Самый неподходящий мужчина - Джо Беверли

В сущности, люди больше не наблюдали за ней. Вначале разговор шел о фехтовании и героях, затем кто-то начал игру в рифмы. Дамарис с удовольствием приняла участие, ибо находила это легким.

Она начинала чувствовать себя частью этого общества, но испытала облегчение, когда леди Аррадейл поднялась и повела дам в гостиную. Там Дамарис сразу прошла к клавесину и заиграла.

— Вы так хорошо играете, дорогая!

Не прерывая игры, Дамарис подняла глаза и улыбнулась леди Талии Трейс, необычно одетой в белое платье с серебряной нитью и окаймленное розовым кружевом. Ее пушистые седые волосы были уложены короной и украшены изящным кружевом и перьями. Она была немного не в своем уме, но Дамарис слышала, это из-за того, что ее возлюбленный погиб в сражении, когда она была еще совсем молодой. Женщина так и не оправилась. Она была безобидной — довольно милой, в сущности.

— Благодарю вас, леди Талия. — И ваша песня, которую вы пели. Такая остроумная. Я совершенно согласна насчет героев, дорогая. И мы с вами будем попутчицами в путешествии! Уверена, это будет восхитительно, даже в Чейнингсе. — Она состроила забавную гримасу и поежилась. — Вдова в ужасном настроении, я слышала. Но Фитцроджер! Вот герой для вас. — Леди Талия огляделась. — Вист! — объявила она и направилась к столу.

Ее сестра, леди Каллиопа — тучная женщина в кресле на колесах, — и пожилая пара присоединились к ней.

Дамарис смотрела ей вслед. Всерьез ли было сказано «герой для вас»?

Дамарис хотела бы научиться игре в вист, ибо это наиболее популярная игра в высшем свете, но карты были запрещены в Берч-Хаусе. Ее единственным опытом в этой области была игра в криббидж с прикованной к постели старой женщиной. Ей бы следовало поучиться в Торнфилд-Холле, но она как-то не подумала об этом. Она возьмет уроки в Лондоне.

Как обычно бывало в Родгар-Эбби, джентльмены долго не засиживались за портвейном и вскоре присоединились к дамам. Когда объявили танцы, Фитцроджер пригласил ее пойти в бальный зал с ним, и Дамарис с радостью приняла его приглашение. Недостатка в партнерах у нее не было. Правда, пришлось станцевать с Осборном, который напустил на себя трагический вид, но даже это не испортило ей настроения.

Когда девушка вернулась в свою комнату, готовая лечь в постель, она подумала, что Фитцроджер оказался прав, вернув ее. Она написала себе записку-напоминание: «Вознаградить Фитцроджера». Она сунула записку в шкатулку для драгоценностей, при этом увидев материно обручальное кольцо. На смертном одре Абигайль Миддлтон попросила Дамарис снять кольцо с ее пальца, сказав:

— Его называют символом вечности, дочка, но помни, оно может быть постоянной печалью, неистребимой болью. Я не отправлюсь в бессмертие, неся оковы этого человека.

Разубеждать ее было бесполезно, поэтому Дамарис подчинилась, затем спросила:

— Что мне с ним делать?

— Храни его. И никогда не доверяй мужчине. На внутренней стороне кольца Дамарис обнаружила слова, выгравированные, очевидно, по просьбе отца: «Твой до самой смерти».

А потом он оставил свою жену.

Она скатала свою записку в трубочку и просунула в кольцо, как еще одно напоминание. Никогда не доверяй мужчине.

Глава 7

На следующий день Дамарис позавтракала в своей комнате и руководила упаковкой вещей. В десять часов она, укутавшись в теплую накидку и спрятав руки в муфту, спустилась в холл. Они могли бы выехать пораньше, но вдовствующая маркиза Эшарт отказалась. И сейчас, в назначенное время, ее еще не было.

Эшарт и мисс Смит разговаривали с леди Аррадейл. Леди Талия, в мантилье из цветистого бархата, сидела между лордом Родгаром и Фитцроджером. Дамарис хотела присоединиться к ним, но устояла перед соблазном. Вместо этого она стала бродить по залу, вспоминая связанные с ним приятные моменты, особенно турнир по фехтованию.

Горячий трепет пробежал по ней, и девушка вскользь взглянула на Фитцроджера. Она заметила, что он смотрит на нее, и торопливо отвела глаза. Где же вдова? Какая же она эгоистичная и несносная! Похоже, считает себя королевой. Будь ее воля, Дамарис бы уехала без нее.

— Чем вам не угодила сия колючая гирлянда, что вы так сердито хмуритесь?

Дамарис вздрогнула и осознала, что с гневом взирает на ветку остролиста, украшающую каминную полку.

— Я думала о колючей старухе, — объяснила она Фитцроджеру.

— Как замечательно, что она не стала вашей бабушкой, моя сладкая. Это была бы нескончаемая война.

— Вы не должны меня так называть.

— «Моя сладкая»? Я просто пытаюсь вас подсластить. — А кто я сейчас? Уксус?

— Временами.

— Уксус — очень полезная жидкость, сударь. Для чистки, для засолки, для перевязки ран...

— Но не приветствуется в вине.

Дамарис сдержала улыбку. Ее возбуждали словесные поединки.

— Неудивительно, что я кислая. Мы едем в Чейнингс зимой, и мне предстоит быть спутницей ослепительной красавицы.

— Вы ничем не хуже.

— Если вы, сэр, скажете мне, что я тоже красавица, я назову вас бессовестным лжецом.

Несмотря на свои слова, она ждала льстивых заверений, прицеливаясь, чтобы выстрелить в него снова. Но он окинул ее взглядом и сказал:

— Невзрачная, как алебарда.

— Что?

Он притворился удивленным:

— Вы не хотите быть острым и опасным оружием? Очень хорошо. Дженива — многогранный алмаз, привлекающий всеобщее внимание ярким сиянием. Вы же неограненный рубин, под гладкой поверхностью которого таится огонь и загадка. Не смотрите так изумленно.

Он нежно прикрыл ей рот, затем в легком поцелуе коснулся губ.

— Я мог бы попытаться убедить вас в вашей привлекательности, но это слишком опасно.

— Почему? — удивилась она.

— Это все равно что направлять заряженную пушку на всех мужчин Англии.

— Ей-богу, сударь, вас трудно понять. Алебарды, рубины, пушки... И кроме того, — она состроила гримаску, — мужчины выстроятся в ряд, чтобы быть застреленными моими денежными мешками. Я им буду безразлична.

— Не будете, Дамарис. Обещаю, что такого не случится. Он сказал это слишком серьезно. Она отвернулась. — Снова льстите? Я предпочла бы, чтобы вы этого не делали.

— Мне вы небезразличны. — Девушка почувствовала спиной, что он шагнул ближе. — И это не имеет никакого отношения к вашим денежным мешкам, поскольку у меня нет надежды жениться на них.

— Так вы говорите.

— Не сомневайтесь в моих словах.

Она повернулась. Что-то затрещало в воздухе между ними, и она осознала, что хочет сражения, такого же неистового, как вчерашняя битва на шпагах. Но он отступил назад, поправляя простую оборку своего манжета.

— Нечестно, моя милая. Если бы любая другая женщина намекнула, что я лжец, я бы немедленно и навсегда избавил ее от своего присутствия, но я поклялся повсюду сопровождать вас.