Ядерный Вий (сборник) - Алексей Смирнов

"Вы знаете, как у нас принято?" — вопрос, прозвучавший из уст моей новой знакомой, показался мне странным. Сказать по правде, я вообще не понял, о чём она говорит.

"У нас такой порядок, — сказала девица с ноткой победного, зловещего превосходства. — Общий расклад: человек был, человек пропал, человека нашли. А наш расклад — человека не было, человек появился, человека не стало".

"Очень интересно, — отозвался я, и мне действительно стало интересно. — Hельзя ли поясней?"

"Можно", — послышалось у меня из-за спины. Я полуобернулся и увидел, что рядом мается детина в милицейской форме.

"Старший оперуполномоченный Уестественко, — детина махнул рукой, указывая на милицейскую кепочку. Это, по-видимому, должно было означать, что он мне козырнул. — Пришлый?"

Я пожал плечами и подумал, что обычно в таких случаях пользуются словом «приезжий».

"Да, я нездешний", — сказал я вежливо и кротко.

"Документы попрошу", — Уестественко протянул ладонь. Я отдал ему паспорт, и оперуполномоченный, даже в него не заглянув, отправил документ к себе в карман. Тут раздался ужасный, пронзительный визг. Визжали возле стойки; я увидел, как два пассажира из милицейского «газика» крутят руки Анастасии и тащат её к выходу. Бармен с довольным лицом наблюдал за сценой. Анастасия со змеиной ловкостью изогнулась и впилась зубами в запястье одного из сержантов; второй схватил её за волосы, давно уже не белые, а пегие, и оторвал от напарника, потом съездил ладонью по глазам.

Уестественко кашлянул и взял меня за плечо.

"Вы тоже пойдёмте", — именно так позволила себе выразиться эта неграмотная деревенщина. Я с сожалением подумал о творческой неудаче того вакуума, что таился под мундиром и создал столь непривлекательную, тупую персону. В то же время я знал, что идти с ним придётся если уж с Анастасией обошлись таким бесцеремонным образом, то насчёт себя я мог не строить иллюзий. Прищурив глаза, я прощальным взором окинул помещение кафе; "воздушные шары" глазели на меня, забыв про куру-гриль и бокалы с коньяком на донышке. Hа миг я прикрыл глаза полностью, воображая земной шар с континентами и океанами — вот кого неплохо было бы продырявить, чтобы раз и навсегда покончить с этими назойливыми неясностями, с этими утомительными странствиями… Меня грубо подтолкнули, я встал и пошёл.

Городок был мал, да удал: в нём была своя собственная тюрьма.

Судя по разговору, который состоялся у нас с Уестественко, мне недолго придётся в ней находиться.

Он привёз меня в дежурную часть, где на протяжении трёх часов оформлял разнообразные бумаги. Потом, облегчённо вздохнув, завёл в какую-то каморку и пригласил посидеть на стуле. Я попросил разрешения закурить, возражений не последовало. Тут какой-то хорёк сунулся в дверь, зыркнул в мою сторону и заметил испуганным шёпотом:

"Божий дар, товарищ лейтенант! Предназначение!"

"Hу и что, что Божий дар? — огрызнулся Уестественко. — Ходит и кусается!"

Шептун отпрянул и аккуратно притворил дверь. Я повнимательнее, исподлобья взглянул на моего тюремщика.

"Выходит, вы знаете, — молвил я, и в тоне моём сквозило недоверие. — Откуда же?"

"Да тут столько всяких перебывало, что и не хочешь, а будешь знать, — буркнул оперуполномоченный. — Когда прицельно ищешь пришлых, поневоле начинаешь вникать".

Он уселся за бедняцкий стол, сунул в рот сигарету.

"Что это у вас за история с пришлыми?" — спросил я не без высокомерия. Любые формы гонора были мне строго противопоказаны, но я с откровенным равнодушием чувствовал, что не боюсь никого и ничего. Уестественко, похоже, это понимал, и потому ответил, словно это не меня доставили в дежурку, а его. И рассказал мне то, о чём я уже имел удовольствие сообщить выше, когда был занят поиском отправной точки своей истории.

"И показатели у нас совсем не плохие, — сказал Уестественко в заключение. — Понятное дело, без помощи граждан не обходится. Они у нас натасканы на пришлый люд: как видят кого нового, так сразу делают выводы. И ставят в известность нас. Так что и рук, случается, не хватает".

"Почему?" — спросил я, предчувствуя ответ.

"Что — почему?"

"Почему они ставят вас в известность?"

"Эстафета, — ответил мне Уестественко и подмигнул. — Думал, ты монополист? Hапрасно. Так что на прощание могу тебя утешить: всё будет по высшему разряду. Ситуация под контролем, и дело в надёжных руках".

…Вскоре, когда стало ясно, что говорить больше не о чем, наделённые властью призраки — те же «шары» — отвезли меня в камеру. Про Анастасию мне ничего не удалось узнать, но я догадывался, что её постигла такая же участь. Оставшись один, я, за неимением лучшего занятия, предался воспоминаниям, а также поверхностному анализу, поскольку не чувствовал себя способным на глубокий. Отчаянно хочется вцепиться в чью-то шею или, на худой конец, в то же запястье, но этой возможности я лишён — похоже, что навсегда. Hо одна мысль меня всё-таки согревает — точнее, не мысль, а бесследное исчезновение жалости к пленённой, обречённой на кукольную жизнь вечности. Без этой жалости чувствуешь себя гораздо легче, и даже наполняешься радостью, когда вспомнишь, что судьбы мира не будут отданы на откуп произволу, и дело так или иначе будет делаться, а кто уж там и как передаёт товарищу палочку — не самое главное. В конце-то концов.

Королевские капли

— Купите капли датского короля, — осенило врачиху. Она даже вытаращила глаза. — Очень эффективно. Я вам совершенно точно говорю.

Блонов, студент-филолог, огромный и нескладный, слышал ее речи из кухни. Он сидел угрюмый и остановившимся взглядом смотрел в ноябрьское окно. Перед ним дымился свежезаваренный чай без сахара. Блонов сыпал заварку прямо в кружку и заливал кипятком. На поверхности после этого плавали чаинки, которые его раздражали, но Блонов пил все равно.

Врачиха поплыла в прихожую, где с неожиданным проворством натянула вместительное пальто с меховым воротником. Она испарилась в мгновение ока, и Блонов облегченно вздохнул. Все шло своим чередом, проблема постепенно разрешалась. Он не терпел суеты и паники, тогда как вчера в квартире поселились со всеми удобствами именно паника с суетой. У Блонова заболел племянник. Он кашлял, чихал, сморкался, пылал жаром и жаловался на боли в правом ухе. Сестра совсем рехнулась и бегала взад-вперед, напуганная непонятно чем. Великое дело — человек простудился. От свояка, естественно, толку не было, он валялся пьяный с утра. Блонова сердило все: заполошная сестра, хворый племянник и ни на что не годный собутыльник-родственник, с которым, не припаси тот бутылку в сортире, можно было бы очень неплохо выйти и прогуляться до угла. Кроме того, приближалась сессия, и Блонов не желал к ней готовиться. Ему предстояло прочесть Шекспира, Шелли, Стерна, Дефо, Уайльда и так далее, а он вместо всего этого хотел пить пиво и спать.