Числа. Хаос - Рейчел Уорд

У нас нет автомобильного сиденья для Мии, поэтому я сажусь назад и держу ее на руках.

— Едь медленно, — говорю я.

— Ясное дело.

Больница вся белая и сверкает. Я уже месяца три из дому не выходила, у меня от всего этого голова кругом идет. Все такое чистое, большое, деловитое. Гляжу на себя: заляпанный свитер поверх футболки, спортивные штаны. Домашние тапки на босу ногу. Вид такой, будто я спала в одежде.

— Имя, фамилия?

— Салли Харрисон.

— Удостоверение личности, пожалуйста.

— Ой, боже мой, я его, кажется, дома забыла. Так спешили…

Регистраторша смотрит на меня в упор, подняв бровь.

— Вы не чипированы?

— Нет.

— А ребенок?

— Нет.

Без предъявления удостоверения личности могут отказаться лечить. Гляжу на нее, не понимая, куда она клонит.

— Пожалуйста… — говорю я.

Бровь задирается еще выше, но потом регистраторша вздыхает и расспрашивает дальше. Даю ей выдуманный адрес и телефон и рассказываю о симптомах Мии все, что знаю.

Ждать приходится всего двадцать минут, потом медсестра ведет нас в смотровую. Туда приходит врач — совсем молодая женщина, но под глазами у нее серые круги, а светлые волосы вылезают из растрепанного хвостика.

— Давайте поглядим на вашу малышку.

Ее кладут на белый матрасик за прозрачной загородкой, как в аквариум, и осторожно раздевают.

— Когда у нее поднялась температура?

— Часов двенадцать назад. И с тех пор она плачет, с перерывами.

— Грудь берет?

— С тех пор, как начала плакать, — нет.

Они осматривают каждый дюйм, проверяют и глаза, и уши, и рот, бережно сгибают и разгибают руки и ноги.

— Похоже, у нее инфекция в пупочной ранке. Видите, тут покраснение и отек.

Теперь, когда врач мне все показывает, я и сама вижу. Кожа на животике вокруг остатков пуповины вспухла и воспалена. Боже мой, как же я проглядела? Какая я мать после этого?! Больно ей, вот и плачет!

— Сейчас мы дадим антибиотик.

Не успеваю я ответить, как они делают ей укол в ногу. Потом достают из целлофановой обертки еще один шприц.

— Она ведь еще не чипирована?

— Нет, но…

— Это обязательно.

Врач коротко косится на меня, и я понимаю, что спорить бессмысленно. Если бы я и хотела, все равно уже поздно. Игла уже вонзилась, на шприц уже нажали.

— Пойдемте в палату, там мы заполним историю болезни.

— В палату?..

— Инфекция в этой части тела довольно опасна. Иногда они приводят к столбняку, поэтому сегодня мы подержим ее здесь и понаблюдаем, как она реагирует на терапию.

Подержим здесь?!

— А… а нельзя просто дать ей лекарство? Мы бы не хотели оставаться. У нас дела…

— Нужно ее обследовать. Для такого маленького ребенка столбняк смертельно опасен. Мы не можем рисковать. Да и у вас такой вид, что вам пора отдохнуть. Можно на день поместить вас в палату матери и ребенка, если хотите, найдем одноместную.

Такое ощущение, что все вырвалось из-под контроля. Врачи ее заполучили и не желают отдавать. Поймали. Чипировали. При мысли, что ей в тело вживили микрочип, мне становится худо. Я не хотела, чтобы с ней так поступали. Не хотела чтобы ее пометили, заклеймили и всю жизнь держали под колпаком.

Правда, если я и дальше буду гнуть свою линию — забытое удостоверение, вымышленное имя, чужой адрес, — ничего плохого нам не сделают, так ведь? Гляжу на животик Мии, на туго натянутую, блестящую больную кожу, и понимаю — выбора у меня нет.

Адам

Выписывать меня не хотели, но я все равно ухожу. Не могу здесь оставаться. Свихнусь к чертовой матери. Бабуля приносит мне чистую одежду, и я одеваюсь, пока медсестра учит бабулю, что делать с моим лицом. Потом можно идти.

Когда я подхожу попрощаться к Уэсли, его тошнит в тазик. Он поднимает руку, но говорить не может.

— Держись тут, Уэс, — говорю. Так хочется сказать ему — бросай свою химию, порадуйся жизни, пока можно. Он же «двадцать седьмой», ему всего-то неделя осталась. Но когда я начинаю думать, с какого конца мне нужно браться, чтобы все изменить, изменить судьбу «двадцать седьмых», мне приходит в голову, что химия ему очень даже нужна: может, протянет чуть дольше.

Вот я и молчу и выхожу из палаты. Не могу удержаться, бросаю взгляд на койку, где лежал Карл. Теперь там кто-то другой, и на моем месте тоже будет кто-то другой. Непрерывный конвейер больных и увечных, кто-то поправится, кто-то нет, но, когда я думаю о Карле, на сердце становится тяжело. Это я виноват. Надо было всего-навсего не спать. А я его подвел.

— Что тебя гложет? Ты же вроде бы хотел домой?

— Да ничего. Просто… место такое.

— Ты сделал все, что мог, — говорит бабуля, прочитав мои мысли, — и я тоже.

— Значит, мало старались.

— Прекрати самобичевание. Пошли отсюда скорее.

Не ожидал, что ходить будет так трудно. Пролежал семнадцать дней, и ноги отключились. Коридоры никак не кончаются.

— Тут слева как раз автобусная остановка. Адам… Адам!

Голос ее замолкает — и я больше ничего не слышу. В побитую старую тачку на парковке садится девушка. На плечах у нее куртка, рук не видно. Ей помогает какой-то высокий тощий тип. Он заслоняет ее от меня, но я ее сразу узнал.

Это Сара.

Она что-то сделала с прической, сбрила половину волос, но это она. Силы небесные! Она!

Стою как дурак, гляжу, как она забирается на заднее сиденье. Тощий закрывает дверь, обходит машину, открывает водительскую дверь, и тут я вроде как просыпаюсь. Она уезжает! Еще минута — и ее здесь не будет! Что же делать?

— Адам! Куда ты, черт побери?!

Иду к парковке, потом перехожу на бег. Тощий завел машину, они отъезжают. Нужно перехватить их у шлагбаума. Там им придется остановиться, чтобы их выпустили. Машина едет медленно, и я успеваю доковылять до выезда раньше. Машу водителю, чтобы притормозил. Он пугается, но шлагбаум все равно еще закрыт. Останавливает машину, опускает стекло с пассажирской стороны и наклоняется к окну.

— Чего, братишка? — спрашивает он.

Гляжу на заднее сиденье. Подголовник все заслоняет.

— Я просто хотел… простите… Сара?

Она передвигается в сторону, и я вижу ее лицо. Это точно она, это ее лицо было у меня в голове с утра до вечера, это его я вспоминал перед сном. Она ахает, челюсть у нее отвисает, и тут я вспоминаю, какое лицо теперь у меня самого, как она, наверное, перепугалась, когда меня увидела.

Прикрываю щеку рукой.

— Страшно только с виду, на самом деле… — начинаю я, но тут Сара отворачивается и кричит:

— Винни, поехали отсюда! Поехали скорее! Быстро! Быстро!

— Сара!