Ксеноугроза: Омнибус - Питер Фехервари

В следующий раз мы встретились уже как равные: комиссары, присоединенные к 12-му полку Галантайских Гхурков, который нес службу в кишевших крутами речных долинах Долорозы Пурпурной. К тому времени Ниманд совершил почти две сотни казней; он отбирал жизнь у своих подопечных за мельчайшие дисциплинарные проступки.

«Айверсон, ты слишком много думаешь, — словно повторяя старые упреки Бирса, ворчал Детлеф каждый раз, когда я выступал против его решений. — Мы с тобой орудия воли Бога-Императора, освобожденные от сомнений и страстей, что порабощают меньших людей. Сомнение — вот наше единственное преступление!»

Эта показушная безучастность никогда не вводила меня в заблуждение. Я видел, как сильно Ниманд наслаждается убийствами, и поэтому бросил его на поживу крутам. Как это случилось? Мы заблудились глубоко в Трясине, Детлеф получил тяжелую рану — сплошная пуля вспорола живот. Он молил вынести его на себе или избавить от страданий. Вместо этого я отстрелил Ниманду обе руки, чтобы комиссар не смог покончить с собой. Помню, как уходил прочь, а он упрашивал и проклинал меня, а потом начал кричать, когда ксеносы отыскали его. Знаешь, круты — это особенно мерзкие прихлебатели синекожих, птицеподобные хищники, которые обожают разрывать врагов на куски и поедать их плоть. Причем не обязательно в такой последовательности…

Я предполагал, что Детлеф обязательно вернется, но недооценивал пагубное влияние его тени. Так или иначе, но Ниманд проклял меня. После его возращения я начал все безогляднее прибегать к высшей мере наказания, за два года чуть ли не утроил количество расстрелов и совершенно об этом не задумывался. По правде, тогда я вообще почти ни о чем не думал — до ущелья Индиго и Номера 27, девушки с глазами святой.

После этого всё изменилось.

Из дневника Айверсона

— Но вам сюда нельзя! — бушевал молодой пилот десантного корабля, напряженно глядя на древний автопистолет в руке нарушителя. — Правила поведения на борту весьма недвусмысленно указывают…

— Сынок, если в мире и есть что недвусмысленное, так это пушка, которая направлена тебе в лицо, — возразил беловолосый безумец, ворвавшийся в кабину. — И ещё, может, Слово Императорово, но насчет него я уже не совсем уверен.

— К тому же, Хайме, он уже вошел, — апатично заметил второй пилот. — И, бьюсь об заклад, обратно уходить пока не собирается.

Полковник Катлер отвернулся от молодого человека в кресле первого пилота и посмотрел на его куда более пожилого коллегу, откинувшегося на спинку сиденья. Редеющие седые волосы летчика были собраны в унылый хвостик, из-за которого он смахивал на увядшего ловеласа. Коричневато-красную кожу лица прорезали глубокие морщины, а мешки под глазами отвисали так же безвольно, как и раздутое брюхо. Энсор прикинул, что мужику хорошо за шестьдесят, и выглядел он на все прожитые годы.

— Как ваше имя, сэр? — спросил полковник, не сумев разобрать надпись на мятом комбинезоне.

— Стало быть, Ортега, сеньор, — второй пилот говорил с почти театральными нотками, голосом человека, который наслаждался беседой ради беседы. — Гвидо Гонсало Ортега, пилот третьего класса с перспективой понижения, 33-й Верзантский «Небесные тени», приданный славному 6-му полку «Буря» в служении его святейшеству, почитаемому Водному Дракону Агилье де Каравахаль, да благословляют вечно его праведные кости эту заразную яму со змеями.

— Это ересь, Ортега! — скрипучим голосом запротестовал его товарищ. — Водный Дракон трудится в Трясине на благо Императора, очищая дикарей и изгоняя ксеносов.

— Водный Дракон несколько лет назад захлебнулся в собственной крови и блевотине, парень, — в тоне Гвидо появилась нежданная горечь. — И то же самое случилось с каждым из несчастных придурков, которых он затащил с собой в Трясину. Нет, Хайме, «Небесные тени» — всё, что осталось от 6-го полка.

— Обращайтесь ко мне по уставу, второй пилот Ортега!

— Сынок, ты бы просто управлял кораблем и не мешал старшим разговаривать, — вмешался Катлер, махнув пистолетом в сторону Хайме.

Продолжая негодовать, тот повернулся к приборной панели и выругался, увидев мигающий красный огонек, сигнал, что в двигателе забился ещё один фильтр. Десантное судно погрузилось в миазмы «Удушливой зоны», или попросту «Удавки», жалкой пародии Федры на облачный слой. Грязная работа — летать в плотном скоплении мелких парящих грибков, но спускаться ниже уровня смога было куда опаснее. Флот уже потерял множество птичек в результате атак вражеских «небесных снайперов», высотных дронов, оснащенных смертоносными рельсовыми пушками.

Опытными пальцами пилот переключил несколько рычажков, промывая фильтр. Мигнув, красный огонек погас, и Хайме Эрнандес Гарридо облегченно выдохнул. Следить за фильтрами входило в обязанности Ортеги, но последнее время этому придурку ничего нельзя было доверить. Хайме много раз докладывал о его расхлябанности, но в Небесном корпусе осталось так мало летчиков, что второй пилот отделался понижением в ранге.

Что было намного важнее, рапорт принес Эрнандесу значок Небесного Дозора, награду, которую получали только бойцы, проявившие безукоризненную верность. Хайме с гордостью носил серебряный крылатый глаз на лацкане, наслаждаясь видимым отвращением Гвидо. К сожалению, старый козел нанес ответный удар, прибегнув к химическому оружию в виде непрерывно испускаемых газов. В результате боевых действий кабина превратилась в отравленную территорию, соперничающую по ядовитости с наружным смогом.

Если Хайме немного повезет, то везение Ортеги скоро закончится, и на место второго пилота назначат кого-то более молодого и искренне верующего. Дряхлому старичью не место на святой войне.

Металлическая сходня с грохотом обрушилась на берег, и капитан 4-й роты Эмброуз Темплтон, пошатываясь, выбрался из лодки. Все ещё не отойдя от морской круговерти, он стоял на рампе и моргал, пытаясь разобраться в хаосе, творившемся на берегу. Искал подходящие слова…

Слепой и связанный, с сердцем разбитым, безглазо танцую симфонию скорби.

Эти слова Темплтон записал окровавленными руками на полях смерти у Ефсиманских Водопадов, лихорадочно заполняя неразборчивыми каракулями записную книжку. Капитан переносил ужас на страницы, чтобы тот не поглотил его рассудок. Под своим расфуфыренным мундиром Эмброуз был обычным пожилым человеком, лысеющим и с землистым лицом, но под этой серостью вечно бунтовали беспокойные слова. До восстаний на Провидении Темплтон усердно изучал историю военного искусства, перебирал стратегии прошлого, чтобы дополнить ими тактики будущего. Привычка к дисциплине сослужила ему хорошую службу во время конфликта, и ученый стал хорошим офицером, а хороший офицер со временем стал неплохим поэтом. После Ефсимании капитан увидел в материальных потерях на войне материал для своего эпического труда, «Гимна воронью».

Хищные падальщики кружат крикливо, бездну потерь людских созерцая…

Лейтенант Тон споткнулся, выходя из лодки, поскользнулся и толкнул Эмброуза так, что оба конфедерата рухнули на полосу прилива. Вытянув руки перед собой, капитан почувствовал, как они погружаются во что-то мягкое и непрочное. Странный объект лопнул, разбрызгивая во все стороны зловонную жидкость. Задыхаясь и отплевываясь, Темплтон обнаружил, что стоит над мясистым скоплением грибков, с виду напоминающим грубую пародию на человека. А затем арканец увидел тусклые глаза, которые смотрели на него с раздутого фиолетового лица… Челюсти, раздвинутые проросшим изнутри корявым грибом с широкой шляпкой… Поблескивающие именные жетоны, вросшие в распухшую шею. Каким-то маленьким чудом Эмброуз не потерял очки и даже смог разобрать фамилию грибковой колонии: «Фалмер, К.А., капрал». Недоуменно сощурившись, он попытался осознать положение, замер в поисках метафоры…

…Словно горькие цветы пограничья, в смерти они разрастутся, и плоды их поглотят тех, кто задержится у порога…

Мгновение спустя кожа Фалмера задрожала, пошла рябью, и что-то принялось щипать Темплтона за ладони, остававшиеся внутри грудной клетки капрала. Рядом завопил Тон, так, что Эмброуз почувствовал отголосок этого звука, растущий в нем самом. Капитан понял, что, если выпустить крик на волю, он будет длиться вечно, поэтому попытался заглушить эхо новыми…

…словами, что поймают, и похоронят, и отвергнут все грехи…

— Вставай, товарищ капитан Наживка! — гортанно рявкнул кто-то с тем же акцентом, что и моряки на линкоре. Летийцы, вспомнил начинающий паниковать Темплтон.

Говоривший схватил арканца за воротник и вздернул на ноги; ладони капитана вырвались из трупа вместе со струей ихора, забрызгавшего ему очки. Эмброуз попытался вытереть слизь, но незнакомец ударил офицера по рукам и тут же принялся усердно очищать его одежду. Через жидкую пелену на стеклах Темплтон видел, как с рукавов осыпаются десятки паразитов размером с монету. Эти создания, состоявшие из одних только панцирей, клешней и шипастых отростков, напоминали помесь краба с медузой. Некоторые упрямо цеплялись за кожу капитана, пытаясь вгрызться в плоть, но его спаситель оторвал гадов с эффективностью, явно приобретенной на практике.