Жить и умереть свободным - Сергей Зверев

Как бы то ни было, но Будько даже снабдил Мишу служебной ориентировкой на зэка Астафьева и зэка Малинина, присовокупив при этом, что, по его подсчетам, в окрестностях Февральска вот-вот должна появиться группа захвата УФСИНа.

– Я тебе свою точку зрения озвучил, а дальше думай сам! – напутствовал он охотника.

Целые сутки Миша провел в своем зимовье безвылазно. Лежал на кровати, крытой медвежьей шкурой, и, не в силах даже пошевелиться, просто смотрел в потолок. Затем подымался, убирал зимовье, рубил дрова, кормил собаку, но делал все это совершенно механически. Он пытался сосредоточиться на домашних делах. Но, несмотря на всю свою выдержку, сделать это таежный охотник не мог. Действительность смешивалась с бредовыми снами, и только уже много времени спустя удалось ему восстановить истинные события во всей их последовательности. Перед глазами постоянно возникало лицо Тани, в голове по-прежнему звучал ее голос: «Мне кажется, что у нас будет ребенок!..» Отогнать это видение не было ни сил, ни желания…

Прошло немало времени, прежде чем таежный охотник осознал очевидное: сколько ни вспоминай невесту, а ее уже все равно не воротишь. Жизнь не останавливается даже на смерти самого дорогого и близкого человека. Пришло время действовать.

Теперь предстояло прикинуть, где могут скрываться беглые уголовники. По мнению Миши, их следовало искать где-то в радиусе двадцати километров от Февральска. Как ни крути, а сбежавшим с зоны зэкам рано или поздно надо наведываться в поселок за продуктами, табаком и спиртным. Однако неподалеку от Февральска было слишком много мест для укрытия: старые зимовья, полуразвалившиеся староверческие скиты, покинутые сталинские лагеря с развалившимися бараками, вагончики геологических партий и даже несколько брошенных военных баз… К тому же даже самыми лютыми зимами в тайге регулярно промышляли китайские браконьеры-лесорубы, а это означало, что Астафьев и Чалый вполне могли прибиться и к ним.

Как бы то ни было, таежному охотнику теперь предстояло пройти по заснеженной тайге несколько сотен километров и прочесать десятки мест, где беглецы могли укрываться. И все время отслеживать малейшие следы в зимней тайге.

Сборы в долгий поход начались с вечера. Перво-наперво Миша тщательно почистил карабин, заправил патронташ патронами. Запасся необходимыми продуктами, чтобы не тратить драгоценное время на охоту. В рюкзак легло десять банок тушенки, сало, чеснок, хлеб, баллончик с бензином, рулон пищевой фольги, спички в целлофановой обертке и запасной комплект теплого белья. Сверху лег скрученный спальник. Самодельный нож из клепаной стали, зажигалка и топорик с короткой рукоятью также, по мнению охотника, были бы нелишними в тайге.

Пес Амур был накормлен, как и положено перед долгим таежным переходом, на ночь. Хозяин зимовья растопил баньку и, хорошенько пропарившись перед походом, отправился спать.

Едва за окнами зимовья забрезжил серый мартовский рассвет, Каратаев вышел за порог зимовья. Деревья застыли в холодном оцепенении. Ветра не было, и это предвещало хорошую погоду. Стоя на крыльце, опытный охотник чутко слушал все предутренние лесные звуки: вой волков на далекой поляне, осторожное тявканье лисиц и первые, еще неуверенные удары проснувшегося дятла, раздававшиеся в тишине леса так музыкально, будто долбил он не древесный ствол, а гулкий барабан.

Надев лыжи, Миша отправился в дремучую тайгу. Пес бежал позади по утрамбованной лыжне. Путь охотника лежал к старому зимовью, находившемуся неподалеку от железной дороги. По подсчетам опытного таежника, беглые уголовники, скорее всего, скрывались именно там. Уж если беглый уголовник Астафьев в свое время обитал в Февральске, он наверняка мог знать о существовании именно этого зимовья.

Миша прекрасно помнил дорогу до той избушки – ведь еще лет восемь назад она была обитаемой, там жил его дальний родственник, тоже промысловик. Но охотник тот давно уже умер… Мало кто знает, сколько невзгод и лишений, сколько подводных камней ждет людей, осмелившихся бросить вызов тайге! Болезни, дикие звери, травмы, а главное – чудовищное одиночество бесконечно долгими зимами страшно ломают судьбы таежников…

Едва приблизившись к заброшенному зимовью, Миша сразу определил, что еще недавно тут были люди. Не исключалось, что и теперь в избушке на сваях кто-нибудь есть, да только долго не выходил наружу. На это указывал целый ряд косвенных признаков: протоптанная, но уже запорошенная вьюгой тропинка, вьющаяся к крыльцу, несколько задубевших на морозе окурков, старое жестяное ведро с ржавыми пятнами на снегу… Оставив Амура у крыльца, Каратаев передернул затвор карабина и осторожно толкнул дверь зимовья. Она оказалась незапертой.

Догадки охотника полностью подтвердились. Это давно заброшенное зимовье было обитаемым еще какие-то сутки назад. Об этом свидетельствовали и свежие грязевые потеки от обуви, и водочная бутылка с остатками спиртного на дне, и тяжелый запах, какой всегда бывает в непроветриваемом помещении. Рядом с самодельной буржуйкой лежали оттаявшие дрова, а сама печь, казалось, еще хранила недавнее тепло. Даже угольки в ее жерле еще были чуть-чуть теплыми.

Бомжи вряд ли бы стали забредать в такую дремучую глушь, чтобы просто переночевать. Ведь в Февральске было немало брошенного жилья, куда более безопасного и комфортного. Вряд ли бы в этом зимовье останавливались какие-нибудь другие охотники; они бы наверняка не нагадили в чужом жилище. Каратаев был почти что уверен, что в брошенном зимовье скрывались Астафьев и Малинин. Поискав глазами, он обнаружил дырявую рукавицу – видимо, ее забыл кто-то из беглых уголовников. Это была весьма ценная находка – ведь в случае чего Амур смог бы взять след.

Выйдя на крыльцо, Миша присел на корточки, изучая отпечатки двух пар сапог. Хотя они и были полузаметены вьюгой, но выглядели вполне отчетливо. Каратаев обладал отличной зрительной памятью и потому запомнил и рисунки подошв, и размеры, и даже мельчайшие стертости, которые и делали отпечатки ног индивидуальными. Так что единственным правильным выходом было просто идти по следам. Ведь никто не мог дать гарантии, что уркаганы вернутся на ночлег именно сюда.

– Амур, – негромко позвал охотник. – Пошли…

Бросив прощальный взгляд на заснеженную избушку, Каратаев с любимым псом двинулся в тайгу. Пока что судьба давала ему неплохой шанс для поисков – рукавицу и отчетливые следы на снегу. Оставалось лишь надеяться, что метель, нередкая тут и в марте, не занесет эти следы…

Хотя отдельная вертолетная эскадрилья, расквартированная на окраине Февральска, сама по себе и так считалась едва ли не «штрафной» воинской частью, в которую ссылали провинившихся авиаторов из всех ВВС Дальнего Востока, была в эскадрилье точка, куда отправляли худших из худших. Точкой этой считался запасной аэродром, расположенный километрах в восьми от поселка.

Вертолетная площадка находилась среди непроходимой тайги. Летом военных немилосердно донимал гнус, зимой в тайге трещали морозы да выли волки. Осенью и весной единственная проселочная дорога, которая вела к «точке» из Февральска, превращалась в сплошное грязевое месиво, так что и личный состав, и продукты, и даже авиационный керосин приходилось доставлять исключительно на транспортных «вертушках». Офицеры, отправленные сюда, буквально выли от безысходности: таежная глушь, жуткие бытовые условия, полное отсутствие цивилизации, а главное – отдаленность от магазинов.

Впрочем, обилие казенного спирта несколько скрашивало нечеловеческие условия службы на отдаленной «точке». Да и начальство заглядывало сюда нечасто…

А потому авиаторы, сосланные в эту глушь «для исправления», деградировали довольно быстро. Да и солдаты-срочники, откомандированные сюда за разные нарушения, были им под стать. На отдаленной «точке» царили чудовищная дедовщина, пьянство и наркомания. Зато никаких самоволок не наблюдалось: солдатам просто не было куда ходить.

Из боевых машин на вертолетной площадке наличествовало лишь три: новенький Ми-28, который и использовался для полетов, латаный-перелатаный Ми-8, который давно уже собирались списать, и допотопный Ми-2, который не летал уже несколько лет и который никак не могли разобрать на металлолом.

Тот памятный для многих вечер начался как обычно. В мехмастерской за ангаром наконец смолк металлический лязг. В небольшой казарме, расположенной слева от вертолетной площадки, наконец погасли огни. Разводящий сменил караулы. Двое офицеров, которым было предписано готовиться к ночным полетам, уселись изучать карту.

Караульный сержант стоял под специальным «грибком», равнодушно наблюдая, как к Ми-28 с низким урчанием подходит топливозаправщик. Осмотревшись и не обнаружив поблизости офицеров, сержант прислонился спиной к столбику и закурил.