Хозяин судьбы - Роберт Говард

Почти в самом центре крыши поднималось футов на десять нечто вроде теокалли, сооружения, которое встречается в Мексике и на котором ацтекские жрецы приносили человеческие жертвы. Теокалли на этой крыше было совершенно такой же, только уменьшенной жертвенной пирамидой. Плоская его вершина представляла собой искусно выточенный алтарь, а рядом возвышался силуэт худого смуглого человека, и даже ужасная маска, скрывающая часть лица, не могла изменить его до неузнаваемости: я видел перед собой Сантьяго, шамана с острова Гаити. А на алтаре лежал Джон Гордон, голый по пояс, связанный по рукам и ногам, но в полном сознании.

Я снова удалился от края крыши, ломая руки в отчаянии. Чтобы справиться с такой оравой религиозных фанатиков, недостаточно даже стимуляции эликсиром. И тут какой-то звук заставил меня оглянуться: это Хассим из последних сил пытался встать на колени. Я подскочил к нему в два прыжка и без всякой жалости снова оглушил – И заметил предмет, свисавший с его пояса. Я наклонился и посмотрел как следует. Это оказалась маска, точно такая же, как на Сантьяго. Тут мой мозг живо заработал и создал дерзкий до бредового план, который, однако, начиненной наркотиком голове не показался отчаянным, ни дерзким, ни бредовым. Я тихо подошел к башенке, отворил дверь и заглянул. И не увидел никого, кто мог бы поднять тревогу, зато заметил висящее на крюке длинное шелковое одеяние. Наркоманам везет! Я схватил балахон и выскочил из башенки. Хассим не подавал признаков жизни, но я на всякий случай врезал еще в челюсть, схватил его маску и заторопился к карнизу.

Снизу доносилось гортанное пение – нестройное, варварское, кровожадное. Негры – и мужчины и женщины – покачивались в диком ритме своего зловещего пения. Сантьяго стоял у теокалли, точно статуя черного базальта, глядя на восток, с высоко поднятым кинжалом, – дикое и кошмарное зрелище. Он был обнажен, если не считать широкого шелкового пояса и нечеловеческой маски на лице. Луна высунула алый краешек из-за восточного горизонта, легкий ветерок поигрывал большими черными перьями, кивающими вместе с маской жреца. Голоса идолопоклонников звучали все тише, пока пение не превратилось в торжественный суровый шепот.

Я поспешно натянул маску и балахон и приготовился спрыгнуть. Я был абсолютно уверен, что окажусь на нижней крыше невредимым, столько сил придавало мне безумие, – но, выйдя на карниз, обнаружил там стальную лесенку. По всей вероятности, Хассим, один из жрецов, намеревался сойти именно этим путем. Я устремился по лесенке, не теряя времени, так как понимал: если я не вмешаюсь, в ту же секунду, когда луна достигнет высшей точки своего пути, кинжал безжалостно пронзит грудь Гордона.

Поплотнее запахнув балахон, чтобы скрыть белую кожу, я ступил на нижнюю крышу и пробрался сквозь ряды черных идолопоклонников. Я поднимался по ступеням теокалли, пока не оказался возле алтаря с темно-красными пятнами. Гордон лежал на спине, открытые глаза выражали бесстрашие и непоколебимость.

Глаза Сантьяго сверкнули в мою сторону сквозь прорези в маске, но я не прочел в них подозрения, пока не выступил вперед и не выхватил кинжал из его руки. Он слишком удивился, чтобы сопротивляться, атолла чернокожих внезапно затихла. Сантьяго, конечно, заметил мою белокожую руку, но был настолько потрясен, что потерял дар речи. Двигаясь со всей возможной быстротой, я перерезал путы Гордона и помог ему подняться. Затем Сантьяго с пронзительным криком бросился на меня, но тут же, все еще крича, кубарем полетел вниз с теокалли, а в груди его по самую рукоятку утонул его же собственный кинжал. Точно черные пантеры в лунном свете, идолопоклонники кинулись на нас с ревом и визгом, перескакивая ступени теокалли. Заблестели ножи, засверкали белки глаз.

Я сорвал с себя маску и балахон и ответил на изумленное восклицание Гордона неистовым хохотом.

Сначала я надеялся, что маскировка поможет мне благополучно вывести друга и спастись самому, но теперь я был рад умереть на месте рядом с Гордоном.

Гордон отодрал от алтаря какое-то громоздкое украшение и замахнулся им, когда нападающие приблизились. С минуту мы удерживали их на расстоянии, затем они черной волной нахлынули на нас.

Это была моя Валгалла! Ножи кололи меня, дубинки колотили, но я только смеялся и работал кулаками, точно молотом, разбивая плоть и кости. Я видел, как поднимается и опускается грубое оружие Гордона, при этом каждый раз валился с ног человек. Черепа трещали, кровь брызгала во все стороны, и темная ярость бушевала во мне. Кошмарные физиономии сливались в одно кружащееся кольцо, я падал на колени, опять поднимался, и черные лица отступали перед моими ударами. Мне почудился в бескрайнем багровом тумане знакомый отвратительный голос. Он звал все громче, он командовал!

Гордона оттеснили от меня, но, судя по воплям, схватка продолжалась. В небе метались звезды, адское возбуждение не покидало меня, и я наслаждался приливами ярости, пока не рухнул в еще более темную бездну.

Глава 16

Древний ужас

Как бог, что в триумфе убил себя рьяном,

На жертвах своих распростерся, кровав,

На алтаре своем собственном странном

Смерть мертва.

Я снова медленно возвращался к жизни. Меня окружал туман, а в тумане виднелся череп.

Я лежал в стальной клетке, точно пойманный волк, и прутья ее, как я понимал, были слишком крепки даже для моей сверхчеловеческой силы. Кажется, клетка находилась в стенной нише, и я смотрел из нее в очень белую комнату. Комната располагалась в подземелье, потому что пол, стены и потолок были сложены из громадных одинаковых глыб. По стенам висели полки с таинственными приборами, очевидно, научного предназначения; точно такие же полки громоздились на большом столе в центре комнаты. У стола сидел Катулос.

Чародей был одет в желтую, как змеиная кожа, накидку, его жуткие руки и голова гораздо больше напоминали змеиные, чем прежде. Он повернул в мою сторону голову с громадными желтыми глазами, похожими на живые огни, пергаментные губы шевельнулись, вероятно, изображая улыбку.

Я вскочил, выпрямился и, изрыгая проклятия, схватился за прутья.

– Где Гордон?! Будь ты проклят! Где Гордон?!

Катулос взял со стола пробирку, перелил ее содержимое в другой сосуд.

– А-а, мой друг пробуждается, – произнес обычный голос воскресшего мертвеца. Потом египтянин спрятал кисти рук в длинные рукава и поглядел на меня. – Я тут о тебе размышляю, – сказал он внятно. – Я создал чудовище Франкенштейна. Я сделал из тебя сверхчеловека, способного выполнять мои желания, а ты ступил на путь измены. Ты разрушаешь мою организацию еще почище, чем Гордон. Ты убил несколько моих ценных слуг и вмешался в мои планы. Но сегодня конец твоим козням. Твоему другу удалось убежать, но его преследуют в катакомбах, ему ни за что не спастись. А ты, – продолжал Катулос с искренним интересом ученого, – чрезвычайно любопытный субъект. Должно быть, твои мозги устроены иначе, чем у любого другого человека, когда-либо жившего на свете. Я их изучу и добавлю к своей коллекции. Каким образом человек, крайне нуждающийся в эликсире, продержался без него целых два дня – я совершенно не способен этого понять.