Последний снег - Стина Джексон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Габриэль и Лиам переглянулись через волосатую грудь отца. Уже тогда было ясно, что им суждено соперничать.
С другого берега озера ветер доносил звонкий голос Симона, зовущего деда. Лес тут был гуще, и ей приходилось протискиваться между ветвей. Под ногами блестел лед. В свете фонарика плясали тени. Она позвала отца, и собственный голос показался ей незнакомым.
Воспоминания о другом времени проплывали перед глазами. О том времени, когда она с разбитыми коленками и спутанными волосами искала в лесу укрытия. Видар пытался запугать ее историями про троллей и прочую лесную нечисть, чтобы удержать дома, но дома было еще хуже.
Внезапно ее плеча коснулась чья-то рука, и она от страха выронила фонарь, отчего тот сразу погас. Рефлекторно обернулась. На тропинке перед ней возвышался крупный мужчина. От одежды шел сильный запашок. Лив нагнулась за фонарем и, нажав на кнопку, направила свет в лицо мужику.
— Карл-Эрик! Ты меня до смерти напугал!
Он прикрыл глаза рукой. Из-под руки были видны глубокие морщины и длинная, по грудь борода.
— Чего орешь на весь лес? Можно подумать, деревня горит.
— Мы отца ищем. Его нет с утра.
— Вот тебе на… Видар не из тех, кто может в нашем лесу заблудиться.
Карл-Эрик Брэнстрем был деревенским бобылем. Моложе Видара, но все равно старый. Они состояли в кровном родстве, о чем, впрочем, Видар предпочитал не вспоминать. О Карле-Эрике отец всегда отзывался как о неудачнике и пьянчуге, которого в приличный дом и на порог не пустят. Но Лив в детстве обожала этого человека. Ее не смущал вечный запах перегара и то, как он фальшивил, распевая любовные песни. Карл-Эрик был чувствительным и легко ударялся в слезы, за что Видар его презирал. «От таких надо держаться подальше, — говорил он. — Эта слабость заразна».
Слабый или нет, сейчас Лив была рада ему.
— Ты случайно его не видел? — спросила она.
— В последний раз я его видел за рулем, а ты сидела рядом, как обычно.
Лив опустила фонарь, чтобы свет не резал глаза. Карл-Эрик, посмотрев на нее, удивленно присвистнул.
— Ты так похожа на свою мать… Еще немного, и решил бы, что передо мной приведение.
Это ее удивило. В деревне мало кто помнил Кристину. Только отец. А ей он рассказывал о матери, чтобы лишний раз попрекнуть.
Снова раздался голос Симона — на этот раз он звал ее. Сквозь еловую толщу было видно, как вдали слабо мерцает фонарик.
— Мне надо идти. А то Симон решит, что я тоже заблудилась. Скажи, если что-то разузнаешь.
Карл-Эрик блеснул зубами.
— В твоих интересах, девочка, чтобы он не возвращался.
ОКТЯБРЬ 2000 ГОДА
Отец исчезает в сумерках с ружьем через плечо. Лив смотрит в окно, как он уходит. В стекле она видит свое отражение. Плечи расправляются, теперь ей легче дышать.
Она не включает свет. В полумраке горит огонек сигареты. Прикуривает новую от старой. Подумывает включить музыку и танцевать. А можно позвонить кому-нибудь и пригласить в гости. Воспользоваться свободой. Но она никому не звонит, потому что звонить ей некому. Сидит одна в темноте.
Под утро она начинает мерить шагами скрипучий пол. Взгляд то и дело обращается к темному окну, но опять она видит только свое отражение; в глазах — страх и тревога.
Она зажигает свечку, ставит на подоконник. Пламя дрожит от ее дыхания. Что, если отец не вернется? От сигаретного дыма в комнате кружится голова. Ей больше не хочется танцевать, от ощущения свободы и следа не осталось.
Дом сотрясает ветер. Она лежит в кровати и прислушивается. Ей кажется, что отец поднимается под лестнице, но хлопка двери не было.
Глаз она так и не сомкнула. Пьет кофе, дышит на окно и выводит узоры на запотевшем стекле. На улице холодно, деревья покрыты инеем. В такой холод долго не протянешь. Мысль кажется безумной, но она думает, что же теперь делать. Как что — собирать чемодан. Только летние вещи. Там, куда она поедет, зимы никогда не бывает. Ощущение свободы возвращается. Она включает музыку на полную громкость, даже стены вибрируют.
Из-за грохота музыки она не слышит, как он вернулся. Время уже обеденное. Лосятина порублена и ждет на кухне. Она испытывает разочарование и облегчение одновременно. Обедают в кухне и смотрят через окно на рога, брошенные во дворе. Он рассказывает о долгой морозной ночи, о тяжести ружья на плече, о том, как природа просыпается на рассвете. Она спрашивает, убил ли он лося с первого выстрела. Отец сияет. Важнее всего — терпение, говорит он. Спешка не к добру.
Потом он спрашивает, как прошла ее ночь, и она смотрит в стол.
— Ты ведь не боишься темноты?
— Я тоже хочу с тобой на охоту.
Он с улыбкой кивает. Конечно, в следующий раз возьму тебя с собой.
Но наступает новая осень, потом еще одна, и каждый раз отец идет на охоту один. Оставляет ее наедине со страхом и свободой в скрипучем старом доме.
Только намного позже она поняла, что он тоже боялся. Боялся доверить ей оружие.
Не зажигая фонаря, Лив пошла через лес к дому вдовы Юханссон. Там ее встретили собаки и одинокая лампочка над дверью, но в окнах было темно. Приоткрыв входную дверь, она позвала Йонни, но никто не откликнулся. Лив вошла. Прокралась по коридору мимо кухни и гостиной со старой пыльной мебелью и остановилась на пороге спальни. Кровать была заправлена. Только глаза чучела на стене смотрели на нее осуждающе. Йонни дома не было. Включив свет, Лив увидела, что весь пол в грязных следах, словно кто-то ходил по спальне в уличной обуви.
Она вернулась на кухню и взяла одну из его сигарет. Может, Йонни работает допоздна? Она не в курсе его расписания. У них не те отношения, когда точно знаешь, чем в этот час занят другой. Таких отношений у нее никогда ни с кем не было.
Посмотрев в окно, отметила, что машины во дворе нет. Изучила содержимое холодильника. Упаковка крепкого пива, вскрытая банка с сосисками, брусок масла и банка маринованной свеклы колечками. Остатки сыра, которым он пытался ее угостить.
Вернулась в спальню с внезапным желанием порыться в его вещах. Зажав сигарету в губах, проверила шкафы. Смотреть там было не на что.
Несколько застиранных джинсов и темных фланелевых рубашек. Футболки с портретами рок-групп восьмидесятых.
