Первые залпы войны - Николай Аввакумов

Выбираясь к своим, несколько раз выходили на немцев. Были и очень выгодные моменты, однако мы не решались рисковать.

Но, как говорят, голод не тетка. Все съестное из наших вещмешков было вытрясено до крошки. Отчаявшись мы решили выйти к дороге, что опасались делать раньше. Выбрали подходящее место. Там дорога проходила по склону возвышенности. С одной стороны дороги, которая повыше, очень близко подходил лес. С другой — простирался луг. Залегли, стали наблюдать. Туда и сюда сновали немецкие автомашины.

— Обживаются как у себя дома, — ворчал Денисов.

Я понимал его и сам думал об этом же и о еде, которая нам только снилась. Но на дороге ничего такого не появлялось, что позволило бы нам разжиться пищей. Мы уже потеряли надежду на удачу и хотели сняться с места, как показалась повозка. Огромный битюг неторопливо вез ее. Ездовой лениво подергивал вожжами, а в самой повозке, груз на которой был прикрыт брезентом, сидел худой, длинный немец. На коленях у него лежал автомат, а он играл на губной гармошке какой-то веселый мотив, напоминающий марш. Мы прислушались. Шума машин не доносилось. Я прицелился и дал очередь. Лошадь вздыбилась, села на задние ноги и упала. Ездовой замертво свалился с повозки. Худой немец молниеносно скатился с повозки и нырнул в кювет. Автомат его упал на другую сторону дороги. Я дал еще короткую очередь в ту сторону, где скрылся немец. Подождали с полминуты и бросились к повозке. В это время немец выскочил из кювета и бросился бежать по лугу, петляя то в одну, то в другую сторону. Повозка мешала Мне видеть его, и немец использовал это. Я выпустил по нему три очереди. Немец то падал, то вскакивал. Хотел еще дать очередь, но Денисов остановил меня:

— Не трать зря патроны.

В повозке под брезентом оказался хлеб, выпеченный небольшими кирпичиками. Попробовали — черствый, но это уже еда. Мы быстро набили свои вещмешки. Наш немец в это время не спеша шел через луг к лесу. Увидев, что мы смотрим в его сторону, немец выразительно похлопал себя по заду, дескать, вот вам, и заиграл на губной гармошке тот самый мотив, который мы прервали. У меня пропало намерение дать по нему еще очередь. Мы с Денисовым расхохотались. Вместо ненависти к этому шустрому немцу появилась даже какая-то симпатия. Такого немца я не видел за всю войну.

На третий день мы вышли к озеру и встретили небольшую группу красноармейцев. Их было пятеро. Они, по всей вероятности, только вышли из болота и сушили на солнце обмундирование. Вначале мы не решались к ним подойти и наблюдали из кустов. И только убедившись, что это наши, подошли, поздоровались. Они подозрительно осмотрели нас, а потом пригласили посидеть за компанию. Чувствовалось, что наш приход прервал у них какой-то важный разговор. Расспросив нас, кто такие и куда идем, успокоились.

— Так вот, я думаю, что война к осени кончится. Немец-то, вишь, как прет. Удержу ему нет. Этак месяц-полтора, и в Москве будет. Чем скитаться и в плен попадать, лучше выйти в деревню, где нет немца, и попроситься в дом к какой-нибудь вдовушке или солдатке. Бабы истосковались по мужикам, примут. Да и рабочие руки им тоже в хозяйстве нужны. А война кончится, там видно будет, приживемся, останемся. А нет — домой. Кто как, по своему разумению, — рассуждал верзила.

— Что это, дезертиром хочешь быть? Да тебя за это, — не выдержал я. Но младший лейтенант Денисов дернул меня за рукав.

— Ты тут шибко-то не горячись. Немцы недалеко. Шуметь будешь — себя погубишь и дело испортишь, — сверкнул глазами долговязый.

И правда, издалека послышался звук губной гармошки и голоса. Денисов толкнул меня ногой, дескать, не связывайся. Долговязый бросил свою винтовку в озеро.

— Дезертиры, — с презрением процедил я сквозь зубы. Двое из пятерки тоже встали, нерешительно помялись, видимо желая идти с нами. Но длинный так взглянул на них, что те снова уселись на полянке. Мы тронулись в путь, чтобы удалиться от того места, откуда доносился звук губной гармошки. Блуждали мы и по Белоруссии, и по нашей русской земле. Ориентиром был шум боя. Подходили близко к линии фронта, но удобных моментов прорваться к своим не получалось. А у Денисова рана, которую мы вначале считали пустячной, давала все больше о себе знать. Мы уже стали терять надежду выйти из немецких тылов, но, на счастье, вышли к избушке лесника, который помог нам выбраться к своим.

Мы добрались до станции, где сошлось много бойцов, вышедших из окружения. Там находился полевой госпиталь, который готовился к эвакуации. В госпитале осмотрели рану Денисова и сказали, что не отпустят его. Дело настолько серьезное, что, возможно, придется ампутировать руку. Я присутствовал при этом, потому что военврач, майор медицинской службы, осматривал рану Денисова на крыльце длинного деревянного здания, по всей вероятности бывшей школы, до отказа забитой койками. Глаза Денисова после заключения военврача повлажнели. Я распрощался с хорошим человеком, с которым хлебнул в тылах врага немало бед и был на волосок от гибели. Пожал ему руку и пожелал выздоровления. Как ни крепился, а отойдя несколько шагов от крыльца, почувствовал, что не удержу слез. Не прошло и полутора месяцев после начала войны, а я уже встретил и потерял столько хороших друзей!

За Селигером

Распрощавшись с Денисовым в госпитале, я пошел к коменданту станции. Там зарегистрировали меня, расспросили, из какой части, почему не с нею, и сказали, что сегодня-завтра будет формироваться батальон. Я должен слушать команду капитана Дементьева. Здесь мне выписали продовольственный аттестат, по которому получил на складе сухой паек на трое суток.

В сквере станции группами располагались бойцы.

Это такие же, как я, вышедшие из окружения. Разница только в том, что многие выходили взводами и ротами, а я — вдвоем с Денисовым. Но и с ним пришлось расстаться. Поблудив по скверу и порасспросив красноармейцев о местонахождении полка, я потерял надежду найти свою часть. Настроение было неважное, и я решил еще раз навестить Денисова. Он лежал в госпитале около открытого окна, и не стоило большого труда разыскать его.

Денисов сидел на койке в новом нательном белье, успел сбрить щетину, которой оброс в скитаниях по тылам. Он выглядел бодрее. Хирург, который позже осматривал его, сказал, что руку ампутировать не будут, и обещал вернуть Денисова в строй не позднее чем через месяц. Я радовался за друга. Он успел все подробно расспросить и сообщил, что мы находимся на станции Великие Луки. Приход врача в палату прервал наше свидание. Я снова направился в сквер.

Несмотря на беспрерывные налеты немецкой авиации, люди чувствовали себя спокойно. Зенитки и патрулирующие истребители отгоняли немецких бомбардировщиков, которым приходилось сбрасывать бомбы на близлежащие поселки, деревни или куда попало. Большинство бойцов спало, подложив под головы вещмешки и оружие. Эта предосторожность оказалась не лишней, так как многие выходили из тылов без оружия и не стеснялись красть его у других.