Седьмое Правило Волшебника или Столпы Творения - Терри Гудкайнд

– Это для твоей матери.

Оба передал ей монету. И осмелился вздохнуть лишь после того, как она взяла монету узловатыми пальцами, бросила в карман и снова вернулась к столу. Там она молча подняла несколько бутылей, изучая их содержимое при свете огня.

Обе не нравилось разговаривать с Латеей, но от ее молчания ему становилось совсем неуютно. Ничего путного для разговора в голову не приходило, но надо было хоть что-то сказать...

– Мама будет довольна лекарством. Она надеется, что оно поможет ее коленям.

– И надеется излечить сына, не так ли? Оба пожал плечами, сожалея, что затеял этот пустой разговор.

– Да, госпожа.

Колдунья глянула через плечо:

– Я уже говорила мамаше Шолк... Я сомневаюсь, что от этого будет какой-нибудь толк.

Оба тоже так думал, поскольку не верил, что ему требуется лечение. В детстве он думал, что мать все знает лучше и не будет давать ему лекарство, если оно не требуется, однако с тех пор многое изменилось. И мать больше не казалась Обе такой мудрой.

– Она ведь должна заботиться обо мне. И она все время старается, чтобы было лучше.

– А может быть, она надеется, что это лечение поможет ей избавиться от тебя?

Латея произнесла последнюю фразу бездумно, продолжая возиться с бутылями.

«Оба».

У Обы голова пошла кругом. Он не мигая смотрел в спину колдунье. До сих пор такая идея никогда не приходила ему в голову. Неужели Латея надеялась, что ее средство избавит мать от бастарда?.. Мать хаживала к Латее в гости. Может быть, они обсуждали это?..

Неужели он, как недоумок, верил, что эти две женщины желают ему добра, а все было наоборот?.. Может, они издавна вынашивали планы отравить его?

Ведь если с ним что-то случится, матери больше не надо будет содержать его. Она часто ругалась, что он много ест. Время от времени она заявляла, что ей приходится работать не столько на себя, сколько на него, и именно из-за него она не может скопить денег. А если бы она откладывала деньги, которые приходится годами тратить на его лечение, то сейчас бы уже жила в уютном домике.

Но ведь если с ним что-то произойдет, матери придется самой выполнять всю работу...

А может, обе женщины хотели убить его просто по злобе?..

Может быть, они не продумали все, как поступил бы Оба. Мать часто удивляла его своим простодушием.

Оба наблюдал, как на жидких волосах колдуньи мерцает отраженный свет.

– Сегодня мама сказала, что ей следовало бы сделать то, что вы советовали с самого начала.

Латея, наливавшая густую коричневую жидкость в банку, обернулась через плечо:

– Значит, теперь она считает так?

«Оба».

– А что вы советовали маме с самого начала?

– Разве это не ясно?

«Оба».

В его жилах застыла кровь, когда он все понял.

– Вы советовали ей убить меня!

Он еще никогда не говорил так прямо. Еще ни разу он не осмеливался перечить колдунье – слишком боялся ее. Но на этот раз слова были произнесены помимо его воли – таким же образом, как звучали в его мозгу голоса, и он заговорил о возможном убийстве прежде, чем успел подумать, разумно ли это.

Латею он удивил больше, чем себя. Она с сомнением застыла у своих бутылей, пристально глядя на него. Словно он переменился у нее на глазах... А может, так оно и было?..

Он вдруг понял: ему очень нравится ощущение, когда говоришь то, что думаешь.

Он никогда не видел раньше, чтобы Латея запиналась. Может быть, потому что чувствовала себя в безопасности, ходя вокруг да около предмета разговора – это была безопасность в тени слов, которые не выносились на дневной свет.

– Именно это вы всегда хотели сделать, Латея, правда? Убить выродка?

На худом лице колдуньи появилось жалкое подобие улыбки.

– Все не так, как тебе кажется, Оба. – Надменность и замедленность речи испарилась из ее голоса. – Все не так. – Она обращалась к нему теперь как к мужчине, а не как к незаконнорожденному щенку, которого лишь терпела. Голос ее звучал почти любезно. – Женщинам иногда лучше живется без новорожденного. Это не такое уж злодейство, когда ребеночек – еще младенец. Они ведь не настоящие люди...

«Оба. Сдавайся».

– Вы имеете в виду, это было бы проще?

– Конечно, – сказала она, с готовностью хватаясь за его слова. – Это было бы проще.

– Вы хотите сказать, что было бы легче... – Голос Обы зазвучал вдруг с такой силой, какой он и сам не ожидал. – Легче, пока они не выросли и не стали достаточно сильными, чтобы оказать сопротивление?

Новые способности, вырвавшиеся наружу, удивили его самого.

– Нет, нет, я вовсе не это хотела сказать...

Однако он считал, что колдунья хотела сказать именно это. В голосе Латеи зазвучало уважение, новое и совершенно непривычное ему отношение; она заговорила поспешно, почти суетливо:

– Я только имела в виду, что это легче, пока женщина не полюбила ребенка, пока он не стал личностью. Настоящим человеком с разумом. Это легче в младенчестве, а иногда для матери и вовсе самый лучший выход.

Оба непрерывно узнавал новое, но никак не мог сложить эти сведения в единую картину. Он чувствовал, что новое понимание имеет глубокий смысл, что он, Оба, на пороге важных открытий.

– Как это может быть самым лучшим?

Латея перестала наливать жидкость и поставила бутыль на стол:

– Ну-у... иногда, когда рожаешь младенца, начинается жизнь, полная лишений и для матери, и для ребенка. Иногда это лучше для обоих, правда...

Она быстро подошла к шкафчику.

А вернувшись с новой бутылью, встала с другой стороны стола, чтобы больше не находиться к нему спиной. Лекарство для него смешивалось из порошков и жидкостей. Что это за вещества, Оба не знал. Бутыль, которую принесла Латея, содержала одно из редких веществ, которые были ему знакомы, – сушеные корни горных роз. Они помогали от лихорадки и были похожи на коричневые сморщенные кружочки с рисунком в виде звезды посередине. Латея часто добавляла ему в снадобье один такой кружочек. На этот раз она насыпала целую пригоршню корня, раздробила его и погрузила крошки в приготавливаемое лекарство.

– Лучше для обоих? – спросил Оба.

Ее пальцы, казалось, что-то ищут.

– Да, иногда. – Было похоже, что колдунья больше не хочет говорить об этом, но не знает, как завершить разговор. – Иногда младенец приносит такие тяготы, что женщина не может их вынести. Эти лишения только подвергают опасности ее собственную жизнь и жизнь других детей.

– Но у мамы больше не было детей.

Латея какое-то время помолчала.

«Оба. Сдавайся».

Он прислушался к этому голосу, изменившемуся вдруг и ставшему гораздо более ясным.

– Не было... Но все равно ты был ей в тягость. Женщине трудно в одиночку растить ребенка. Особенно ребенка... – она прикусила язык и продолжала: – Я только хочу сказать, что это было трудно.