Северный ветер с юга - Виталий Владимиров

Тамара посмотрела на меня, глаза ее сузились зло:

- Молчишь?.. Сказать нечего?.. Кстати, Замойский звонил вчера, поздравлял с Новым Годом, хотел встретиться. Я вцепился руками в скамейку:

- Ну, и что ты ему ответила?

Тамара задохнулась от смеха:

- Вот и пришла с тобой посоветоваться. Может, так и сделаем? Выйду замуж за Замойского, а встречаться буду с тобой? Чем не вариант?

- Замолчи!

- Не ори на меня. После того, что произошло, я теперь - вольная птица. И нет у тебя больше Тома, и нет у тебя больше дома...

- Тебе мамаша говорила, что ты - дура? Что зря за меня замуж выскочила? Так вот, она, как всегда, права. Дура ты и есть! Кукла бесчувственная, глаза мои на тебя не смотрели бы...

Я вскочил и пошел к дверям диспансера.

- С Новым Годом! - донеслось мне вслед.

Я не повернулся.

Не помню, как разделся, как пролетел по лестничным маршам. Хорошо, хоть в палате было пусто. Титов ушел на процедуры.

С Новым Годом! С Новым счастьем! Ничего себе начался годик, что же будет в декабре? И откуда иллюзия такая неистребимая у людей - обязательно верить, что все беды останутся в старом году? Да ничего подобного! Новый год - новые беды. Не сотвори себе кумира, сказано в Писании. Древняя, как человечество, мудрость и предупреждение от ошибки, которую вновь и вновь повторяет каждое новое поколение. Я люблю и полностью беззащитен, обнажен для любого удара с ее стороны. Холод равнодушия обжигает намертво удивительные оттенки чувства, которые живы только под солнцем любви и которые даже не подозревают, что есть на свете холод... В такие минуты я бросаюсь к бумаге, как молния к громоотводу, к авторучке, как к шприцу с обезболивающим уколом. С Новым Годом, с новым счастьем...

Новогодняя ночь, над миром простертая, будь проклята! Помелом разрисованы стекла - будьте прокляты! И шампанское-гази-ровка - будь проклята! Ми-шу-ра отношений, мат, а как больно... Я не пьян, как блюющий солдат, я трезвее полюса. Раз никто не свят - пусть. Расстегните нейлон, вскройте бумажники, рассыпьте письма, фотографические карточки, мы живем в Системе Карточек. Старый год был урод. Оттолкнуть ластами рук - прощайте! Ошибаетесь, ушибаясь - не мешайте! Я хочу последнюю почесть отдать - и прощайте! Но только часть, как участие, понимаете? Ты - не та, я - другой, я иду стороной иной. В новый путь я хочу без пут. А начав подозревать, мы не можем удержаться: доказательств. До-ка-зательств! Мы влезаем в обязательства, не желая обязательств. Я кричу! Барабанами тишины по мембранам расставленным - бей! Кислоту по ранам растравленным лей!..

...Эх, Тамара, Тамара! Что же мы с тобой наделали, а?..

Глава двадцатая

Есть такие промежутки времени, когда и ни туда и ни сюда - времени слишком много, чтобы бездельничать в ожидании, и слишком мало, чтобы заняться чем-то путным. В больнице такое время - после дневного сна, перед ужином, где-то с пяти до семи вечера. Можно погулять, да суетно одеваться, обуваться, на улице холодно, темно, неуютно, можно сыграть в шахматы или домино, убить, растратить время, но ничего мне не желалось в тот вечер. Я сидел на диване в холле и, о чем бы ни подумал, незаметно для себя возвращался с утренней ссоре с женой. Ну и иди ты замуж за своего Замойского...

Так продолжалось до тех пор, пока мне не стали мерзкими и диван, на котором я сидел, и чехол серого полотна и его недомашний запах. Надо сбить настроение, надо, я встал и пошел в палату, взять ли книгу или коснуться пером бумаги - все равно. В палате были только двое. Титов, что попал к нам из психушки и навестившая его жена. Посетители в больнице всегда выглядят инородно, как экскурсанты в белых халатах в каком-нибудь цехе. Жена Титова сидела на стуле между кроватями, у ног ее стояла сумка. На кровати, по-турецки сложив ноги и свесив голову, сидел Титов. Слезы текли по его небритым желтым щекам, он их размазывал пальцами, но они опять наполняли влагой свои русла.

- Не хочу, не хочу, не хочу... - тихо давился Титов.

- Подыхать не хочется? Ничего, может, еще погуляешь, - с равнодушной усмешкой сказала жена. - Ты от меня гулял, да еще как, удержу не было...

Титов, очевидно, не понимал в своей одинокой смертной тоске, что ему говорит эта рядом сидящая, но бесконечно далекая и чужая женщина, с которой он прожил жизнь, и текли слезы, и качалась голова, и слышалось раздавленное:

- Не хочу... не хочу... не хочу...

- Слышь, Дмитрий? - медленно спросила она, словно с трудом припомнила она. - Роман Борисович велел купить тебе гематоген, это детям дают, если у них кровь плохая. Говорит питательно, вот я девчонкам своим и куплю. Тебе-то принести?

Ответа я не слышал. Какое тут перо, какая бумага! Здесь костлявая сидит на больничной койке, это же ясно, как дважды два... Эх, халаты мои белые...

Глава двадцать первая

- Новый год, порядки новые, колючей проволокой лагерь обнесен, - пел Леха.

Он стоял на кровати, как на эстраде, в белой рубашке и в белых кальсонах.

- И почему ты всегда одеваешься, стоя, как цыган на телеге? - спросил его Семеныч.

Леха ответить не успел. Вошел Роман Борисович, старшая медсестра, сестра-хозяйка, дежурная медсестра. Что-то не то, что-то будет. Так и оказалось. Новый год раздаривал свои подарки и далеко не все им радовались.

- Ага, Шатаев, очень кстати, одевайтесь и, как там у вас говорится, с вещами по городу.

- За что, начальник? - Леха тихо сел.

- За распитие спиртных напитков, за нарушение больничного режима.

- Что же мне обратно в зону? Не имеешь права, лепило, я чахоточный.

- Если ваше здоровье позволяет вам пить, значит, оно позволяет вам и работать. Трудоустройством вашим займется милиция. Сейчас же идите к главному врачу, он вас ждет.

- Ясно, козел. Век воли тебе не видать.

Леха натянул пижаму, что-то переложил из тумбочки в карман и вышел.

Костя Веселовский своими удивленно-синими глазами выжидающе смотрел на врача. Но его тот ждал тот же диагноз, что и меня когда-то: ждите результатов лечения месяца через два-три.

Следующий.

Семеныч. Этому ждать нечего. Как стул? Как давление? Здесь получше, там похуже, отдыхайте, не волнуйтесь, еще подержим вас с месяц.

Следующий.

Аркадий Комлев.

- Мы вам сделали томограмму пять дней назад. Смотрели ее и наши рентгенологи и посылали мы ее на консультацию. Диагноз установлен всеми одинаковый - туберкулома ваша созрела. Вам необходима операция, делать ее вам будут не здесь. Мы подготовили направление. Отрежут вам эту гадость и будете жить спокойно до глубокой старости. Вы согласны?

Аркадий только чуть напрягся окаменевшим лицом.

- Надо, так надо. Если вы считаете, что это необходимо, делайте.

- Вот и хорошо. После обхода обязательно зайдите ко мне, договорились?