Самый большой подонок - Геннадий Ерофеев

Лапец прервал массаж коленных суставов и уставился на девицу.

– Не впечатляет, – пренебрежительно бросил он. – Мелкотравчатый какой-то у вас грешничек пошёл. – Он хмыкнул и сделал в мою сторону сложный жест, приглашая присутствующих полюбоваться на настоящего мерзавца и матёрого грешника, коего ему выпала честь сопровождать. – Я и сам…

– Помолчи, прошу тебя! – перебила его Вомб.

– Перед клиентом бы не позорился! – пристыдила карлика Хенда.

– Нечего мне позориться! – огрызнулся Лапец. – Тоже мне грешничек нашёлся! Я такого по Эстафете одной левой проведу. Попробуйте вон Лохмачом заняться. Он в пять лет задумал убить человека – лучшего друга! А вы тут: сю-сю-сю, сю-сю-сю. Диагноз – рукоблудие… Тьфу! Эка невидаль. Да если хотите знать, из-за таких вот Элеонор мужчины и рукоблудят! – распалившись, просветил публику отклонившийся от темы карлик.

Вомб посмотрела на карлика с живым интересом.

– Это почему же, Лапец? – ревниво спросила она. – Ты хочешь сказать, что Элеонора слишком красивая девушка?

– Я хочу сказать, что она никому не даёт в свои двадцать лет! – с досадой, не оставляющей сомнений в её причинах, пояснил карлик, воздевая безразмерные ручищи к потолку.

– Не прикидывайся дурачком, – урезонила его Вомб. – Указ Определителя разрешает половую жизнь только с двадцати одного года.

– А хоть бы и так, – обиженно пробормотал Лапец, которому сегодня явно ни в чём не везло.

Мне наскучила эта канитель и я ввернул им свой вопрос:

– А вы не объясните, почему Владимир Тишков проходит у вас как Пьянчужка?

– Ну вот, ещё один умник объявился! – пробурчал Лапец.

Вомб выжидательно посмотрела на Элеонору, а та, вцепившись ногтями с иссиня-чёрным маникюром в папку, неуверенно переступила с ноги на ногу и обратила взор на Хенду.

Хенда со свистом выпустила воздух из прокуренных лёгких.

– А почему ты проходишь как Лохмач? – вопросом на вопрос ответила она и снисходительно пояснила: – Фиксируем первое, что приходит в голову. Ты вот растрёпанный, как вязанка хвороста, поэтому тебя сходу записали Лохмачом. А вообще кличка может даваться с учетом анатомических, психологических и других особенностей клиента. Володя Тишков большую часть жизни пропьянствовал, его и занесли в каталог как Пьянчужку. Но это не значит, что у него не было других грехов и пороков.

– Ну каких, например? – с неподдельным интересом спросил въедливый Лапец.

Хенда кисло усмехнулась.

– Лапец хочет доказать, что его новый клиент самый трудный из всех ранее поступавших к нам, – обведя взглядом присутствующих, пояснила она и повернулась к карлику. – Ты разве забыл, что самый трудный клиент тот, которого стригут и бреют в данный момент?

– Постричь бы Лохмача не мешало, – вклинилась Вомб.

– Побрить тоже, – подхватил Лапец. – А то девкам колко станет, когда он начнет им ликарить.

– Ох болван ты болван! – сокрушённо покачала головой обезоруженная Хенда. – Действительно, как бы он не занёс нам педикулёза, Вомб, – по инерции проговорила она.

– Пердикулёз Лохмач уже занёс, за что и схлопотал, – криво ухмыляясь, сообщил Лапец, которого в свете перспективы покатиться каким-то там клубком прошиб словесный понос.

– Тебе говорят: педикулёз, – принялась запоздало просвещать его матушка Вомб.

– Это когда с детишками трахаются, что ли? – не унимался как на пиру во время чумы Лапец.

– Педикулёз – это вшивость, – ангельским голоском оповестила не выдержавшая Элеонора.

Вомб ласково огладила карлика по ухабистому черепу.

– Понял? А если понял, помалкивай: лысым вшивость грозит в последнюю очередь.

– А может, потому тебя и постригли наголо, что завшивел? – неумело пошутила Хенда.

– С такими клиентами не только завшивеешь, – горестно вздохнул Лапец.

– А ты поменьше распускай руки, и всё будет в порядке, – серьёзно посоветовала Хенда.

– Есть ещё духовная вшивость, – снова тихонько вставила Элеонора.

Карлик с изумлением воззрился на девственницу.

– Ишь ты! – ядовито ухмыльнулся он и менторским тоном произнёс: – Вот исполнится тебе двадцать один год, тогда и узнаешь… духовное… Только смотри мандавошек не подхвати!

Хенда вдруг позеленела от злости.

– Ну вот что, – оборвала она карлика, – ты вроде бы хотел сравнить Лохмача с Владимиром Тишковым? Я тебе предоставлю такую возможность. Элеонора, зачитай гостям пару строк из заключения! – Она в который раз постучала обкусанным торцем карандаша по столешнице. – И давайте, мои милые, закругляться. Ты не забыла, Вомб, о цели экскурсии? – напомнила она моей, как я теперь знал, патронажной медсестре.

– Ты права, – виновато сказала Вомб и сделала знак нам с карликом. – Юмор – лучшая разрядка после такой неблагодарной работёнки, вот меня и повело…

– А чёрный юмор – ещё более лучшая, – проскрипела Хенда и буркнула: – Читай же, Эля!

Вся пунцовая от смущения, Элеонора принялась оглашать строки сюрреалистического заключения.

– … Следующий грех, значительно более крупный, Владимир Тишков снова совершил на сексуальной почве, – читала девица. – В пору полового созревания, то есть приблизительно в четырнадцатилетнем возрасте, как установлено Хурой Бройд, он, не имея постоянной подружки, склонил свою мать к односторонним орогенитальным контактам, – в невыразимом смущении шевелила она ярко накрашенными губками, явно пока не испытавшими горячих прикосновений упругой мужской плоти. – Фелляции со стороны матери для удовлетворения растущих сексуальных потребностей сына продолжались до достижения им шестнадцатилетнего возраста. – Элеонора завершила чтение выдержек из заключения и бесшумно захлопнула папку, продолжая рдеть как алая роза.

– Ну-у-у, – ошарашенно протянул Лапец, – ваша взяла! Вот так сукин сынок! – Руки его задёргались как два кнута при виде голой спины крепостного крестьянина. – По мне, так лучше бы людей убивал, как Лохмач. Маху вы дали: вперёд сынка надо было пригласить к нам его стервозную мамашу!

– Наша всегда берёт! – резонно заметила Хенда.

– До той мамаши даже твои руки не дотянутся, Лапец, – подковырнула карлика Вомб. – А вообще я с тобой согласна. Уж я бы занялась с этой дамочкой! – помечтала она, не в силах скрыть профессионального интереса к эксцентричной мамаше несчастного Владимира Тишкова.

Что ж, интерес матушки Вомб был вполне понятен. Я и сам, наивный, не предполагал, что где-то существуют такие чрезмерно чадолюбивые мамаши.

Хенда отбросила карандаш и поднялась.

– По-моему, достаточно, други мои! Вы хотели, чтобы Лохмач покрепче задумался над своим будущим, а вместо этого развлекли его и тем самым сняли стресс.

Воцарилось неловкое молчание. Даже хамоватый карлик виновато развёл руками, едва не коснувшись пальцами стен. Молодая курьерша тоже явно тяготилась странным спектаклем, а я и подавно чувствовал себя не в своей тарелке. Впрочем, для меня подобное состояние становилось уже привычным.

Чётко стуча каблуками, Хенда продефилировала к обитой кожзаменителем двери в смежное помещение и скрылась за ней. Через пару минут она появилась, ведя за руку мальчика лет семи, то есть на исходе младенчества, с плаксивым выражением лица и совершенно голенького.

– Позвольте представить вам Владимира Тишкова, – церемонно произнесла Хенда.

– Здравствуй, непорочное дитя! – иронически усмехнулась Вомб.

– Приветик, сукин сынок! – развязно проронил Лапец.

– Здравствуй, малыш! – с явным сочувствием тихо поприветствовала ребёнка пунцовая Элеонора.

– Здравствуй, Володя! – как можно мягче поздоровался с мальчиком я.

Мальчик стеснялся наготы, испуганно хлопая густыми ресницами и вот-вот готовясь зареветь. Я вдруг догадался, что он не понимает наших слов, просто чувствует, что с ним здороваются.

– Прошу не волноваться, – неумело улыбнулась Хенда, словно отвечая на мой мысленный вопрос, – мушка-переводчик с него уже снята. Сейчас поставим ему на попку матрицу-антеннку и выбросим бывшего Пьянчужку в мир.

При полном молчании присутствующих Хенда подвела мальчика к застеленной несвежей простыней кушетке и жестом предложила ему лечь лицом вниз. Непроизвольно стараясь скрыть от наших взоров съёжившийся ребячий пестик, мальчик распластался на простыне. Хенда извлекла из сейфа шкатулку, достала оттуда коробочку, а из коробочки вынула печать не то что старинной, а просто стародревней работы и, подойдя к безучастно ожидавшему странной процедуры ребёнку, привычно и ловко оттиснула на его левой ягодице маленький чёрный штампик.