Мой талантливый враг (СИ) - Сорокина Дарья

– Что мне делать? – испуганно спросила Вестерхольта.

Мне не нравилась ни перспектива, что подвипившего хулигана упекут в тюрьму за глупую выходку, ни сидеть самой в четырёх стенах, а людей видеть только на важных мероприятиях отца.

– Не думал, что скажу это, но просто отмажь его. Скажи как есть, что пьяному утырку не понравилось, что ты заменила Виви, иначе ему впаяют госизмену и покушение на дочь министра.

Быстро кивнула. Тем более, нам на встречу уже вышли мужчины в строгих костюмах, и среди них был даже адвокат нашей семьи и по совместительству мой родной дядя. Владиславус Хаслингер. Если уж он приехал, то все плохо. Все очень паршиво для меня и того идиота с бутылкой.

– Дядя, – я расставила руки для объятий и чуть не добавила “какими судьбами”.

По его суровому взгляду поняла, что семейных посиделок этой ночью не ждать. Он-то и отвезет меня к отцу сегодня же. Вещи-то хоть дадут собрать? У меня с дюжину платьев осталось в академии.

– Я очень огорчен, Елена.

Давно он не говорил мне такого. Пытаюсь вспомнить, но не могу. Я всегда была хорошей и послушной девочкой. Но сейчас отчего-то эти слова меня совершенно не задевают. Как-то неубедительно дядя это сказал. То есть он произнес это со всей строгостью, но во взгляде блеснуло что-то совсем другое.

– Тебя ждет серьезный разговор с отцом, Елена!

Ну вот опять! Угрожает, а на деле грозно не выглядит. В уголках его глаз крохотные морщинки, словно он вот-вот рассмеётся.

От этого у меня ком в горле. Я не могу не думать, а были бы у мамы такие же морщинки, доживи она до этих дней? Но взгляд точно её. Хаслингеры дети солнца и неба. Голубоглазые, с волнистыми волосами цвета спелой пшеницы. Дядя так сейчас похож на неё. Что-то заговорщическое, шкодливое и совсем не соответствующее происходящему.

И только Винсент напряженно смотрит на Владиславус и крепко сжимает мою руку.

Отлично теперь дядя непременно сделает неправильные выводы. Отец не жалует Вестерхольтов, а я тут с одним чуть ли не в обнимку стою.

– Дядя, прошу! Давай без отца уладим все. Он любит раздувать из мухи сло…

– Елена! Ты выступила в ночном клубе, на тебя совершили покушение!

– Просто какой-то чокнутый фанат бросил бутылку, дядя…

Где-то рядом раздались удары по стеклу. Мы дружно повернулись, и увидели в патрульной машине того самого нападающего. Взгляд у него был ещё более безумный, и он орал на пределе сил:

– Я люблю тебя, Елена. Ты лучшая!

– Видишь, – я попыталась улыбнуться. – Вон как ему понравилось мое выступление.

– ЕЛЕНА! Посмотри меня ещё раз. Молю! Елена.

Нервно сглотнула. Бывают же на свете психи.

Но как же льстит!

– Так понравилось, что он швырнул в тебя бутылкой? – с сомнением переспросил Владиславус.

– Да нет же. То было ещё до выступления. Он же не знал, какая я талантливая.

Винсент закашлялся, а дядя с ещё большей с опаской поглядывал на задержанного.

– То есть никакой политической подоплеки? – подытожил он.

– Елена, посмотри на меня. Я здесь! Я здесь! Елена! – продолжал орать мой новый фанат. Он дышал на стекло и выводил пальцами сердечки.

– Эм… Думаю, все очевидно. Преступление раскрыто, и это не покушение. Я уже могу вернуться в академию? Жутко устала, и ребята в фургончике ждут.

– Особенно Ласло, – кисло напомнил Винс, пытаясь меня зацепить.

– Я про него и говорила. Он очень ждет меня, – перекинула мяч на поле Вестерхольта и сильнее сжала его руку.

– Собралась петь ему сладенькую колыбельную? – не унимался Винс и рывком развернул меня к себе.

– А ты против? – с вызовом спросила его, но Винни ничего не успел ответить, потому что дядя вмешался и начала разводить нас по сторонам, расцепляя хватку Вестерхольта.

– Так-так-так. Прекращайте уже ваш детский сад. Я замучился вас двоих разнимать. Вы хуже ваших отцов. То дружба до гробовой доски, то лютая ненависть.

Замучился разнимать? Когда он нас разнимал-то?

Я даже забыла, о чем мы только что спорили с Винсом. Когда это он нас разнимал? И почему он сейчас такой бледный, слово проговорился о чем-то запретном. Да и Вестерхольт смотрит на меня испуганно, словно я сейчас в обморок упаду. Придерживать меня пытается.

С раздражением убираю его руки. Мне не нравятся все эти секреты. Не нравятся их взгляды. В них жалость, страх и вина. И я начинаю чувствовать себя идиоткой и параноиком.

– Хватит с меня. Я поехала спать сейчас же!

– Нет, – отрезал Владиславус, и у меня все рухнуло в этот момент, а затем он добавил: – Я сам тебя отвезу. Ты теперь вообще без сопровождения никуда ходить не будешь.

– Телохранителя ко мне приставишь, или что? – рычала я. – Ну попробуй. В первый же день мы с Шай пойдем выбирать себе новое нижнее белье. А потом зайдем в магазин взрослых утех. И будем там очень-очень долго! Может быть, даже купим там что-то! Взрослое и для утех.

– Я присмотрю за ней, дя… Герр Хаслингер, давайте не будем поднимать шумиху.

– Нет. Ты уже присмотрел. Привёл её черт знает куда. Мы так не договаривались, Винсент.

Класс… То есть у этих двоих какие-то дела за моей спиной и куча секретов!

Усталость все-таки догнала меня. Ноги подкосились, голова закружилась, а мир потек акварельными красками.

Со всех сторон кричали: Елена! Елена! Елена! Кто-то с безумным обожанием, кто-то испуганно, а кто-то с надрывом. Только сейчас сегодняшний концерт подошёл к концу. Меня бережно подхватили на руки до того, как я потеряла сознание.

Я ждала, что на меня вновь обрушатся картинки и сны о Винсенте, но этого не произошло. Я чувствовала, как меня ведут куда-то, осторожно сажают в машину и пристегивают. Слышала тревожные переговоры, чья-то рука у меня лбу, а затем два пальца на шее, где дрожат вены.

– Переутомление. Покажем её медсестре в академии.

– Она вообще спала эти дни?

– Не знаю… Её мучили видения. Она возвращается.

Хвала Музам. Меня не везут к отцу. Я ещё побарахтаюсь в академии. Лишь бы дядя не узнал, что меня выгнали из сестринства. Тогда меня уже ничего не спасет.

Но Дядя ведёт себя жутко странно, а я даже спросить толком не могу ничего. Кто возвращается? Я в академию? И почему он общается с Вестерхольтом, словно они давние родственники?

Привалилась кому-то на плечо, но сил не было даже веки поднять.

Машина тронулась. Зашелестела колесами по дороге, а прохладный ночной воздух, врывавшийся в салон, приятно холодил лицо и понемногу приводил в чувства.

Я пыталась вслушиваться в разговор дяди и Вестерхольта, но их речь напоминала лишь какой-то бессвязный сумбур. Потребовалось время, чтобы понять, что общаются они на хангрийском. Снова секреты. То и дело проскакивает моё имя, имя отца.

– София…

Я вздрогнула, когда Винс упомянул мою мать, а дядя, что-то горестно ему ответил, и оба на какое-то время замолчали, а у меня на щеке стало влажно.

Почему они говорят о маме? Почему мне сейчас стало так нестерпимо. И это не из-за давней утраты. Это что-то другое, что я не могу понять. Оно сидит в груди и отдает фантомной болью. Причины для нарыва нет, но я все равно страдаю и только и думаю, как расчесать это место. Разобраться в происходящем.

Поцелуй с Винсентом. Его дружба с моим дядей. Их общие секреты. Кто-то наверняка проговорится. Как же мне себя вести дальше? Спросить в лоб, или прикинуться идиоткой и занять выжидательную позицию? Начну расспрашивать, они станут осторожнее. А для второй задумки у меня просто нет времени. Завтра мы с Винни вновь окажемся по разные стороны баррикад.

Снова что-то на хангрийском. Но в этот раз очень нежно и адресовано мне. Мозолистый палец смахивает слезу с моего лица, а затем горячее дыхание так близко, что не спрятаться. Мягкие губы и холодная твердая сережка касаются мокрой щеки.

Соль и металл…

Сипло втягиваю воздух. Хочу ещё поплакать, чтобы он продолжал целовать меня. Не получается. Мне больше не больно.

Легкое покашливание с переднего сидения, и Винсент послушно отстраняется.