Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги - Клер Дедерер

Да, глупо было бояться, что в центре нас встретят толпы агрессивно настроенных юнцов или команда быстрого реагирования. Луиза оказалась храбрее меня. Вот уж странно так странно.

Я взглянула на Луизу с ее прекрасными седыми волосами, разлетевшимися в стороны, как травинки. Вспомнила Лизу, которая сейчас сидела дома, прижав малыша к груди. Меня разрывало между этими двумя противоположностями.

Я уже привыкла не вспоминать о городской жизни — это казалось нормальным и правильным. Привыкла всё время думать о графике кормления, графике отхода ко сну, графике прихода няни. Мой мир уменьшился до нескольких комнат нашего дома, и мне казалось, что так и должно быть. Это правильно — тратить все силы только на дом, сад, ребенка, мужа. Или нет? Глядя на Луизу, не боявшуюся выйти в мир, на Луизу, в чьих глазах было столько жизни, я засомневалась.

Я стояла и слушала ее рассказ о митинге. Посадила Люси на пол галереи, и та стала играть с моими шнурками и немножко хныкать. Подошел Брюс, встал рядом и тоже стал слушать. Луиза рассказывала о том, как они шли по Пайн-стрит и группа молодежи отделилась от общей толпы; они окружили витрины магазина «Гэп» и стали карабкаться на фонари. Тогда она поняла, что ситуация становится опасной, и села на автобус до дома, чувствуя, что, возможно, пропустила самое интересное; а когда вечером увидела аресты по телевизору, ее переполнило чувство вины и облегчения.

А потом я ушла домой и забыла о Луизе.

Лиза теперь тоже отваживалась выходить из дома. Покорив стойку на голове с первого подхода, она решила сходить на йогу в местный фитнес-клуб. И после первого же занятия пришла домой в полном восторге.

— Что ты раньше не говорила, как это весело! Как же это здорово! Пойдем со мной. У нас лучший преподаватель в мире.

В этом вся Лиза — один раз сходила на йогу в свой задрипанный тренажерный зал и уже нашла лучшего преподавателя в мире.

Я пошла с ней, и всё время, пока мы пробирались через лес тренажеров с ковриками для йоги под мышками, чувствовала, что выше всего этого. Мы очутились в зале с окнами и стеклянной дверью. Я представила, как ухмыляющиеся качки глазеют на нас из-за стекла, пока мы делаем асаны. На тренажерах, правда, никого не было, но всё же. Сложив руки перед грудью в молитвенном жесте (что само по себе несколько некомфортно для атеиста), я представляла их там, за стеклом: мускулистые, в серых майках с потеками пота и огромных белых кроссовках. Да, йога в обычном фитнес-клубе пробуждала во мне сноба; я превращалась в ту самую правильную девочку в классе, которая всегда поднимает руку и участвует в волонтерских проектах, пока другие хлещут пиво из бочки на студенческой вечеринке.

На йоге в фитнес-клубе я заметила и еще кое-что: саркастичные лица занимающихся. Общий настрой был примерно таким: слышал я про эту вашу йогу и так уж и быть, разок попробую, но ясно же, что всё это бред. Очень много удивления на лицах и сарказма, высказанного вслух, вроде: «Ну да, конечно, любой сможет это сделать!» В нашу йога-студию тоже всё время приходили новички, но они не держались с надменным видом. Они нервничали, смущались и были рады.

Лиза, как немногие другие, была из тех, кто искренне радовался. Никогда не видела, чтобы что-то способно было так привлечь ее внимание. Инструктор оказалась действительно хорошей — мягкая, но основательная, умеющая объяснять. Лиза ей в рот смотрела. С тех пор, когда бы я ей ни позвонила, она всегда была на йоге. На йоге. Интересное предложное словосочетание: йога стала местом, куда стоит пойти, модным направлением. Дети оставались со Стивом, няней или со мной, а Лиза сбегала на йогу. Она нашла, куда сбежать. Нашла то, сопротивляться чему было бесполезно.

Для меня занятия йогой были попыткой что-то в себе исправить. Совладать с тревогой, причин которой я не понимала, тревогой, которая бралась вроде бы ниоткуда. Для Лизы же йога стала побегом — побегом из дома в реальную жизнь. Поскольку асаны хорошо ей давались, она была в восторге. Лиза с ее компетентностью, с ее детьми и коллекцией кулинарных книг на йоге переставала быть матерью. И становилась кем-то другим. Она испытала этот новый опыт — быть телом в пространстве, героиней драмы, разворачивающейся в йога-студии, йогиней — слово, которое она теперь использовала к месту и без места, — и не смогла сопротивляться. Разве жизнь домохозяйки могла сравниться с жизнью йогини?

9. Баласана[13], часть 2

В 1973 году наша жизнь вдруг превратилась в вереницу поездок через Пьюджет-Саунд. Паромы штата Вашингтон рассекали залив с востока на запад, от одного берега к другому. Белые продолговатые громадины, они были так неуклюжи, что было в этом свое обаяние: как будто ребенок вырезал их из обувной коробки и отправил в плавание. Внутри было скучно, как в школьной столовой. В кабине парома никогда ничего не происходило. Это было место, застывшее во времени, спокойное и унылое. Даже если за окнами гулял шторм, завывали ветра, заставляя всё внутри бурлить от волнения, и отчаянно пикировали хриплые чайки. Даже если грозовые облака собирались над небоскребами в центре Сиэтла и паром рассекал огромную толщу накатывающих волн с белыми гребешками, мы в кабине не чувствовали ровным счетом ничего. Крайне редко, раз в пять лет поднималась такая волна, что йогурт сползал по столу.

Когда лето закончилось, мама решила, что мы останемся жить на острове Бейнбридж. «Не волнуйтесь, — объяснила она. — Мы с папой больше не живем вместе, но это не значит, что мы собираемся разводиться. У нас по-прежнему одна семья. Просто теперь мы живем в разных местах».

Мы переехали в серый дом на сером пляже Маниту. Ни разу не помню, что видела там солнце. Мама навела в доме уют. Мы жарили тыквенные семечки, сидели у серого окна кухни, играли в карты и смотрели на серый залив. На том берегу виднелся Сиэтл и дома, и я знала, что там мой настоящий дом.

Миссис Робертс, моя первая учительница, была толстощекой, как бурундук, и укладывала волосы в подобие черного шлема. Она предоставила мне — одной лишь мне — полный доступ к библиотеке, что заставило меня думать, что в библиотеку пускают лишь самых привилегированных и, значит, я заслужила привилегию.

Не преувеличивая, скажу, что за всё детство так не гордилась, как тогда, когда миссис Робертс написала мне характеристику, где назвала меня «веселой».

Я еще не понимала, что имеет в виду мама, говоря, что они с отцом не развелись, а просто не живут вместе. Я не понимала, как это — быть одной семьей и жить в разных домах, далеко друг от друга. Это не укладывалось в моей голове. Но одно я знала точно: дети должны быть веселыми. Этот посыл внушался нам постоянно и не оставлял места для сомнений. Правда, миссис Робертс, возможно, об этом не догадывалась. Или воспринимала меня как несчастное дитя развода. Я об этом не знала.

Когда она написала ту характеристику, мне было шесть. Я жила с братом и матерью, а отца потеряла. По пути в школу мы с братом любили ходить мимо дома престарелых. Старики, большинство которых казались нам абсолютными психами, бродили по лужайке в своих халатах. В школьном автобусе каждый должен был садиться на свое место. Меня посадили рядом с девочкой, которая никогда не мыла голову, и пахло от нее так же затхло, как было у меня в душе.

Моя лучшая подруга Бриджет приехала в Маниту из Сиэтла и осталась ночевать. Мы решили вместе принять ванну. Пока та наполнялась теплой водой, Бриджет плескалась и болтала без умолку. Я разделась, встала в ванной и начала пйсать.

Бриджет завизжала:

— Клерси! — Это было мое прозвище, которое мне совсем не нравилось. — Гадость!

Ворвалась моя мать. Гадости в ее вахту были недопустимы.

— Клер, прекрати немедленно.

Но я стояла и пйсала, а теплая желтая струйка стекала по ногам. Было очень приятно.

— Прекрати! — Я видела, что они просто в бешенстве, но, признаться, и сама к ним особо теплых чувств не питала.

По выходным мы садились на паром и ехали в Сиэтл повидаться с отцом. На пристани мама отпускала нас, как голубей; мы ехали одни, а папа ловил нас с другой стороны. Они по-прежнему твердили, что не разведутся.

Мама подвинула столик к камину и усадила нас с братом.

— Будем ужинать у огня, — бодро прощебетала она. — Это весело, и нам не повредит смена обстановки.

Может, хватит уже менять обстановку?

Мама обошла гостиную и выключила весь свет. Огонь в камине пылал, на кофейном столике был накрыт ужин. Мы сели на пол и стали есть. На полу! Для нашей мамы это было радикальное отступление от правил.

Рядом с тарелками стояли маленькие мисочки с тушеными помидорами. По крайней мере, мама сказала, что это тушеные помидоры. А так блюдо напоминало кровавые ошметки.

— Попробуйте кусочек.