула в зеркало и не смогла себя узнать. А потом ее положили в больницу.

В офисе никого не было. Раздался звонок. Звонил какой-то малолетний шутник-онанист.

— Трахни свою мамашу, выродок! — прокричала ему я.

Этому меня мама-сан научила. С такими только так и надо. Обычно действует, если про семью говоришь. Если какой-нибудь гомик будет названивать, можно сказать ему, чтобы поговорил сначала со своим папочкой.

Бабка вернулась с тяжеленным пакетом кошачьего корма. Я помогла ей донести его до кухни. Откуда ни возьмись появился Харрис, громко мяуча и требуя еды.

— Ты к Томоэ не ходила? — спросила бабка.

— Нет. — Я продолжила смотреться в зеркало.

Томоэ часто снималась на видео. Ее называли Зеро Гёл, и она была достаточно известна. Зеро — это «ноль», имеется в виду, что у нее совсем не было стыда. Это действительно так, но она не была мазохисткой. Настоящая мазохистка это наша мама-сан. Мы с ней как-то раз ходили в отель давать интервью для журнала. Нас пригласил молодой длинноволосый человек, представившийся музыкальным продюсером. Когда я спросила, почему музыкальный продюсер берет у нас интервью для журнала, он ответил, что хотел поразвлечься, но это для него впервые, и он жутко стесняется. Поэтому и наврал нам. Когда мы зашли к нему в номер, мама-сан бросилась ему в ноги и начала целовать его ботинки.

Томоэ такой не была. Она была обычной. Только, что означает быть обычной, я до конца не понимаю.

Юкари вернулась бледная. Лицо поблескивало от пота. Бабка стянула с нее трусы и осмотрела задний проход. Я думала, у нее там застряла затычка для ануса, но оказалось, что некий дрессировщик собак, с татуировкой во всю спину, насыпал ей туда кокаина. Дескать, так развлекаются колумбийские проститутки. Бабка смазала анус Юкари чем-то, и та отправилась домой.

Меня позвали в отель в Западном Синдзюку. Один мужчина сказал, что хочет часа четыре поразвлечься.

В отеле висела огроменная люстра. Поднявшись в свит на девятнадцатом этаже, я обнаружила там мужчину. Он пил белое вино и ел суши. Возраста он был неопределенного. На нем была надета белая футболка, а на правом плече виднелся келоидный рубец.

— Проходи сюда. — Он налил мне вина и передал конверт.

В конверте лежало двести тысяч.

— Не слишком ли много?

— Бери! — Он засмеялся. — Не волнуйся, я, конечно, странный, но резать тебя не буду. Вот, попробуй суши. Они по спецзаказу из «Сакаэ» на Канда. Вино, правда, обычное «Шабли», но я еще шампанского заказал, скоро принесут. И побыстрее разденься.

Я хотела пойти в ванную, но он меня остановил.

— Нет-нет, давай здесь.

Я сидела на полу и пила шампанское. Полностью голая. Юноша, принесший шампанское, чуть не захлебнулся слюной.

— Ты здесь подрабатываешь? — спросил его мужчина, расписываясь.

Юноша носил бейджик «стажер».

— Да, — он попытался взять чек. Мужчина не отдал.

— Ты, наверно, очень хочешь поступить сюда на постоянную работу?

— Да.

Юноша успел возбудиться.

— Встань! — Мужчина пнул меня. Я поднялась.

— Повернись задом и обопрись о постель. Я подчинилась. Свет освещал полкомнаты.

— Из какого университета здесь больше всего работает студентов? Я знаю, что в «Принсе» больше всего из Васэда.

— Я не знаю.

— Извини, а ты откуда?

— Я не из университета, я учусь в колледже. Мужчина наконец отдал ему чек. Юноша медленно вышел из комнаты.

— Ты насекомое.

Я уже двадцать минут сосала его член.

— Я часто выполняю чертежи. Когда разложишь ватман на столе с подсветкой, на нем начинают собираться насекомые. Они такие маленькие, как черные точки. Мушки или комарики просто слетаются на свет, а на бумаге собираются более мелкие насекомые. Мой старик служил лейтенантом на флоте. Он вернулся домой, после того как заболел в южных странах. Где-то на Палау или в Новой Гвинее. Там есть такие болезни, о которых никто даже и не догадывается. Тебе этого не понять, но там было совершенно нечего есть. В Гуадалканале, ты, правда, не знаешь, где это, тогда японские солдаты употребляли в пищу все, что можно было есть. Ящериц, гекконов, корни мангровых деревьев. Но это было еще не самое худшее. И это не знавшая поражений великая императорская армия! Но я сейчас говорю о сухопутных войсках, мой старик служил на флоте.

Он схватил меня за волосы, заставляя сосать дальше, и засунул свой большой палец ноги мне в задницу.

— Смотри-ка, насекомое, вся мокрая уже. Что он врет? Я совсем не мокрая.

— Мой старик тоже голодал, не так, как люди в Гуадалканале, конечно. И как-то ему в организм попало яйцо. Ну нет, это я, конечно, себе так все представляю. Он разрушил себе и выделительную, и пищеварительную системы, разучился говорить и слег в больницу. Он вообще перестал быть человеком. Просто существо, питающееся через трубку в больнице. И вот однажды ночью, летом, было, как всегда, жарко и душно, а в палате отсутствовал кондиционер, естественно. Ну, моему старику было все равно. Тебе, может, и не понять, но у таких людей в овощеподобном состоянии есть свое достоинство. Я не имею в виду достоинство в правильном смысле, они ведь лежат как мумии, бездвижные, Тутанхамоны какие-то. Но они, в каком-то смысле, близки к Богу. Я тогда еще был школьником, сидел все время с ним, рядом с постелью, пока мама с братьями и сестрами работали допоздна. Ты сверху кажешься страшноватой, и нос у тебя слишком приплюснутый. Как думаешь, должен у меня теперь на тебя член вставать? Вторая моя жена очень молода. Она работала диктором в большом центре вещания в Хиросиме. Вас, наверно, надо познакомить. Ее зовут Хитоми, очень красивая девушка. Она к тому же отлично сосет. Но это не я ее научил, она с самого начала умела это делать. Я по молодости сначала ревновал, но сейчас-то мне все равно.