Когда я снова стану маленьким - Януш Корчак

— А почему бы и не позволить?

— Твои ведь не позволили?

— Да я у них и не спрашивал!

Я завидую, что все ему так легко. Ведь я веду одинокую жизнь, а собака — друг человека.

Я знаю, зависть нехорошее чувство. Но как не завидовать, если мальчишке так повезло, а он даже ценить этого не умеет?

И мне любопытно — узнал бы меня Пятнашка? Поэтому я проглатываю обиду и говорю:

— А можно мне на него посмотреть?

— Ладно уж, приходи, покажу…

— А дашь мне его домой? На один день?

— Ишь, сразу всего захотел. Мой, так мой. Да он уж и не пойдет за тобой!

— А ты почем знаешь? Может, и пойдет!

— Он уж ко мне привык.

— Ну и держи его!

— Ну и буду держать!

Я отхожу. Что с ним разговаривать? Все равно не поймет.

Теперь у меня только один Манек остался.

С ним мы все время вместе.

Утром встречаемся и вместе идем в школу.

На перемене вместе.

И вместе возвращаемся домой.

Один он у меня остался.

А может, грешно так думать?

У меня ведь есть отец, мама, Иренка.

Я забыл еще, что мы тогда, когда она прощаться приходила, сдували со стола колесико. Лежало там колесико — то ли от часов, то ли еще от чего-то.

И Марыня сказала:

— Кто сильней дунет?

Ну, и она дула в одну сторону, а я — в другую.

Иренке мы тоже позволили дунуть два раза на колесико.

Серые деньки.

Уже у второго ученика шапка пропала.

Поднялся целый скандал.

Хуже всего обстоит дело во втором классе. Там пропадают книжки и тетрадки.

Решили устроить обыск.

Учителя говорят, что это позор для всей школы. Каждый перечисляет, что у него пропало, а учительница записывает.

У меня ничего не взяли. Был у меня, правда, кусочек резинки, с четвертушку. На неделю бы еще хватило. Она пропала. Может, в школе, может, на улице, а может, и дома куда завалилась.

А некоторые, как начали диктовать, так получалось, будто во всей школе одни воры. Называли все: кто что потерял или подарил и забыл. Учительница еле поспевала писать.

Наверное, кое-кто и врал. Потому что Панцевич спросил меня: — Почему ты не сказал, что у тебя что-нибудь пропало? Может, школа оплатит.

А ведь это хуже воровства — требовать, чтобы тебе отдали то, чего никто у тебя не брал.

— Ну, есть, конечно, ученики, у которых много чего пропадает. Бросит где попало, а потом не знает, где искать. Или даст кому-вибудь к забудет.

Нам чаще, чем взрослым, приходится брать в долг друг у друга. В школе велят что-нибудь принести, а дома не дают. Как тут быть?

А хуже всего, когда тебе не верят. Взрослому, если он человек честный, все доверяют, а ребенок всегда под подозрением. — Мне надо денег на картон. — Опять на картон? Ведь ты недавно покупал! Как это обидно! Что, я этот картон ем, что ли?

Мы теряем деньги, забываем, куда положили, — это правда. Но у взрослых есть большие карманы и столы с выдвижными ящиками. Хо-дят взрослые медленно, не играют, не бегают. И все-таки они тоже теряют вещи и забывают, где что лежит. Когда ты все помнишь, ничего Р теряешь, этого никто не замечает. Но чуть что пропало, сразу скандал. В театрах есть гардеробщики, и одежда выдается по номеркам. Как тут чему-ниоудь пропасть?

А в школе каждый сам вешает пальто и шапку, и сам их берег. Да еще второпях. Триста учеников повесят пальто аккуратно, а пять-шесть побросают кое-как. Но об аккуратных никогда не говорят. Детей только ругают.

Я хотел снова стать ребенком, чтобы избавиться от мелких сереньких забот и печалей взрослых, а теперь у меня другие, ребячьи, заботы, от короторых я страдаю не меньше. Когда я был взрослым, я только остерегался воров.

А теперь мне больно.

Почему один берет у другого? Как гак можно?

Нас терзает печаль, что не может быть все хорошо.

„Ничего не поделаешь!“ — говорил я, когда был большим.

А теперь я не хочу, не хочу, чтобы так было!..

Шапка так и не нашлась. Ученики должны собрать деньги.

Значит, придется сказать дома. А дома нападут на школу:

— Одни воры у вас там!

— И чего только учителя смотрят?

А ведь это несправедливо. Чем школа виновата? Разве учителя могут за всем уследить?

Сколько огорчений и хлопот из-за одного такого мальчишки!

После уроков я никак не мог найти пальто, и Манек меня дожидался.

Ищем, а сторож говорит:

— Вы чего тут высматриваете?

— Не высматриваем, а пальто мое куда-то перевесили.

— Чего не терял, того не найдешь, — говорит сторож.

— Ведь не мог же я без пальто в школу прийти!

— А кто вас там знает. Наконец я нашел пальто.

— Ну, нашел? Вот видишь: где повесил, там и висит.

— Вы не видели, так и не говорите.

— Не груби, а то подзатыльник получишь.

И когда только взрослые перестанут угрожать детям побоями!

Некоторое время мы с Манеком идем молча.

— В крови есть какие-то шарики, — говорит Манек, — в которые входит воздух. Странно устроен человек! Ни одной машины нет на него похожей. Если часы не заведешь, они остановятся. А человек без завода действует бывает и сто лет. Вот в газете писали, что одному старику сто сорок лет.

И мы говорим о том, каких кто знает стариков. А потом о ветеранах.

И о том, что они помнят восстание.

— А ты бы хотел быть ветераном?

— Нет, — быстро ответил Манек. — Я хотел бы, чтобы мне было лет пятнадцать — двадцать.

— Тогда, может быть, твоих родителей уже не было бы в живых. Он подумал-подумал и ответил печально:

— Пускай уж тогда все остается, как есть.

Мы попрощались, подали друг другу руки и посмотрели в глаза. А девчонки всегда целуются, даже если и не очень любят друг друга. Мы, ребята, правдивее. А может быть, у них только привычка такая?

Что было потом?

Да ничего особенного. Разные уроки.

А на уроке физкультуры учитель показал нам новую игру.

Все разбиваются на две партии. Проводят черту — границу. Одни — с той стороны, другие — с этой. И перетягивают друг друга, как бы в плен берут. Сначала игра не ладилась, потому что ребята нарочно поддавались, когда хотели перейти на другую сторону. Или же перетянут кого-нибудь, а он вырвется и спорит. Но постепенно игра наладилась, и стало весело.

Мы просили, чтобы нам позволили играть до конца урока, до звонка, но учитель сказал: „Нет!“

Трудно понять, почему.

Я думаю, надо так: выбрать несколько игр, которые всем нравятся, н играть в них. Сколько лет ребята играют в салки, в чижа, в классы, в лапту, а теперь еще и в футбол! Почему же это должно вдруг надоесть? А тут на каждом уроке что-нибудь новое. Так ни в одну игру играть не дааучишься. Только условия узнаешь. А чтобы всеми приемами овладеть, не одна неделя нужна.

Взрослым кажется, что дети любят только новое: новые игры, новые сказки.

Есть, конечно, ребята, которые обязательно скорчат гримасу и скажут с презрением:

— Это мы уже знаем, это мы слыхали!

Но на самом деле хорошую сказку, интересный рассказ мы можем много раз слушать. Ходят же взрослые много раз на один и тот же спектакль, а ведь взрослым скорее все надоедает. Детям хочется хорошо знать то, что им понравилось, но учитель в школе всегда спешит, ему всегда некогда.

Славно мы поиграли на уроке физкультуры.

А на урок математики пришел инспектор.

Нам говорят, чтобы мы всегда старались, даже когда никто на нас не смотрит. А взрослые не всегда так поступают.

При инспекторе все ведут себя иначе. Даже директор. Школа сразу становится праздничной. И чего они боятся, непонятно. Ведь инспектор самый обыкновенный человек, он даже добрый.

Инспектор дал нам задачу. В задаче спрашивается, сколько куплено баранов. А Дроздовский со страху ослышался и говорит: „баранок“. Мы думали, инспектор рассердится, и учительница будет потом ходить сердитая. А он только рассмеялся:

— О баранках думаешь? Видно, большой любитель. Тут и все рассмеялись. И отвечали хорошо. Даже учительница сказала, что хорошо.

Наступил день именин учительницы. Был сильный мороз, а мы уговорились украсить класс хвоей. Но у нас не было хвои. И мы решили на-писать учительнице поздравление на красивой бумаге, но перессорились, и тоже ничего не вышло. Потому что это надо было сделать сообща: один напишет, а все подпишутся. Сначала хотели собрать по пять грошей, а потом стали спорить, кто купит бумагу и что написать. Кончилось тем, что нарисовали несколько картинок и положили учительнице на стол. А на доске написали: „Поздравляем госпожу учительницу!“ Хотели еще добавить: „Желаем счастья и здоровья!“

Некоторые предлагали написать: „Желаем красивого мужа“.

И еще разные глупости выдумывали. Но мы им не позволили это писать.

Мы очень торопились, чтобы успеть за перемену.

Учительница посмотрела и ничего не сказала, только улыбнулась. Не, видно, она ждала, что мы ее поздравим; урока не было, вместо урока читали вслух. Учительница принесла книжку „Наш малыш“. Хорошая книжка, грустная.