Журавленок и молнии - Владислав Крапивин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вместе – это хорошо. Казалось бы, что интересного сидеть целый час на подвешенной доске? А на самом деле – весело. Потому что сидишь и о чем угодно разговариваешь. Разные истории рассказываешь. Папа – о том, как смотрел в детстве трофейные фильмы про пиратов и дикаря Тарзана. Иринка – про то, как брат Виктор учил ее стрелять из лука и возил на велосипеде в лес (и как они там один раз надолго заблудились). Журка – про "витязей", про то, как в раннем детстве сочинял стихи и как был канатоходцем в цирке, который ребята устроили у них во дворе, в Картинске (два дня голова гудела, думали, что сотрясение). Он так весело всегда рассказывал! Переносицу сморщит и сам над собой посмеивается…
Но, если даже все молчали, все равно было хорошо. Просто потому, что тут Журка… Иногда, застеснявшись таких мыслей, Иринка говорила капризно:
– Папа, ты нас совсем замучил! Эта доска мне уже в кошмарах снится.
– Ришка, не кокетничай, – добродушно отзывался папа. Она вскакивала.
– Кто кокетничает? Не могу я больше. Все!
– Ну, началось. Характер показываем, – спокойно говорил папа. Журка, ты устал?
– Ни чуточки. И она тоже… Просто у нее сегодня "пфыкательное" настроение.
– Какое, какое?! – взвивалась Иринка. А папа говорил с удовольствием:
– "Пфыкательное"! Прекрасный термин.
Иринка пфыкала и садилась на доску, надув губы. А Журка смеялся. Тогда она тоже начинала смеяться, но сперва говорила Журке:
– Двое на одну! Эх ты, а еще витязь…
В субботу, когда шли к остановке, Журка вдруг замолчал на полуслове. Остановился. Иринка даже испугалась: он с непонятным лицом смотрел куда-то в сторону. Потом бросил у ее ног свой портфель и закричал:
– Лидия Сергеевна!
И побежал за женщиной, которая сошла с троллейбуса.
Та обернулась.
А Журка мчался к ней, раскинув руки, будто хотел обнять с разбега. Так бегут к маме, которая вернулась домой из долгой поездки. Правда, он все же не стал обнимать, в последний момент затормозил, остановился перед женщиной, сказал с радостным придыханием:
– Лидия Сергеевна… Правда, вы…
Она обрадовалась так же сильно:
– Журавин! Юрик!.. Надо же! Откуда ты здесь, Журавлик?
– Я переехал… недавно… А вы?
– А я еще в прошлом году. Сразу, как с вами попрощалась. Мужа перевели, вот и я… Теперь я опять студентка.
– Как студентка?
– Очень просто. Я же раньше педучилище кончила, а сейчас учусь в институте. А то ведь что получалось! Три года проучила вас, а потом отбирают, потому что после училища можно работать только в начальной школе… А я больше так не хочу. Пускай с первого класса по десятый… Ох, Журавлик ты мой, как я рада тебя видеть!
Она притянула его за плечи, прижала к себе. И он, кажется, чуть не замурлыкал от удовольствия. В самом деле!
Иринка, подобрав Журкин портфель, подошла и теперь стояла в трех шагах. Журка наконец оглянулся на нее.
– Лидия Сергеевна! Это Иринка! Моя… мой товарищ. Мы на одной парте… Иринка, это Лидия Сергеевна. Ты знаешь, я рассказывал.
– Я догадалась. Здравствуйте, – сказала Иринка, стараясь не очень показывать досаду. А досада была оттого, что Журка так стремительно забыл про все на свете (и про нее, про Иринку), бросил портфель, кинулся как сумасшедший. И еще оттого, что Лидия Сергеевна была совсем не такой, какой представляла ее Иринка. Невысокая, даже низенькая, толстоватая, с несовременной прической – какие-то рыжеватые кудряшки.
– Пойдемте ко мне в гости, – тут же предложила Лидия Сергеевна. Я недалеко живу, на улице Кирова.
Иринка бросила на Журку быстрый взгляд. Он, кажется, понял. Сказал огорченно:
– Ой, сейчас нельзя, Лидия Сергеевна, у нас дело важное. Но я обязательно! Скоро!
"Я," – опять ревниво подумала Иринка. И отвернулась. Журка, все еще светясь от радости, записал адрес, и они распрощались.
Стали ждать троллейбуса. Иринка молчала. Журка наконец спросил:
– Ты чего надутая?
– Я? – сказала она. – Ничуть… Просто я испугалась: ты так сорвался куда-то…
– Но это же Лидия Сергеевна…
– Да поняла я, поняла… Только я удивилась.
– Почему?
– Ну… – Иринка замялась, но удержаться не смогла: – Я думала, что она красавица, а она…
– Что "она"? – слегка насторожился Журка.
– Да ничего. Но… обыкновенная.
Журка не обиделся.
– Не все ли равно, красавица или нет, – сказал он задумчиво, будто что-то хорошее вспомнил. – Тут даже глупо так говорить…
– Почему же глупо? Для женщины внешность – это очень важно.
Журка подумал и серьезно разъяснил:
– Ты же про свою маму не думаешь, красавица она или нет. Просто она есть, вот и все…
– Сравнил! Мама у каждого одна, а учителей вон сколько.
– Лидия Сергеевна тоже одна, – отозвался Журка. – Ты просто не понимаешь…
Иринка хотела сказать, что где уж ей понимать такие сложности, но Журка перебил:
– Вон "шестерка" идет… Ну, пока. Через час я приду.
Будто ничего не случилось…
Журка не понял, отчего Иринка надулась, и не очень на это обратил внимание. Он слишком радовался встрече с Лидией Сергеевной. В самом прекрасном настроении он прибежал домой и с таким же настроением через час отправился к Иринке.
Она встретила его внизу, у подъезда. Глядя мимо Журки, хмуро сказала:
– Не получится сегодня работа…
Журка наконец сообразил:
– Слушай! Ты на меня разозлилась, что ли? За что? Ничего я не понимаю!
Иринка посмотрела виновато, почти со слезами.
– Разве в этом дело? У папы неприятности…
– А что случилось?
– Да… все то же… – горько сказала Иринка, и Журка вдруг подумал, что ее голос очень похож на голос Веры Вячеславовны. – Опять у него с выставкой… Совсем уже назначили, а теперь переносят на будущий год… Ну, он расстроился. Сидит, ругает киношников. Если уж он начал про киношников, значит, не до работы ему. Как бы опять сердце не заболело. Зимой и так целый месяц в больнице лежал…
– А что за киношники? – скованно спросил Журка.
– Так он их называет… двух своих врагов. Он говорит, что они свои картины с экрана срисовывают.
– Прямо в кино? – удивился Журка.
– Нет. Возьмут киножурнал, где строители или сталевары показаны, выберут подходящий кадр – и у себя в мастерской на экран через фильмоскоп. А потом обводят, раскрашивают. Раз, два – и картина готова. Можно хоть во всю стену…
– Разве так бывает? – недоверчиво сказал Журка.
– Значит, бывает… Папа горячий, несдержанный, но он никогда не обманывает. И всегда говорит, что думает. Как с размаха… Мама его за это сколько раз ругала…
Журка подавленно молчал. Как он мог помочь Иринке и ее отцу? И кто тут может помочь?
Журка и раньше знал, что бывают дома у Иринки грустные дни. Но у кого их не бывает? К тому же слышал об этом он лишь намеками и не очень тревожился.
При Журке Игорь Дмитриевич всегда был веселый, бодрый, готовый к работе. И не верилось, что когда-то он бывает не таким.
Журке Иринкин папа очень нравился. Стройный, похожий на дирижера, который вот-вот взмахнет палочкой и начнет озорную музыку. Он и кистью взмахивал, как дирижерской палочкой. У него были длинные пальцы и узкие загорелые запястья. И была в этих тонких руках большая сила. Однажды Игорь Дмитриевич взметнул в воздух Журку, чтобы поставить на качели, и Журка зажмурился от неожиданного ощущения: показалось, что его подхватили руки деда.
– Ты что, испугался, птаха?
– Не-е… – сказал Журка. Засмеялся и открыл глаза.
Игорь Дмитриевич тоже засмеялся. Волосы у него с густой сединой, а лицо совсем не старое. Оно было красивым и могло бы показаться строгим, если бы не рот. Большой улыбчивый рот словно вырезан из какого-то веселого портрета и не очень точно, чуть наискосок, приклеен на лицо Игоря Дмитриевича. Это рот доброго мальчишки. Впрочем, не только мальчишки. Потому что у Иринки были такие же губы и такая же улыбка (если, конечно, Иринка не дулась).
А сейчас Иринкин рот грустно сжат, и сама она стояла поникшая.
– Он же очень хороший художник! – искренне сказал Журка.
– Хороший, конечно… А в Союз художников который год не принимают. Он там у них на собрании одного начальника прямо при всех "киношником" обозвал. Ну вот, с тех пор…
– И выставку из-за этого отменили?
– Я не знаю… Видишь какое дело, он ведь работает в художественных мастерских, там ему заказ дали – какие-то планшеты для завода рисовать. А он увлекся нашей картиной, заказ вовремя не сдал… Главное, что на заводе-то ничего, согласились подождать, а директор мастерских расшумелся. В выставком пожаловался… А при чем здесь выставка? Это же разные вещи – заказ и картины! Просто у него там друзья…
– У кого? – машинально спросил Журка.
– Да у директора. В выставкоме. Вот они опять и сделали папе гадость…
– А у Игоря Дмитриевича разве нет друзей? Чтобы заступились за него? – сочувственно спросил Журка.
Иринка как-то по-старушечьи махнула рукой. И сказала с сердитой откровенностью:
