На основании статьи… - Владимир Кунин

Эта трасса называлась «бродвей», или попросту — «брод», и там почти все знали почти всех…

Старый дом на Кронверкской улице пошел на капитальный ремонт, и Кириллу с Зоей на три года предстояло переехать в «маневренный фонд», в какую-то коммунальную квартиру у черта на куличках.

К счастью, к тому времени у Кирилла и Зои образовались деньги. И достаточно крупная (для них!) сумма. Во всяком случае, ее могло хватить на первый взнос за двухкомнатную кооперативную квартиру.

Деньги же появились вот откуда: Зоя написала превосходную кандидатскую диссертацию за какую-то чиновную даму из Управления культуры Ленгорисполкома и получила от этой дамы весьма ощутимый гонорар, а Кирилл тяжким трудом журналиста-кинодокументалиста заработал за три двухчастевых сценария на студии документальных фильмов.

Эта же «остепененная» дама из Управления культуры, уже кандидат искусствоведения, была резко повышена в должности и в благодарность устроила Зое и Кириллу внеочередное вступление в жилищный кооператив.

Куда они и внесли все свои невиданные доселе деньги — одну тысячу восемьсот рублей. И остались без копейки.

Но для того, чтобы получить эту двухкомнатную квартиру, им срочно нужно было оформить официально зарегистрированный брак. И точка! Это при том, что Кирилл, как член творческого Союза, имел право на дополнительные пятнадцать квадратных метров жилой площади.

Немедленно подали заявления в ЗАГС. Две недели ожидания…

Когда же прошли эти томительные две недели и на следующий день Кирилл и Зоя должны были явиться в ЗАГС, выяснилось, что в доме нет денег. Ни копейки! А только одна регистрация стоила пятнадцать рублей…

С вечера Кирилл снова привычно сел за руль своей «Победы» имени Левы Кучера, положил молоток под сиденье и выехал в ночь.

Под утро привез сонной Зое кучку скомканных рублей, несколько трешек, одну пятерку и горсть мелочи.

А еще привез вздувшуюся верхнюю губу и рассеченную надбровную дугу с левой стороны своего интеллигентного лица. Рубашка в бурых пятнах засохшей крови, воротник у старой армейской кожаной куртки наполовину оторван.

Из-за клиентуры подрался с тремя шоферами такси у ресторана «Метрополь» на Садовой. Двоих вырубил, а третий… Уж больно здоров оказался этот третий.

Зоя тут же выстирала рубашку, кое-как починила куртку и сразу же отложила часть денег на давно просроченную оплату воды, газа и электричества. Оставалось ровно двадцать рублей. Пятнадцать на регистрацию и пять — на предстоящие свадебные торжества по случаю официального бракосочетания.

В девять утра позвонили ближайшему приятелю — Вене Лифшицу, главному инженеру жутко секретного НИИ. Позвали в свидетели.

— Ноу проблем, — тут же сказал Веня.

Месяц назад он должен был лететь в Англию, в научную командировку. Но его не выпустили по пятому пункту. И теперь он повсюду втискивал английские словечки.

— А когда? — уже по-русски спросил Веня.

— Сейчас. В ЗАГСе Петроградского района нужно быть в десять. Я не успеваю за тобой заехать. Зойка должна еще меня загримировать.

— Под кого?

— Под нормального человека.

— А что случилось?

— Потом расскажу. Деньги у тебя есть?

— Нет, конечно! — почему-то радостно сказал Веня.

— Как же ты доедешь до Петроградской?

— У меня проездной.

Из ЗАГСа Зоя Каретникова вышла уже задокументированной «Зоей Александровной Тепловой».

Кирилл Петрович Теплов оказался на улице — не менее официально женатым человеком со вздувшейся верхней губой и неумело замазанным фингалом над и под левым глазом. Что поначалу несколько насторожило сотрудников ЗАГСа…

А Вениамин Яковлевич Лифшиц покинул это госучреждение начисто освобожденным от безнадежной, им же придуманной влюбленности в Зою Каретникову. Теперь она была «Теплова» и прекрасно вписывалась в древнюю заповедь — «Не возлюби жену ближнего». Или что-то в этом роде…

Есть хотелось безумно! Всем троим. Но еще больше хотелось выпить.

Зашли в «Рюмочную».

Тогда по всему Ленинграду были разбросаны такие крохотные полуподвальные предприятия скоростной подготовки алкоголиков.

За пятьдесят пять копеек вы получали пятьдесят граммов водки и один чахлый бутербродик с килечкой, или колбаской, или сыром. Или, если повезет, с подсохшей и выгнувшейся дугой шпротинкой.

Перелистывая то забавное время, старик Теплов сегодня употреблял слова «бутербродик», «килечка», «шпротинка» (из общепита) вовсе не от умиления при воспоминаниях о Легкой, Нищей и Веселой Молодости, как это обычно делают разбогатевшие к старости мемуаристы.

Во всем этом привычном мемуарно-осточертевшем конструкторе из блеклых и хрупких осколков прошлого была только Полунищая Молодость. Но отнюдь не Легкая и не такая уж Веселая.

Уменьшительная же форма слов «бутерброд», «колбаса», «килька» и «шпроты» всего лишь определяла их наглые жульнические размеры.

…А жрать всем троим тогда хотелось дико!

Встали в очередь. Решили ограничиться шестью рюмками водки (по две на нос), а на сэкономленные деньги попросить по два бутерброда к каждой рюмке.

В чем им было грубо и категорически отказано:

— Запрещено по распоряжению Управления торговли! — зычно прокричала из-за стойки толстая миловидная деваха в накрахмаленном кокошнике и несвежей белой куртке. — Следующий!

Все трое обиделись и вышли из «Рюмочной».

— «Казалось, из какого сора…» — пробормотал Веня Лифшиц.

— О чем ты? — не поняла Зоя.

— Наверное, именно от подобных микроскопических столкновений с Властью и возникают оппозиции, рождающие Революции, — сказал Кирилл. — От необходимости делить десять рюмок водки на троих и по распоряжению Управления торговли насильственно смирять голод… Я угадал, Венька?

— Оф коре! — тут же по-английски откликнулся «невыездной» Лифшиц с врожденным пятым пунктом неполноценности. — Шурли!

Неожиданно к ним подошел горбатый карлик из страшных сказок Гауфа и попросил «копеечку».

Интеллигентно стараясь не обращать внимания на его ущербность, зная, что по закону естественной компенсации физические недостатки обязательно должны восполняться такими привлекательными качествами, как благородство души и притягательная ясность разума, Кирилл Теплов широко и легкомысленно протянул ему ладонь со всей мелочью, которая до этого была зажата у него в кулаке. Протянул в надежде на то, что карлик сам выберет себе пятак или, возможно, даже гривенник.

Сегодня был ИХ День, ИХ Праздник, несмотря на «рюмочное» хамство Управления торговли! И Кирилл решил не рыться в кармане, унизительно, на ощупь, отыскивая монетку, прямо скажем, небольшого достоинства.

Но этот горбатый сказочный карлик с огромными ангельскими голубыми глазами, заглядывая снизу в лицо Кириллу Теплову, сгреб с его ладони всю их кровную мелочь, как-то нехорошо ухмыльнулся и…

…ИСЧЕЗ самым натуральным образом! Был… и нету!..

Когда все трое очнулись от этого чудовищного грабежа среди бела дня, Веня Лифшиц взял организацию свадьбы-женитьбы Тепловых в свои руки.

— Ну вас всех в жопу! Молодожены хреновы… — сказал он громко. — Давайте сюда пятерку! Стойте здесь. Я сейчас!

Зашел в угловой гастроном, купил бутылку водки за три рубля шестьдесят две копейки и большую селедку с рыжим отливом — копеек за пятьдесят.

На оставшиеся деньги, трамваем и троллейбусом повез только что поженившихся Тепловых к себе домой на Васильевский остров…

А уже там они пили свою замечательную свадебную водку, и рыжая селедка за полтинник в блистательном стиле переиграла все виды дорогих осетровых пород, а маленькая худенькая еврейская мама Веньки — Любовь Абрамовна Лифшиц кормила их собственноручно изготовленным феерическим борщом с чесноком и сметаной!!!

Они вылавливали из борща куски мяса, жрали их, экономно запивая водкой, и беспардонно чавкали от любви и счастья!

«…Да не может быть!!! Неужели мне так не повезло?!. Хотя бы еще пару лет… Не для чего-то там такого особенного… Для Зойки! Для себя. Я вообще никуда не хочу… Ни в какой Сингапур. Зачем? Чтобы умереть там на китайском языке? Я просто хочу жить… Все, все! Взяли себя в руки… Тихо. Спокойно! Это уже начинается истерика. Странно, но испуг во мне возникает очень относительный. Умозрительный, что ли… В то же время я знаю, что когда Жизнь неожиданно кончается — надо пугаться. Я и пугаюсь. Но до конца не веря ни в свой испуг, ни в то, что должно вот-вот произойти…» — думал на следующее утро Кирилл Петрович.

После вчерашней капельницы с «витаминами», после вечернего отъезда Зои домой у него полночи раскалывалась голова, а с пяти часов утра началась неудержимая рвота — до обморочного состояния, почти до полной невозможности шевельнуть рукой или ногой. Любое движение вызывало невероятную, не конкретную, какую-то «плавающую», перемещающуюся по всему телу боль.