Роксолана-Хуррем и ее «Великолепный век». Тайны гарема и Стамбульского двора - Наталья Павлищева

Соперницами Роксоланы просто никто не успел стать, с первых дней никто на нее ставку не делал, не те внешние данные, а что нрав веселый — это хорошо, с такими рядом нескучно. А потом она сразу безо всяких периодов томительного ожидания попала в спальню к султану и стала кадиной, родив Мехмеда.

А потом… потом у нее уже не было никаких соперниц, потому что Сулейман откровенно предпочитал ее остальным, были только ненавистницы, то есть крупные и мелкие враги.

Откуда такая уверенность в султанской верности? Из его писем, из записей и отчетов дипломатов, купцов и прочей братии… О, эти знали все обо всем, даже не приближаясь к стенам гарема, они умели подкупить повитух, торговок, массажисток и даже евнухов, чтобы вызнать, кого же предпочитает султан ныне и что именно любит эта одалиска. Разведка производилась только что не с воздуха, доносили истопницы и садовники, переписчицы и повара, портнихи и лекарки…

И только если сотня человек утверждала: Повелитель предпочитает только эту женщину уже не одну неделю, следовало донесение, например, в Венецию: султан хочет постоянно видеть эту женщину, не желая знать никакую другую.

А еще такое заявление подтверждает факт рождения детей только у Роксоланы в течение всех последующих лет. Сотни молодых, красивых, физически крепких девушек были готовы исполнить любую прихоть султана, но рожала почему-то только Роксолана. Ошибки быть не может вот почему.

Каждый визит даже простой гезде в спальню султана старательно записывался, чтобы позже не возникло вопросов, если этот визит принесет свои плоды в виде продолжателя рода. Ну и, конечно, чтобы вовремя пресечь нежелательную беременность. Можно возразить, что и во время фавора Роксоланы также пресекали. Едва ли, ей так завидовали в гареме все во главе с валиде, так желали подвинуть с занятого при султане места, что любая другая беременность была бы всему гарему только в радость, вот уж когда никто не стал бы вызывать выкидыш у самой нежеланной джарийе. Просто самой нежеланной была Роксолана.

Не рожали одалиски с тех пор, как Роксолана стала любимой султана Сулеймана, потому что иначе было бы записано не только время рождения любого младенца, но в точности — сколько чего на него ежедневно расходовалось. Удивительно, но в Османской империи существовал контроль и учет, которому могли бы позавидовать лучшие немецкие чиновники. Эсэсовским архивам далеко до султанских, по ним можно проследить, сколько муки или сахара в какой день израсходовали повара, сколько выпито шербета, сколько ткани какого цвета выделено какой одалиске… Именно благодаря этим записям мы знаем, сколько тонн (!) сахара привезли для десертов на пир по поводу обрезания принцев, сколько на блюда для пира ушло миндаля, а сколько — других орехов, сколько розовой воды или гусиной печенки…

Никаких записей по поводу младенцев, родившихся или не родившихся (в гаремной больнице тоже вели строгий учет) у других матерей, не найдено. Кроме того, по поводу младенца любого рода, даже если тот прожил всего пару часов, султану приходили письма с поздравлениями или с соболезнованиями, этот жест вежливости со стороны правителей соседних стран был обязателен. Так же поступал и сам султан.

Но и таких писем не найдено. Нет, их существует огромное количество (в канцелярии султана даже письма регистрировались для порядка), но все с поздравлениями по поводу детей, рожденных Роксоланой. Никто другой не рожал.

Эту странность можно объяснить только одним: ни с кем другим султан просто не спал! И не было никаких Изабелл, заблудившихся на просторах Средиземного моря, никаких других прелестниц, которых Сулейман осчастливил «в пику» Роксолане. Так не бывает? Ну почему же, султан — нормальный мужчина, почему он непременно должен тащить кого-то в свою постель, если его супруга в интересном положении?

Почему мы так настойчиво отказываем султану Сулейману в нормальной супружеской верности, почему считаем его на такое неспособным? Потому что остальные так не поступали? Но остальные не женились на бывших рабынях и не назначали бывших рабов Великими визирями.

Сулейман не был обычным султаном, иначе он не вошел бы в историю и не задержался навсегда в людской памяти.

Давайте поверим не слухам Бедестана, которые распускали нарочно, а документальным записям очевидцев, сделанным ради составления правильного образа султана, которым невыгодно было бы лгать или что-то приукрашивать.

Сулейман любил Роксолану с первой встречи и до своего последнего дня, любил по-настоящему, султан тоже может быть однолюбом. Нуждался только в ней, ее ласке, ее голосе, похожем на звук серебряного колокольчика, был един с ней душой, а все остальное просто наветы завистников, на такие чувства неспособных и потому их не признающих.

Завистниц у Роксоланы было много, а вот враг все это время только один — Ибрагим-паша.

Ни одна женщина в гареме, даже самая красивая и могущественная, не могла противостоять Роксолане, просто потому, что жила в другом измерении, у одалисок были другие интересы, они не умели и не хотели жить интересами султана, а не своими мелкими склоками.

Роксолане мог противостоять только один человек — Ибрагим. О том, что они не поделили, можно не размышлять: конечно, Сулеймана. Но почему? Ведь пока был жив Ибрагим, Роксолана в дела империи не вмешивалась и в политику не лезла, она занималась детьми и самообразованием. И только после казни Ибрагима, словно почувствовала упавшие оковы, стала не просто жертвовать на благотворительные цели, но и создала фонд, стала строить общественные здания, содержать столовые для бедных и так далее.

Почему был казнен Ибрагим-паша?

Действительно ли к этому причастна Роксолана?

Чем они были похожи и чем отличались?

Это не праздные вопросы, потому что от них зависит понимание характера самой Роксоланы.

В сплетнях все выглядит так, будто султанша решила извести визиря, чтобы иметь возможность беспрепятственно влиять на султана. Это тем более похоже на правду, что после казни Ибрагима Сулейман значительно изменил внешнюю политику и линию собственного поведения.

Мол, ведьма-султанша подбросила султану фальшивые бумаги, порочащие его друга, чтобы уничтожить соперника в борьбе за душу Повелителя. Удивительно, что молва, называвшая Ибрагима не иначе как «френк», то есть «чужак», и презиравшая за те самые статуи языческих богов, на сей раз была на стороне пострадавшего, твердо уверенная, что это ведьма извела визиря.

Казалось бы, два скорпиона сцепились в банке, стоило бы порадоваться, если оба так плохи, но одна из двоих неугодных осталась жива, и вся ненависть теперь досталась ей одной. Именно потому Роксолана в сплетнях и слухах даже хуже Ибрагима, которого при жизни ненавидели, пожалуй, больше, потому что Роксолана жила за закрытыми Вратами Блаженства, а визирь — на виду.

У Роксоланы и Ибрагима немало сходства в судьбе: оба были рабами, волею случая попали к Сулейману и были им приближены, для обоих Сулейман был главным в жизни, оба были ему преданы и желали только добра, оба были сообразительны, крайне любознательны, имели быстрый ум, схватывая знания на лету, оказались прекрасными организаторами и очень любили новшества. Оба были белыми воронами в своем обществе, и обоих, каждого по-своему, любил султан.

Что могло сделать врагами таких людей, чем они умудрились помешать друг другу?

Что же отличало Роксолану и Ибрагима?

Ибрагим был публичным человеком, очень публичным, любившим блеск и мишуру славы, поклонение окружающих, рукоплескание толпы. Любил быть в центре внимания, любил лесть. Это не мешало ему быть толковым и порядочным.

Экранный Ибрагим волей костюмеров откровенно недотягивает до настоящего. У Ибрагима Паргалы свита была не меньше, а иногда (в отсутствие султана) и больше султанской. Одежда из самых дорогих тканей, обувь лучшей кожи, конская сбруя украшена драгоценными камнями. Это само по себе неплохо и вполне понятно для мальчика, выросшего в бедности.

Иностранцы описывали его манеру одеваться как блестящую и даже роскошную. Манеру держаться — как ироничную и временами надменную. Он пользовался каждой возможностью подчеркнуть свое возвышение, свое равенство султану. Рожден в рыбацкой деревушке? Зато стал Великим визирем Османской империи.

Но недаром народная мудрость ставит медные трубы лести на последнее место, их пройти куда трудней, чем огонь и воду. Ибрагим, судя по всему, не прошел. Уши привыкают к лести, и человек перестает ее замечать. Ибрагим к тому же так часто и много внушал всем, что он равен султану (это было перед иностранцами и для пользы дела), что сам в это поверил.

Скупые строчки обрывочных записей приближенных к султану и самому Ибрагиму рассказывают, что ко времени персидского похода Ибрагим, видно, после несостоявшегося развода и рождения у Хатидже сына, уверовал в то, что вошел в султанскую семью навсегда, в свою недосягаемость для кого угодно и стал называть валиде тещей, султана — братом, а за глаза и вовсе «этим турком».