Изюм из булки. Том 2 - Виктор Шендерович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Медсестра заполняла опросный лист: фамилия, имя… Дошла до графы «воинское звание». Спросила.
Тихонов, вздохнув, ответил:
— Штандартенфюрер СС.
Правильная номинация
Сильной стороной матушки Советской власти было плановое хозяйство. В победители Московского кинофестиваля 1963 года был заранее назначен фильм «Знакомьтесь, Балуев» — мощное советское кино о строителях газопроводной трассы!
И все было хорошо, пока в конкурсной программе ни с того ни с сего не появился Федерико Феллини со своим «Восемь с половиной».
Это было с его стороны довольно бестактно по отношению к коллегам-газопроводчикам. Но «газопроводчики» (во главе с автором сценария, «литературным генералом» Вадимом Кожевниковым) оказались не робкого десятка и продолжали настаивать на своем: решено, что Балуев, значит, Балуев, и никаких мастрояней!
Чтобы добиться Гран-при для Феллини, глава жюри Григорий Чухрай день за днем ложился костьми в ЦК КПСС, грозя тамошним кретинам международным скандалом. И скандал таки состоялся: Жан Марэ и Стэнли Крамер, познакомившись с Балуевым поближе, едва не сбежали с фестиваля…
Когда дым рассеялся и Феллини, к чести Григория Чухрая, был увенчан главным призом, какой-то остроумец подвел итог этой фестивальной драмы…
И по Москве пролетела изящная шутка: «Восемь с половиной» победили в номинации «Лучший фильм», а фильм «Знакомьтесь, Балуев» — в номинации «Лучший фильм о Балуеве»!
Дальний расчет
Поэт Расул Гамзатов пожаловался в ЦК КПСС, что ему не дают квартиру в Москве. С учетом всесоюзного статуса аварского акына, это было совершенно немыслимо, и из ЦК позвонили в Моссовет, чтобы спросить по всей строгости.
— Как не даем? — изумились в Моссовете. — Он их не берет!
Оказалось: акын успел отказаться от роскошной квартиры на улице Алексея Толстого и не брал такую же на улице Горького!
— Почему? — спросил его ошеломленный цэковский референт.
Гамзатов ответил застенчиво:
— Эти улицы в мою честь потом не переименуют…
Последний мальчик
Дело было во Львове в конце семидесятых. Маргарита Алигер, прибывшая на Западную Украину по линии Союза писателей, покупала сервиз в комиссионном магазине.
Попросила завернуть.
Немолодая продавщица сообщила, что сервиз, безусловно, завернет — если Алигер сходит в хозяйственный магазин и купит оберточную бумагу с веревкой.
Алигер намека не поняла и пошла за веревкой и бумагой. Вернулась в комиссионный. Продавщица кое-как завернула фарфор и молча двинула его по прилавку в сторону покупательницы.
Уровень сервиса был очевидно занижен даже по сравнению с советским, но Алигер и тут намека не поняла и, будучи целиком погружена в хозяйственные нужды, спросила, нет ли в магазине какого-нибудь мальчика , чтобы донести покупку до гостиницы.
Тут, наконец, продавщицу прорвало.
— Последний мальчик, — ответила она крупной советской поэтессе, — уволился в тридцать девятом году, когда вы нас освободили!
Лучше — не надо!
Рассказывают, что во время визита Хрущева в США американцы, не без подковырки, подарили отцу «кузькиной матери» первую электробритву: вот, мол, что мы умеем…
Никита Сергеевич намек понял и по возвращении привез этот вызывающий подарок на Харьковский механический завод:
— Такую — сможете сделать?
Идея перегнать Америку хотя бы на отдельно взятом электробритвенном участке мгновенно овладела массами. Изделие разобрали до винтика, рассмотрели…
— Никита Сергеевич, — заверили харьковчане, — да мы лучше сделаем!
— Не надо лучше! — строго оборвал самодеятельность глава государства. — Такую!
Отбитый аппетит
Южноафриканский коммунист, узник апартеида, двадцать лет провел в тюремном заключении на острове Роббен. Отсидев срок, он переехал в СССР, где братская компартия пристроила его на работу в Гостелерадио, в иновещание.
Он писал пропагандисткие тексты, призванные ускорить падение апартеида и наступление счастливой жизни — вроде той, которая уже имеется в СССР.
А в СССР как раз наступила фаза зрелого социализма, несовместимого с сельским хозяйством. В дни выдачи продуктовых заказов несколько этажей здания Гостелерадио на Пятницкой находились в сильнейшем возбуждении.
Когда пронесся слух, что в здание привезли и вот-вот «выбросят» в буфете бразильские баночные сосиски, все Гостелерадио, отложив идеологически заточенные тексты на языках народов мира, всем личным составом рвануло на продуктовый этаж.
И лишь немолодой южноафриканский коммунист не только не возбудился вместе с коллегами по иновещанию, а даже заметно скис. Добросердечные коллеги подумали, что товарищ не расслышал или недопонял: сосиски! бразильские, баночные!
Лицо бывшего узника апартеида скривила гримаса нескрываемого отвращения.
— Простите, товарищи! — сказал он. — Я не могу. Меня кормили в тюрьме этими сосисками двадцать лет, каждый день…
Аппарат с прибором
Советский журналист-международник Овчинников, со вкусом описав загнивание парочки западных стран и одной восточной, пошел на повышение и получил от партии и правительства кабинет в том самом здании на Пятницкой.
Впридачу к кабинету Овчинникову выдали секретаршу, женщину в летах, немедленно получившую в Гостелерадио прозвище Херосима — таким нехитрым образом она напечатала однажды имя несчастного японского города.
В один прекрасный день в кабинет звезде партийной журналистики поставили «вертушку», и он начал дрессировать свою Херосиму, готовя ее ко встрече с начальством, которое в любой момент могло по этой «вертушке» позвонить.
Дрессировка происходила так. Овчинников говорил «дзынь», а секретарша снимала трубку и отвечала:
— Аппарат товарища Овчинникова!
Усильным, напряженным постоянством проклятая фраза была вбита в Херосиму по самый паркет.
И настал час «икс»: вертушка зазвонила на самом деле! Волнение сдавило сосуды, и Херосима, сняв трубку, отчеканила:
— Прибор товарища Овчинникова!
Настоящий ужас
Политический комментатор Каверзнев рассказывал советскому народу о тяжелых буднях никарагуанского диктатора: «Сомоса сидит в бункере и оттягивает свой конец».
Отрезвляющий довод
В разгар «холодной войны» в Мюнхене спорили Генрих Белль, Василий Аксенов и Лев Копелев.
Белль, убежденный непротивленец, говорил о том, что в случае чего не следует воевать с Советами: главное сохранить культурные ценности, а история со временем все устаканит сама…
— Пускай они придут сюда! — говорил Белль. — Пускай вводят свои законы! А мы будем сидеть в своих пивных, пить пиво…
Копелев выслушал этот план эволюционного сопротивления и уточнил:
— Господин Белль, а вы знаете такую табличку: «Пива нет»?
«Антиностальгин»
Заклеенную коробку с таким названием Владимир Войнович получил перед самым отъездом от кого-то из друзей. С инструкцией по пользованию: открыть, когда тоска по Родине станет нестерпимой.
Однажды тоска по Родине стала нестерпимой, и Войнович открыл коробку.
Там лежали пластинки с полным комплектом речей Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева.
Ностальгию эти виниловые таблетки, конечно, не вылечили, но острую боль сняли…
Славное отродье
«Письма трудящихся» — жанр непревзойденной пошлости.
В 1968 году такие погромные письма стали приходить советским диссидентам Павлу Литвинову и Ларисе Богораз.
Написаны все они были на одной и той же дорогой бумаге, одним и тем же почерком…
Неизвестный служивый трудящийся трудился изо всех сил, но в меру ума. В письме Литвинову, внуку легендарного советского министра иностранных дел, сказано было: «Зачем, жидовское отродье, позоришь память своего славного деда?».
Хроника текущих событий
Из рассказов жены:
— Самые смелые политические разговоры в нашей семье вел дедушка. Иногда за ужином он вздыхал и говорил: «Да-а…».
Всегда готов
Дед журналиста Валерия Панюшкина, военный врач, в сорок третьем году чуть было не пошел под трибунал за то, что отправил на операцию раненого немца раньше раненого советского бойца. Дед был человеком старой школы и сортировал раненых по тяжести ранения…
К началу восьмидесятых он дослужился, однако, до начальника окружного Ленинградского госпиталя, — то есть, как поясняет Панюшкин-внук, стал человеком необычайно влиятельным: к нему приезжал лечиться от боевой гонореи весь советский генералитет…
