Мир детей - Максим Мамст

– Андрюша, к тебе гости, – позвала его Тихоновна. – Помнишь Сергея? Он навещал тебя в больнице в Речице.

Парень немного повернул голову, посмотрел на нас пустыми глазами, и снова отвернулся.

– Я думаю, он узнал вас, – сказала женщина. – Это пока все, что мы можем. Доктора говорят, что со временем, возможно, станем двигаться больше. Из собеса, вот, выделили кровать импортную. Чтобы, значит, пролежней не было.

– Мы побудем с ним, можно?

– Посидите, посидите. Не часто у нас бывают гости.

Дождавшись, когда Тихоновна оставила нас с Андреем наедине, Сергей подошел к нему и сдвинул волосы в бок. На виске зияла вмятина размером с гусиное яйцо.

– Он получил ее в Москве, на шабашке, – объяснил Сергей. – Первый раз в жизни поехал туда денег подзаработать, а вернулся уже таким. Когда я встретил его, он даже головой не мог пошевелить. Доктора ничего не могут сделать. Кость смяла ткани мозга. Если попробовать оперировать, большой риск кровоизлияния, и привет. Шаман оказался бессилен что-либо сделать. Теперь посмотрим, на что способен колдун.

Нужно признаться, на наших занятиях Серега никогда не использовал колдунство. От слова никак. То ли берег мое самолюбие, то ли понимал, что все равно мне это не постичь. Поэтому, естественно я загорелся желанием посмотреть, как это работает.

– Представь, что ты чувствуешь, когда у тебя температура тридцать девять – сорок, – продолжил Сергей. – Не совсем бред, но чувство оторванной реальности. Он живет в этом постоянно. Мало того, что практически обездвижен, так еще и восприятие искажено. Даже не искажено, а разорвано. Кость передавила сложные нейронные каналы. Теперь вместо нормальной циркуляции сознания у него обрывки, формирующие циклы и петли. Память о предмете то появляется, то исчезает напрочь. Кроме реальных предметов он видит и слышит галлюцинации, кажущиеся реальностью.

– Ты сможешь ему помочь? – спросил я.

– Думаю, что смогу. Африканские колдуны умеют размягчать кости. Именно так они делают страшненькие бесформенные тотемы из голов своих врагов. Думаю размягчить кость не проблема. Но вот тянуть придется крайне медленно. Не только кость, но и ткань, слой за слоем, распрямляя пережатые ткани, сосуды, каналы. Чтобы нигде ничего не лопнуло, не порвалось. И все стало на свои места. Слава богу, мозг – мягкая ткань, и сдавлен был не то, чтобы очень. Думаю, ничего не атрофировалось. Пойду, поговорю с матерью. Надеюсь, даст добро.

Он ушел, затем, когда возвращался, я услышал:

– Боюсь, я единственный, кто может ему помочь. Нужно тянуть кость.

Тихоновна шла рядом и лишь всхлипывала.

– Но должен предупредить, я не уверен в результате. Ему может стать лучше, или ничего не изменится. Или он может умереть. Как видите, выбор простой, но очень тяжелый. Нужно уже что-то решать.

Женщина заплакала. Сергей молчал. Она еще немного всплакнула, и тихо сказала:

– Видит бог, и не даст соврать, Сережа, иногда появляются такие мысли. Чтобы боженька забрал его уже к себе и не мучил больше. Мой сынок столько страдает… Это просто невыносимо. Знаете, что… Если вы и правда можете его исцелить… То, давайте попробуем, с божьей помощью. И будь, что будет. Я бы все отдала, только бы он поправился. Жизнь свою, оставшиеся годы бы отдала, чтобы жил мой сынок, женился, деток, внуков родил. Если же боженька заберет моего Андрюшу… – ее голос сорвался. – Нет, не будем об этом. Я буду молиться, что бы все получилось.

Она еще раз всплакнула, подошла к сыну:

– Андрюша, сынок… Сергей хочет попробовать тебе помочь. Ты не против, сынок?

Андрей лежал не шевелясь.

– Пожалуйста, только не делайте ему больно, – тихо попросила она.

– Ну что ж. Не будем терять времени, его у нас и так мало, – бодро сказал Сергей. – Вы можете оставаться тут, только ничего не говорите. Не отвлекайте. Я буду сильно занят. Не спрашивайте меня ни о чем. Я все равно не услышу. А вот сыну своему повредить можете. И принесите, пожалуйста, воды, и побольше.

Тихоновна вышла и вернулась, неся полный стеклянный графин и чашку.

Одну чашку Сергей выпил сразу. Вторую налил и поставил у изголовья кровати. Он сел, располагаясь удобно, чуть позади за головой несчастного. Сергей положил руки ему на голову, принялся слегка вращать его голову круговыми движениями. Сказал коротко:

– Спи.

Андрей закрыл глаза.

– Все, – сказал Сергей, обращаясь к нам, – ни звука.

Одну руку он убрал, уперся о спинку кровати, вторую положил прямо на вмятину. Закрыл глаза. Я услышал шепот рядом с собой. Тихоновна сидела с закрытыми глазами, и тихонько молилась про себя. Часы отбивали секунды. Пять, десять минут. Ничего не происходит. Вот засада, это был самый длинный, самый скучный урок в моей жизни. Включая университетские годы. Тихоновна периодически перестает шептать, но потом начинает снова. Приблизительно через час, Сергей пошевелился и открыл глаза. Залпом выпил вторую чашку воды.

– Это еще не все, – хрипло сказал он, растирая ладони, – сидите, отлично идет.

Он положил руку на травму, и снова погрузился в нирвану. Еще час. Тик-так. Черт, наверное, все гвозди этого стула перевернулись, и впивались мне в пятую точку. Все были заняты делом – Серега лечил, Тихоновна молилась. Только я мучался от безделья. Наконец, догадавшись, я достал телефон, и, отключив звук, погрузился в компьютерную игру.

– Пфф… Все – прохрипел Сергей, открывая глаза. – На сегодня, все.

– Как…? – нервно спросила женщина, прекратив молиться.

– Спит Андрей. Пусть отдыхает, – сказал Сергей, его голос понемногу восстанавливался. – Где-то на треть вытянул.

И правда, мало того, что глубина вмятины заметно уменьшилась, так и сама она, кажись, стала меньше по диаметру.

Тихоновна плакала. Однако Серега не стал ожидать. Быстро попрощался, сославшись на усталость. Пообещал, что завтра продолжим.

Смеркалось. Мы шли вдоль дороги. Серега рассказывал мне то, что осталось за кадром.

– Представь себе рассыпанное просо. Собираешь его по крупинке, и конца и края нет. И отвлечься нельзя. Напряжение дикое. И все чешется. Знаешь, как возвращается чувствительность, как бывает, когда отсидишь ногу, а потом встаешь? Зато когда освобождаешь сосуд, чувствуешь, как через него, чуть ли не с журчанием, начинает бить кровь… Фу, ну и вымотался я!

Сзади нас догнал припозднившийся грузовик. Водитель сжалился над двумя путниками, тормознул на обочине. Через несколько минут мы уже были в лагере.

Первое, что я увидел, был Леник, сидящий на перевернутом ящике и уплетающий шашлыки.

– Беру свои слова обратно, – промычал он с забитым ртом. – Хозяин – мировой мужик.

Он поднял большой палец, продолжил:

– Видать, раздал люлей за то недоразумение за обедом. Вечером принесли тушенные куриные ножки, одна в одну. И заливное! Заливное, мать его, прикиньте! А потом вот, шашлыкасы.

– И ты все никак торбу не набьешь? – спросил Сергей.

– Свои я давно уже съел. Это ваши. Пришлось охранять, чтобы ни одна падла не стянула.

– А сам чего тогда жрешь?

– Это штрафные, за опоздание.

– Отдай сюда, – Сергей забрал оставшиеся шампура, разделил поровну, половину протянул мне. – Где ночевать-то будем?

– В деревне, у деда одного. Все уже договорено.

Гентоса нашли возле сруба. Тот складывал инструменты и материалы в помещение. Тут же нас дожидалась кастрюля с остатками ужина.

– Было еще заливное. Как наш холодец, только по-французски, – сказал Гена. – Но сильно оно нежное. Вы же свалили куда-то с концами. Пришлось с Леником разделить, чтобы не растаяло.

– Ну что, готовы? – спросил он, закрывая дверь на ключ.

– Поехали, – ответил я за всех.

Дом, где мы остановились, был просторный. В семье, когда-то жившей здесь, по старому укладу было много детишек. Дети выросли и разъехались. А кровати так и остались стоять в ряд вдоль стены. Обычные, с железными сетками. Заботливо заправлены. Возле каждой на стене висит палас.

Серега завалился в койку, не раздеваясь, и практически сразу отрубился. Засыпая, я услышал голос Леника:

– Ушатый?!

– Что? – отозвался тот.

– Спокойной ночи.

– Иди ты на!..

Мои губы разъехались в улыбке даже сквозь сон.

Утром проснулись с первыми петухами. Умылись, перекусили с узелков, и вперед – на работу. Леник уже не хандрил, и рвался в бой, предвкушая вечернее угощение. Доски били споро, и к обеду вся обрешетка уже была готова. Бывало, кто-то из нас промахивался по шляпке, попадая по пальцу, и вся округа окрашивалась смачным, первосортным матом. Леник сидел ниже нас, и без умолку обсуждал своих соседей и знакомых.

– Шаман, Юпитер, вы че, не в курсе, откуда у Вальта такая кличка – Валет?

– Валет, как валет, – ответил Сергей. – Таких Валетов в каждой деревне вагон и маленькая тележка, а в городе – в каждом районе.

– Не-а, – протянул Леник, – наш Валет особенный. Ушатый, расскажи!

Гентос вскинул молоток, сделал вид, что прицеливается в озорника. Затем передумал, взял гвоздь и начал забивать.