Время красивых людей - Елизавета Мусатова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как в замедленной съемке Алиса видела, что Мика подходит к заграждению. Видела, как узкие изящные ладони опускаются на бортик. Как Мика в один плавный прыжок перемахивает на стадион и плывет, плывет по нему, машет рукой неподвижным людям.
Как со стороны, Алиса видела себя, нескладно бегущую на деревянных ногах.
Как в дурном сне, когда тело ватное, и в ушах вата, и вокруг тоже вата, она сама неловко перевалилась через бортик и на ходу раскинула руки, чтобы в следующий момент развернуть вставшего на месте, разом замершего Мику к себе, обвить за плечи одной рукой, другой прижать голову к своему плечу и, как заведенная, повторять ему в затылок:
– Не смотри, не смотри, не смотри!
Поздно.
По дыханию, по дрожи, по тому, как больно его пальцы впились ей в бок, она знала: Мика видел.
Видел, почему редкие зрители несуществующего матча не махали ему в ответ и не встали с неудобных пластмассовых сидений. Видел то, что с расстояния увидеть было невозможно: закатившиеся глаза и аккуратные темные дырки во лбах.
За спиной раздался грубый оклик. Звал Марко. Ничто сейчас не заставило бы ее обернуться и выпустить Мику из рук. Так и стояла, держала его, переминалась с ноги на ногу, и чувствовала, как колотится чужое сердце. Услышала всхлип. На пробу кончиками пальцев погладила Мику по волосам. От прикосновения он вздрогнул и поднял голову. Глаза сухие, губы сомкнуты. Всхлип раздался снова.
Они обернулись как по команде и увидели, как госпожа Мария гладит Марко по руке, а тот смотрит остекленевшим взглядом на трибуны, коротко втягивает воздух через сжатые зубы и шмыгает носом, словно игравший в казаков-разбойников и расквасивший на бегу коленку пацаненок, который теперь скулит и удивляется, откуда столько красного и почему больно.
– Маки?
Марко не ответил. Алиса повторила:
– Маки!
Госпожа Мария легонько потянула его за руку, и тогда он медленно перевел красный влажный взгляд на Алису.
– Это что? – спросил он. – Это что, они что, мертвые?
Алиса почувствовала, как Мика вздрогнул, и чуть крепче сомкнула руки на его плечах.
– Да.
– Они что, стреляли в живых людей?
– Да.
– Твою мать. Твою мать, твою мать, твою мать.
Он повторял ругательство, как заевшая пластинка спотыкается на одной и той же фразе. Алиса отвела глаза и встретилась взглядом с госпожой Марией. Снова поразилась тому, как эти глаза, обычно подернутые мутной поволокой забытья, сейчас были ясными. Госпожа Мария отрицательно покачала головой. Алиса кивнула: да, поняла.
Так они и стояли: две женщины, которые обнимали двоих мальчиков, один из которых не мог перестать ругаться, а второй крупно вздрагивать, как пойманная в силок птица. Стояли и смотрели друг на друга. Алиса подумала, что не видела глаз госпожи Марии, когда они покидали ее квартиру. Какие глаза были у Мики, она помнит, а вот у хозяйки жилья, которое стало для них убежищем, нет. Видела ли сама хозяйка, как Алиса возвращалась за снимком, запирала дверь и прятала ключ под коврик? А если да, знала ли, что видит?
Одними губами Алиса сказала:
– Мне так жаль.
Госпожа Мария в ответ медленно наклонила голову. Это могло значить что угодно.
Марко, наконец, затих и отвернулся. Где-то вдалеке раздался вой сирены, и от него Мика вскинулся и заворочался в ее руках.
– Нужно идти, – сказал он.
– Сейчас пойдем. Ты только не оборачивайся? Смотри на меня. Слышишь?
– Слышу.
– Смотри только на меня. Что бы ни случилось, что бы ты ни услышал, что бы ни увидел, что бы ни подумал, даже когда тебе очень захочется обернуться, смотри только на меня. И иди за мной. Хорошо, Мика?
Он покачал головой. У Алисы екнуло сердце, замерло робким кроликом за девятым ребром. Что она снова не так сказала, что не так сделала, что пришлось не по вкусу на этот раз? Но в следующую секунду, когда Мика ответил, кролик вздохнул. Мика сказал:
– Здесь ничего не хорошо. Я тебя слышу.
Кролик зашевелил влажным носом и запрядал ушами. Алиса обняла Мику чуть крепче перед тем, как отпустить. Наверное, должно быть стыдно чувствовать облегчение, когда смотришь на стадион, где на трибунах сидят умерщвленные тела. Но она ничего не могла поделать с горячей волной, которая прокатилась сверху вниз по позвоночнику. Мика прав. Здесь ничего не хорошо. Нигде ничего не хорошо. В этом мире, может, отродясь не было ничего хорошего. Но это значит, что что-то не так с миром. А не с ней.
Алиса перевела взгляд на Марко и госпожу Марию.
– Маки? Ты все слышал?
Дождалась ответного кивка. Подвела Мику к остальной группе и вложила его руку в ладонь госпожи Марии. Та обвила его под локоть и прильнула к плечу. Улыбнулась чему-то своему.
– Идем, – сказала Алиса.
Шли по пустым улицам. После мертвого стадиона остальной город был настолько нормальным, хоть и безлюдным – ни других тел, ни крови, ни меток от выстрелов, – что легко было поверить, что ничего не было. Померещилось. Алиса хорошо знала, как рассудок начинает забалтывать человека, когда внутри запускаются шестеренки каких-то хитроумных защит, которые наговаривают успокаивающие сказочки. Иногда эти сказочки спасали рассудок, иногда убаюкивали до смерти. Везло тому, кто быстро учился отличать одно от другого.
До самого подхода к серому зданию военно-медицинской академии, напоминавшему скорее космопорт из фантастического фильма, чем больницу, не встретили ни одного патруля и ни одного гражданского. Два корпуса, изогнутые плавной дугой и расходящиеся в стороны как крылья, надежно стояли на бетонных колоннах. Струйки дыма продолжали виться в небо, и все еще не было видно, откуда, но уже понятно, что Алиса была права – где-то горели костры. Чем ближе подходили, тем яснее было видно, что здание академии стояло целехоньким и со всеми оконными стеклами. Оставалось пройти мимо вертолетной площадки, через парковку, и они на месте.
– Как пойдем, Мика?
