Алмазная авантюра - Питер Мейл

– И где, по мнению этих парней, они находятся? Помилуйте, это же Прованс. Если они будут продолжать в том же темпе, то подорвут репутацию региона.

И в самом деле, до сих пор работа шла как-то необычайно гладко: террасы вокруг дома уже были выложены плиткой, двери и окна вставлены, кухня и ванные почти готовы, полы заново покрыты лаком. Еще чуть-чуть, и начнется покраска. А Элена тем временем как одержимая металась по мебельным магазинам.

Сэм с Немо были уже перед домом и пытались отдышаться, когда позвонил Филипп. Они с Мими на целый день собирались в Антиб фотографировать дом Джонсона.

– Просто хотел тебя спросить, – сказал Филипп. – Есть там что-то такое, что ты обязательно хотел бы видеть на фото?

– Даже не представляю, что я мог упустить в наш прошлый приезд. Так что сосредоточься на материале для статьи.

– D’accord. А чем ты сегодня занимаешься?

– Пополняю свои знания о Провансе. Франсис хочет познакомить Монику с boules, так что вечером едем в Марсель смотреть игру. Это весело?

– Сам мне расскажешь, когда посмотришь игру.

Наплававшись, Сэм почувствовал, что ему хватит сил для давно уже откладываемого разговора с Эленой по поводу мебели, и остаток утра прошел в мелькании образчиков ткани и страниц, вырванных из журналов. Декораторские инстинкты Сэма толкали его к приглушенным цветам и строгой простоте. Элена обожала яркие краски и живописные безделушки. В итоге они договорились, что попросят Коко их рассудить.

А на мысе Антиб полным ходом шла фотосъемка. Миссис Джонсон, поздоровавшись с Мими и Филиппом, скрылась в своем саду, вооружившись секатором и несколькими флаконами ядов, способных справиться с любой живностью: от зеленой тли до ненасытных гусениц. Джей-Джей был оставлен за главного, что явно его устраивало как нельзя лучше. Он совмещал две функции, клиента и режиссера, показывая Мими всевозможные объекты для съемки, а Филиппу указывая на достоинства многочисленных картин и предметов мебели, а также на высокое качество всей отделки. Кроме того, он взял на себя труд познакомить их с разветвленной системой безопасности, включавшей и сейф в библиотеке. Сейф был спрятан за секцией стеллажа, которая поворачивалась от нажатия потайной кнопки – ее, по понятным причинам, фотографировать не нужно.

Дом по всем параметрам был впечатляющий, и Филипп почти без остановки строчил в своем блокноте. Под конец утра Мими с удовлетворением признала, что с интерьерами покончено; после обеда она хотела заняться садом – в особенности великолепными розами, – бассейном и видами. К тому времени, когда они расположились для ланча на террасе, у всех было ощущение, что утро прошло не зря.

Ланч, который Джей-Джей назвал «маленьким пикником», состоял из фаршированных цветков цукини, омара, сырной тарелки, достойной трехзвездочного ресторана, и шоколадного мусса на десерт. Филипп не без труда отказался от вин, которые начинались «Chassagne-Montrachet» и заканчивались «Château d’ Yquem» девяносто первого года, – и пример Джонсона нисколько не помогал воздержанию. Пройдемся по винной карте, так он сказал, и чем больше пил, тем разговорчивее становился, болтая в основном о себе и своей блистательной карьере на Лондонской фондовой бирже. Его жена Энджи явно уже слышала все это, поэтому ушла сразу после омара, сославшись на неотложные дела в саду.

Следующей сбежала Мими, сказав, что нельзя упустить послеполуденный свет, и оста вив Филиппа улыбаться и кивать Джей-Джею. В конце концов вино сделало свое дело, и Джей-Джей, к немалому облегчению Филиппа, отправился, как он сказал, «чуток соснуть».

Филипп нашел Мими верхом на ветке дерева, откуда она рассматривала пейзажи через объектив. Она посмотрела на него сквозь листву:

– Уже можно спускаться или он все еще болтает?

– Он отправился спать. Как наши дела?

– Почти готово. Мне кажется, я выбрала несколько недурных сюжетов, – здесь все, куда ни глянь, как будто картина импрессионистов. Должно получиться отлично. – Мими сменила объектив. – Еще один снимок бассейна – свет сейчас помягче, – и дело сделано.

Спустя десять минут они отправились на поиски Энджи, чтобы откланяться, поблагодарить и извиниться, что пробыли так долго.

– Но это того стоило, – сказала Мими. – Вот увидите, когда я пришлю фотографии.

– Как думаешь, что мне надеть для boules?

Элена только что вышла из душа, завернутая в полотенце.

Сэм несколько мгновений рассматривал ее:

– То, что на тебе сейчас, смотрится очень неплохо. Может быть, добавить шляпку, чтобы завершить ансамбль?

Элена отправилась в гардеробную, качая головой.

«Le Cochonnet»[65] был не просто баром. Он находился на западной окраине Марселя, далеко от элегантных бутиков и ресторанов городского центра. Здесь не было места тем, кто считал boules всего лишь забавой, которая помогает скоротать вечер. Тут собирались люди, одержимые этой игрой, les hommes sérieux[66]. Страсти накалялись до предела. Было известно, что здесь и денежки крутились немалые. Любителям советовали смотреть и не соваться в игру. Все это Ребуль сообщил своим гостям по дороге из Фаро, он также вкратце ознакомил их с правилами игры.

Теоретически, сказал он, все очень просто. Маленький деревянный шарик, он же but или cochonnet, бросают с одного конца поля на другой, примерно на двенадцать мет ров. Первый игрок – а с каждой стороны может быть по одному, два или три игрока – бросает свой шар так, чтобы тот оказался как можно ближе к but. Второй игрок всеми силами старается превзойти первого, либо просто кидая свой шар ближе, либо выбивая шар первого игрока. Но самое трудное начинается, когда дело доходит до измерения расстояния, на котором шары лежат от but. Чем ближе шар лег к мишени, тем лучше, и казалось бы, установить это легче легкого. Но ничего подобного. Измерения, за частую в миллиметрах, горячо оспариваются. Игроки грозят пальцами, машут руками, обзывают друг друга слепошарыми. Достают линейки и размахивают ими, как мечами. Стороннему наблюдателю кажется, что дело вот-вот дойдет до рукоприкладства. Однако через десять минут все спорщики уже смеются, сидя за своими напитками, и все снова лучшие друзья.

– Иными словами, – подытожил Ребуль, – типичная французская смесь: драматичные жесты, позерство, угрозы, возражения и наконец выпивка – для полноты картины.

– Все точно так, как в конгрессе в Вашингтоне, – заметил Сэм. – Особенно это касается позерства.

Они встали в длинный ряд машин, припаркованных под платанами, которые вытянулись вдоль просторной площадки для boules. Плотно утрамбованная, песчано-гравийная поверхность площадки была достаточно гладкая, чтобы шары легко катились, но при этом пружинистая и с небольшими неровностями, чтобы получались некоторые интересные отклонения от прямой линии. Места здесь хватало для трех игровых полей, на всех шла игра, и сто ял гомон: споры, стоны после неудачного броска, торжествующие крики и над всем этим – металлическое клацанье шара о шар.

Моника была очарована:

– Ну, кажется, это не очень сложно. Думаю, я могла бы научиться.

– И я тоже, – сказала Элена. – Выглядит прикольно.

– Вот-вот, – заметил Ребуль, – в boules может играть любой, это одна из прелестей игры. Однако не каждый может играть хорошо. Посмотрите внимательнее на игроков. Они стоят в двенадцати метрах от своей мишени, однако попадают в девяти случаях из десяти. А теперь пойдемте за мной. Хочу познакомить вас с одной из важнейших составляющих игровой экипировки.

Он повел своих гостей в бар, где их внимательно рассмотрели: сначала компания по жилых мужчин, игравших в карты за столиком у двери, а затем двое игроков, отдыхавших у бара между двумя матчами, положив свои шары рядом, на оцинкованную стойку. Помещение было длинное, с низким потолком, и главенствовала над всем стена с бутылками. На старом, покрытом пылью телевизоре спал кот, по телевизору показывали футбольный матч с участием «Олимпик Марсель».

Перед стойкой Ребуль показал бармену четыре пальца, что явно было каким-то сигналом.

Тот поднял бровь:

– Pastaga?

Ребуль кивнул:

– Pastaga.

Бармен выставил четыре стакана и плеснул в каждый по щедрому глотку какой-то непонятной желтой жидкости. Рядом со стаканами он поставил блюдце с кубиками льда и кувшин с водой, затем отступил на шаг и замер, скрестив руки на груди и наблюдая. Нечасто увидишь столь элегантных дам, пьющих этот самый напиток, и ему было интересно посмотреть на их реакцию.

Ребуль принялся добавлять в стаканы лед и воду, и напиток поменял цвет, став из темно-желтого более светлым и мутным.

– Voilà, – сказал он, раздавая стаканы. – Молоко матери для любого игрока в boules.

Моника поднесла стакан к носу, понюхала.

– Анисовое семя?

– Пастис, – сказал Ребуль. – Анисовое семя, травы и немного лакричного корня. Вкусно, однако будьте осторожны – здесь сорок пять градусов.