Матушка Надежда и прочие невыдуманные рассказы - Михаил Ардов

"Ну, - говорит, - я пошел". Повернется и пойдет. Отец одевается и за ним... Только воротится, а тут Булатов: "Сергей Михалыч, у меня только гривенник, пойдем пропьем". И опять отец идет. Ну, уж вино не пили. У них только чай, булка, колбаса, сливки, ли- мон... Ну, селянки тут разные. Тут уж поди, к гривеннику-то рубли прибавляются... А встают из-за стола, половой денег не спросит. Встали - пошли. Люди известные...

Тут-то вот не так давно ко мне приходит один, да и рубль кажет этот металлический с Лениным. Видал, говорит, монета? Ну и что, говорю, твоя монета? Полкило луку...

В этом доме один чудак жил. Портной Орлов. Сидит у окна, потом откроет окно, по пояс высунется, пропоет петухом и опять закроет... А раз в церковь к Кресту спорок с шубы принес. Положил и все...

Тут были у нас известные люди. Монах был один юродивый - Антип Гнет. В Крещенье в фонтан залезал. Егошка Хитрый, Мишка Чирьев... Его спросят, бывало: "Минька, а ты в Бога-то веришь ли?" - "А как же, - говорит, - я ведь с Христом в одной кузнице работал". Ну а главный чудак был у нас Сикерин, парикмахер. У этого с японской войны все Георгиевские кресты были... Вот, бывало, наточит бритву, у него клиент сидит, а он свою принадлежность на стол положит и пробует, остра ли бритва... Раз пьяный попал в полицию. Утром жену туда зовет. "Настя, Настя, принеси мне все медали". Она ему принесла, он надел и говорит: "Без музыки домой не пойду". Так ведь и шел с музыкой... Раз намылил одному лицо. Только собрался брить, а тут ко всенощной ударили. Он бритву кладет. "Настя, Настя, я пошел..." - "Ты хоть человека добрей!" Куда там... "Уж звонят, - говорит, - я пошел..." А часовня эта, где мясом-то торгуют, еще от собора осталась.Снесли его в тридцать втором... Это все я сильно хорошо запомнил. Первое дело - колокола. Привезли они домкраты, лебед-ки, тали... Первый-то колокол большой, кажется, лебедкой стащили его. Я тут был. Вон стоял около молочной-то лавки. Как же мне тут не быть? Он как ударил в землю, тут двойные двери внизу были - настежь они открылись. Вот на том-то доме труба кирпичная упала. Помню, у них один колокол об другой стукнулся. Так вот только по такому кусочку отскочило... Ну, потом привезли из литейной шар с бревном, с блоком, чтоб колоть их да в машину грузить...

Авоттут, помню, розвальни стояли, на них все ризы с икон складывали да возили в музей. Слесарь знакомый мне говорил, его нанимали резать их, ризы-то. Потом в комнату заперли да обыскали, не взял ли камешков... И тут уж в соборе все иконы без риз стали, и склад там сделали - рожь, масло, пустая посуда.

Я тогда на хлебзаводе подрабатывал. За кусок. Раз, помню, нам понадобились шесты для лопат. Нет лопат, да и только! Пошли прямо в собор, взяли шесты с хоругвей... А раз днем захожу я, паникадила уж не было, вижу, стоит в левой стороне собора один в пальто и в шапке. Видать, мастер. Стоит и смотрит. Я потом-то с ним подружился - Василий Рафаилович Уваров. А тут уж смотрю, они и бочки навезли, и соляную кислоту в бутылях. Золото с иконостаса смывать. Он в ГПУ тогда работал, а у самого в мирное время была иконостасная мастерская... Жена у него была крупная женщина, сам-то он маленький. Татьяна Александровна звали... Я к ним все чай ходил пить с булками. Ему ведь в ГПУ и хлеб, и молоко, и разные пряники, все у него было... Раз, помню, его жена смеется, мне говорит: "А ты думаешь, он в Бога не верует? Сам иконостасы смывает, а сам верует. Вон у него иконка-то, молится". И верно, смотрю, висит у него медальон под цвет обоев, и не заметишь. Так вот он кислотою все смывал, потом эту грязь в бочки и отправлял в Москву. Один из ГПУ, помню, спрашивает "Василий Рафаилыч, много ли смыл?" А он только и сказал: "На трактор ,- говорит, - хватит".

Зима была, в соборе-то холодно. Я ему еще сделал тогда водогрейку, трубу в окно. А чтоб труба поплотней к дыре, венец с Николы мы сняли да и приладили... Он после нас в Кронштадт поехал, смывал там. Письма мне писал оттуда... Да... Потом ломали иконостас. Он у нас был высокий... Помню, оторвали его, он так-то выпятился и рухнул... Колонны уж сильно красивые были, витые. Две в музей взяли, две в театр. Врата Царские я отвез на подсанках в музей... Ангелы были с репидами да Евангелисты - фигуры в человеческий рост. Теперь все пропало.

И вот стали они собор бурить - бурили дырки в стакан диаметром вокруг всего собора... Потом заложили взрывчатку... Я вон там стоял, около речки. Как рванули, так вот я сам видел, он весь приподнялся. Может, с полметра просвет был, и опять сел на место. Я правду говорю. Ну, они тут второй раз бурили и опять рвали... На второй раз он развалился крупными кусками. Тут стали разбивать - кому чего понадобится. Часть камней помельче - в речку, а часть - вымостили тротуар... А фундамент был сложен у него из булыжника на глине... Потом за колокольню взялись... Хотели подбить да повалить. И до того ее додолбили, что подойти к ней страшно... Потом уж приехали солдаты, что-то положили - она и повалилась... Ну, тут мы на нее набросились... Нам железо было надо. Я только что хочу сказать, я вот сейчас вернусь еще раньше.

Помню, в семнадцатом году тут вот на площади был какой-то митинг... А я глядел с колокольни, и еще один. Кузнец такой был из поляков, Нарушевич. Он мне тогда, помню, и говорит: "Эх, до чего же тут колокола хороши, сколько всего понаделать из них можно..." А пришло пло-хое время - ни жрать нет, ни дров, пошел он с салазками за Клязьму, за хворостом. Да и попал в полынью прямо с салазками... Так и не нашли его. Вот и суди, как хочешь... Из этих-то, кто собор-то ломал, - ни один человеческой смертью не умер.Один в Иванове ослеп, Карлов, начальник милиции. Другой под поезд попал, кишки на колесо намотались... Я вам только что хочу сказать. Я теперь в твердом убеждении, что от таких слов, как - Бога нет, - надо отказаться. Что это значит - Его нет? Это что, как колбасы, что ли? Раньше она была в лавках, а теперь нет?.. Эх, и колбаса ведь была! Вон дом-то - Иван Александрович Александров, колбасник. Раньше, бывало, постучал к нему хоть в десятьчасов. Только спросит: "Чего тебе?" - "Иван Александрович, мне бы фунтик колбаски..." - "Какой тебе?" И сейчас он вынесет. Рабочие у него были, а торговал всегда сам. Рябой он был, а румяный...

Теперь давай туда перейдем, там мой автобус останавливается... Раньше-то я к себе на гору бегом бежал. А сейчас уж не могу - ноги не идут... Я ведь раньше какой здоровый был. Картошку, помню, три раза жарили - не раскусишь ее. Так я ее целиком глотал, слыхать, как она идет. Я ведь вот на что дивлюсь. Былу меня один ученик, токарь. Потом пошел в армию. Из армии в коммунисты. Потом в механики. А потом уж кричать на меня стал; "Я тебе денег платить не буду!.." Вот если бы я посмотрел на такие ихние заслуги... Вот бы мне рассказали, есть, дескать, остров такой в океане, там лес и все такое, и все коммунисты туда поехали, и живут там вторую сотню лет и свой хлеб едят. Вот это были бы заслуги. А то ведь нет этого.