Полая игла - Морис Леблан

Вскочив на велосипед, он помчался в Эгюзон, разбудил жандармов, устроил целый переполох и по сигналу «Седлай!» вместе с капралом и восемью жандармами поскакал в Крозан.

Они прибыли туда к восьми утра. Двоих оставили на посту у цыганской повозки. Еще двое отправились сторожить потайную дверь, а сам Ботреле с Вальмера в сопровождении капрала и четырех жандармов пошел в направлении центрального входа в замок. Но они опоздали. Ворота были распахнуты настежь. Кто-то из крестьян видел, как из парка выезжал автомобиль.

И правда, обыск не дал никаких результатов. По всей вероятности, банда Люпена расположилась там лишь на время. В комнатах валялось какое-то тряпье, немного белья, кухонная утварь и больше ничего.

Самым удивительным было, как единодушно отметили Ботреле с Вальмера, исчезновение раненого. Ни единого следа борьбы, ни капли крови на каменных плитах вестибюля.

Короче говоря, не было ни одного вещественного доказательства, подтверждавшего нахождение банды Люпена в замке Иглы, и показаниям Ботреле, его отца, Вальмера и Раймонды де Сен-Веран никто бы не поверил, если бы в комнате, смежной с той, что занимала девушка, не обнаружили полдюжины великолепных букетов с визитной карточкой Арсена Люпена. Брошенные, увядшие, ненужные ей цветы… В один из букетов было вложено письмо. Видимо, Раймонда не заметила его. В тот же день в присутствии следователя оно было вскрыто. На десяти страницах — бесконечные мольбы, просьбы, обещания, угрозы: все свидетельствовало об отчаянии, несчастной безумной любви, вызвавшей у девушки лишь презрение и отвращение. Письмо заканчивалось словами: «Раймонда, я приеду вечером в среду. Подумайте хорошенько. Я не хочу больше ждать и готов на все».

Именно в среду вечером Ботреле явился освободить мадемуазель де Сен-Веран.

Нельзя не вспомнить, какой взрыв удивления и восторга вызвала новость о столь неожиданном повороте событий. Мадемуазель де Сен-Веран на свободе! Девушка, которую так страстно желал Арсен Люпен, ради которой замыслил поистине дьявольские хитрости, вырвана из его когтей! На свободе отец Ботреле, которого Люпен, нахально потребовав перемирия, дабы спокойно предаваться своим чувствам, держал заложником! Оба пленника освобождены!

А о до сих пор не разгаданной тайне Иглы, считавшейся недоступной, газеты раззвонили на все четыре стороны!

Толпа буквально упивалась победой Ботреле. О поверженном искателе приключений начали слагать песни. Они назывались «Любовь Люпена», «Слезы Люпена», «Влюбленный вор», «Серенада карманника». Их распевали на бульварах, насвистывали в мастерских.

Настигнутая сонмом репортеров с бесчисленными вопросами, Раймонда в своих ответах была крайне сдержанна. Однако имелось письмо и букетики цветов, словом, несчастная любовь налицо. Осмеянного Люпена пинками сбросили с пьедестала. Новым идолом стал Ботреле. Лишь ему одному дано все видеть, раскрыть все тайны, предсказывать события. Показания, данные следователю Раймондой де Сен-Веран относительно своего похищения, полностью подтвердили версию молодого человека. Буквально во всем реальная действительность совпадала с тем, что он утверждал в качестве своих предположений. Наконец-то нашелся человек, способный укротить Люпена.

Ботреле, настояв, чтобы отец до возвращения в савойские горы несколько месяцев отдохнул на солнышке, повез его вместе с мадемуазель де Сен-Веран в окрестности Ниццы, туда, где проводили зиму граф де Жевр с дочерью Сюзанной. На следующий день к новым друзьям присоединились и Вальмера с матерью; обосновавшись неподалеку от виллы де Жевров, все они зажили маленькой колонией, денно и нощно охраняемые полудюжиной нанятых графом людей.

В начале октября лицеист Ботреле возвратился в Париж, чтобы, вновь приступив к занятиям, подготовиться к сдаче экзаменов. И жизнь потекла спокойно и без приключений. Да и что могло теперь произойти? Ведь война окончена!

Видимо, и Люпен, со своей стороны, ясно почувствовал, что ему придется на этот раз покориться обстоятельствам, так как в один прекрасный день объявились Ганимар и Херлок Шолмс. Их возвращение к жизни в обществе произошло, кстати сказать, без особой торжественности. Обоих, связанных и усыпленных, подобрал на Кэ дез Орфевр, прямо напротив полицейской префектуры, какой-то старьевщик.

Неделю оба пребывали в полном оцепенении, однако мало-помалу сознание их начало проясняться, и они поведали (точнее, поведал Ганимар, так как Херлок Шолмс окончательно замкнулся в сердитом молчании), что им пришлось совершить на борту яхты «Ласточка» морское путешествие вокруг Африки, очаровательное и познавательное путешествие, во время которого пленники пользовались полной свободой, за исключением дней, когда им приходилось спускаться в трюм, пока экипаж сходил на берег в экзотических портах. Что же касается бесславного приземления на Кэ дез Орфевр, то тут они уже ничего рассказать не могли, поскольку были, по всей вероятности, усыплены еще за несколько дней до знаменательного события.

Выпустив на свободу Ганимара с Херлоком Шолмсом, Люпен признал себя побежденным. Он безоговорочно согласился с превосходством Ботреле, полностью сложив оружие.

И еще одно событие как бы довершило поражение Арсена Люпена: это была помолвка Луи Вальмера с мадемуазель де Сен-Веран. Тесное общение и жизнь бок о бок привели к тому, что молодые люди в конце концов полюбили друг друга. Вальмера был очарован меланхоличной прелестью Раймонды, а та, на чью долю в жизни выпало немало испытаний, нашла наконец надежного защитника в лице сильного и энергичного молодого человека, столь отважно действовавшего ради ее спасения.

День свадьбы приближался, его ожидали не без некоторой тревоги. Не задумает ли Люпен перейти в наступление? Захочет ли примириться с невозвратной потерей для себя женщины, которую любил? Пару раз неподалеку от виллы замечали каких-то подозрительных личностей, а как-то вечером Вальмера пришлось даже защищаться от нападения якобы пьяницы. Тот, выстрелив в молодого человека из пистолета, пробил пулей его шляпу. Однако, несмотря ни на что, торжественная церемония состоялась в назначенный день и час, и Раймонда де Сен-Веран стала госпожой Луи Вальмера.

Все было так, будто сама фортуна, приняв сторону Ботреле, подписала ему победную реляцию. И настроения толпы были таковы, что в тот момент среди поклонников возникла идея устроить пышный банкет в ознаменование торжества Ботреле и окончательного краха Люпена. Прекрасная мысль! Ее сразу же поддержали. За две недели набралось уже триста участников банкета. Послали приглашения и в парижские лицеи, выбрав по два ученика из классов риторики. Газеты воспевали своего любимца. И банкет стал (иначе и быть не могло) апофеозом.

Однако же апофеозом, очаровательным в своей простоте, ведь главным героем здесь был Ботреле. Одним своим присутствием он все расставил по местам. Как всегда скромный, с удивлением принимая восторженные крики «Браво!», немного смущаясь из-за преувеличенных восхвалений, ставящих его персону выше самых знаменитых полицейских, он конечно же был очень взволнован. И сказал об этом в коротком слове, что произвело на всех прекрасное впечатление, краснея, как ребенок, оказавшийся в центре внимания. Он говорил о своей радости, о гордости. И как ни старался овладеть собой, желая во что бы то ни стало сохранить благоразумие, эти незабываемые минуты стали для Изидора мгновениями опьянения успехом. Он улыбался друзьям, товарищам по лицею, Вальмера, что специально пришел чествовать его, господину де Жевру, отцу. Но уже заканчивая свою речь и подняв бокал, он услышал с противоположного конца зала шум голосов и увидел, как кто-то в волнении размахивает газетой. Кричавшего угомонили, он уселся на свое место, однако волны любопытства всколыхнули гостей за столом, газету теперь передавали из рук в руки, и каждый раз, когда кто-либо из приглашенных бросал взгляд на раскрытый газетный лист, слышались удивленные возгласы.

— Прочитайте! Прочитайте! — кричали с другого конца стола.

Гости, сидевшие на самых почетных местах, встали. Отец Ботреле пошел за газетой и протянул ее сыну.

— Читайте! Читайте! — все громче раздавалось со всех сторон.

И в ответ им неслось:

— Да слушайте же! Он будет читать… слушайте!

Ботреле, стоя лицом к присутствующим, искал глазами в вечерней газете, что принес ему отец, заметку, вызвавшую столь бурную реакцию, и, отыскав вдруг заголовок, подчеркнутый синим карандашом, поднял руку, призывая к тишине. Он начал читать, и по мере того как читал, голос Ботреле все более и более изменялся от волнения. Эти поразительные строки сводили на нет все усилия, переворачивали всю гипотезу относительно «полой иглы» и выставляли напоказ тщетность борьбы против Арсена Люпена:

«Открытое письмо господина Массибана из Академии художественной литературы.