Ответ знает только ветер - Йоханнес Зиммель

— Вы мне необычайно помогли, мадам, — сказал я. Она улыбнулась мне. Я невольно улыбнулся в ответ. — Так, значит, cover.

— И coverage, — добавила она.

— И еще один, последний вопрос. Странно все-таки, что все эти люди на этот раз съехались в Канны почти одновременно — или так было всегда?

— Нет, обычно они приезжали в разное время. А в этом году они собирались отпраздновать день рождения мсье Хельмана — ему исполнилось бы шестьдесят пять.

— Ах, вот оно что.

— Его сестра сказала мне это по телефону. Между одиннадцатью и двенадцатью часами в этих кругах обычно происходит обмен телефонными звонками. Все звонят друг другу. Мадам Хельман часто и мне звонила. Чтобы меня пригласить. Или просто поболтать. Она ведь нездорова…

— Я знаю. А как же вы писали ее портрет?

— Для этого мне пришлось приезжать к ней. Она редко выходит из дому. С трудом передвигается. Портрет висит в ее доме.

— А когда должен был праздноваться день рождения Хельмана?

— Сегодня, — сказала Анжела. — Он должен был быть сегодня. Тринадцатого мая.

— Н-да, — протянул я и взял из ее рук список. — Я вам чрезвычайно благодарен. Вы мне очень помогли.

— Боюсь, что это не так.

— Именно так, — возразил я.

Она опять улыбнулась мне, когда я встал и немного скованно поклонился ей. Я оставался серьезен. Мы пошли в комнаты и вернулись в маленькую прихожую. Я быстро завязал галстук, сунул ноги в туфли и надел пиджак. При этом заметил, что Анжела пристально за мной наблюдает.

— Итак, до свидания… — Я протянул ей руку.

Рука повисла в воздухе.

— Мсье… — Ее голос звучал очень тепло.

— Да? — Я вдруг смешался.

— Мсье Лукас, мне хочется вас кое о чем спросить. Но вы не обидитесь на меня, обещаете? Ведь я не имею в виду ничего плохого.

— Обещаю. О чем вы хотели спросить, мадам?

— Вы когда-нибудь смеетесь? — спросила Анжела. — Вообще — умеете ли вы смеяться?

— Я… Что-то не возьму в толк…

— А вот засмейтесь, — сказала эта странная молодая дама.

Я засмеялся, громко и деланно.

— Это не смех, — сказала она.

— Смех, — настаивал я.

— Нет.

— Ну, мне конечно трудно смеяться по заказу…

— Разумеется. Это было бестактно с моей стороны.

— Да что вы. Просто я показался вам этаким сухарем-немцем, да?

— Вы вовсе не сухарь и не типичный немец.

— А какой же я?

— Послушайте, мсье Лукас, — сказала Анжела. — Вы можете, разумеется, отказаться и счесть меня наглой или невоспитанной. Но… но я, тем не менее, скажу. Видите ли, дело в том…

— В чем?

— Ну, дело в том, — сказала она, уже не запинаясь на каждом слове, — что вы в самом деле взяли с собой не те костюмы, какие надо. И туфли тоже. Во вторую половину дня мне нужно поехать в город. Купить красок и забрать кое-какие вещи в магазине готового платья на Антибской улице — их там подогнали мне по фигуре. Вы мне очень симпатичны, мсье, очень симпатичны.

— Этого мне еще никто не говорил.

— Я знаю.

— Откуда?

— Просто знаю, и все. Мсье Лукас, разрешите мне сопровождать вас, когда вы отправитесь по магазинам, чтобы купить себе вещи по здешней погоде? Ведь вам придется пробыть здесь еще довольно долгое время, как мне кажется, не правда ли?

— Да.

— И женщина лучше знает, что подходит мужчине, у нее на это наметанный глаз.

— Вы хотите пойти со мной по магазинам? Чтобы купить мне новые вещи? Я безобразно одет, да?

— Совсем не безобразно, вы преувеличиваете. Просто непрактично. Итак?

— Я с радостью принимаю ваше предложение, — сказал я и вдруг почувствовал, как радостно забилось сердце. — Действительно, мадам, я очень рад. Но тогда разрешите мне, пожалуйста, до этого пригласить вас пообедать вместе.

— С удовольствием. Но предупреждаю: аппетит у меня волчий.

— Когда за вами заехать?

— Скажем, в час?

— Хорошо, в час. Я закажу столик в «Мажестик».

— Столик лучше закажу я. В другом месте.

— Хорошо. Значит, в час. И я… Я рад. Я очень рад.

— Тогда и я рада, — сказала Анжела. — Сейчас я вызову такси. Стоянка здесь, в двух шагах. Пока вы спуститесь в лифте, машина будет уже ждать вас. — Она протянула мне руку и крепко пожала мою. А я оглянулся, бросил взгляд на гостиную, на полки со слониками. И сказал как круглый идиот:

— Знаете, я ведь тоже коллекционирую слонов. Ваши мне очень нравятся. В особенности маленький, забавный, из черного дерева.

— Вы суеверны, да?

— Очень.

— Я тоже. — Она открыла входную дверь. Я подошел к лифту, нажал на кнопку и стал ждать, когда кабина поднимется. При этом я обернулся. Анжела стояла на пороге полуоткрытой двери и засмеялась, встретившись со мной взглядом. Я тоже попытался засмеяться, однако у меня ничего не вышло. Мне вдруг стало так тошно на душе, но я бы не мог сказать почему. Кабина подъехала. Входя в нее, я видел, что Анжела все еще стояла в дверях и смеялась. Тут она помахала мне рукой. Я тоже помахал. Двери кабины захлопнулись, и я нажал на кнопку первого этажа. Лифт с тихим жужжанием заскользил вниз. Внутри было ужасно жарко. На уровне головы висело зеркало. Я посмотрел в него и попытался засмеяться. Ничего не получилось, кроме жалкой гримасы. Вдруг опять разболелись те места, по которым меня били в последнюю ночь. А я-то уж было совсем позабыл об этом. И вдруг я ощутил совсем другую боль — не в тех местах, по которым меня били: по всему телу разлилась какая-то другая боль, я бы не мог сказать, какая. Самое странное во всем этом: боль, пронзившая меня, была удивительно приятная, благостная и никогда еще мной не испытанная.

19

— Убийство. — Хрипло, едва слышно и умоляюще звучал голос Хильды Хельман. — Конечно, убийство. Подлое, коварное убийство!

Она сидела в огромной кровати с завитушками в стиле рококо в полутемной спальне тоже огромных размеров. Теперь я понял, почему мой шеф Бранденбург и весь цвет международного общества называли ее «Бриллиантовая Хильда». Даже в постели на ней было кольцо с удлиненным изумрудом, обрамленным бриллиантами, в общей сложности никак не меньше двадцати карат. На левом запястье у нее болтался широкий изумрудный браслет, в котором каждый камень тоже был обрамлен бриллиантами, а на шее — такой же работы колье. Ничего подобного я еще никогда не видел. Колье состояло из восьми частей. В середине каждой из них находился крупный изумруд удлиненной формы, обрамленный орнаментом из листьев, усеянных бриллиантами. Впереди висел огромный каплевидный изумруд и два бриллианта в форме полумесяца, соединенных круглым камнем. В ушах у Хильды, разумеется, висели еще и серьги из каплевидных изумрудов, обрамленных бриллиантами. Все это вместе стоило наверняка многие миллионы. И все это Хильда нацепила на себя, лежа в постели, неухоженная и не подкрашенная. У нее была очень бледная кожа и красноватые глазки альбиноски. Черный парик слегка съехал на бок и обнажил ее почти совершенно лысый череп; поверх ночной кружевной рубашки она набросила застиранную светло-зеленую пижамную курточку. Она явно зябла. А я впервые здесь мог свободнее дышать. Температура воздуха в спальне, как и во всем доме, регулировалась кондиционером. В комнате сладко пахло цветами.

— И какое жестокое убийство, — добавила Бриллиантовая Хильда.

От Анжелы Дельпьер я поехал на такси сначала к Луи Лакроссу в его контору у Старой гавани, затем в «Мажестик» и лишь потом сюда, в западную, аристократическую часть города Ле Валлерг. Здесь у Хельманов была своя вилла. Шоферу достаточно было назвать фамилию владельцев, — он знал, куда ехать. Эта вилла принадлежала некогда одному из русских великих князей, поведал мне таксист. Она была окружена огромнейшим парком, а парк обнесен высокой каменной оградой, защищенной сверху стальными остриями и колючей проволокой, в которой, по-видимому, находились и провода электрической сигнализации. Из сторожки вышел привратник в белой ливрее. Таксист сделал ему знак открыть ворота. Но те не открылись. Из маленькой калитки в воротах, отперев ее ключом, вышел к нам слуга в ливрее и заявил, что такси не разрешается въезжать в парк и что мне придется выйти. Было без десяти одиннадцать, на одиннадцать я условился по телефону из конторы Лакросса о встрече с Хильдой Хельман. В конторе у грустного коротышки крутились сразу три вентилятора, и, тем не менее, дышать было нечем, Я еще рано утром позвонил Лакроссу и сообщил о совершенном на меня нападении и о происшествии с Николь Монье и Аланом Деноном, и он обещал что-нибудь выяснить.

— Итак?

В комнате кроме Лакросса находился еще один человек в полотняных штанах и рубашке. Это и был капитан-лейтенант Лоран Виаль, французский эксперт по взрывчатке, которого морская полиция привлекла к расследованию случившегося. Виалю было на вид лет тридцать пять. Он кратко изложил мне свои выводы. По его мнению, мы имеем дело с явным преступлением. Из воды удалось извлечь отдельные части взрывного устройства. От такого количества динамита, которое было применено, даже теплоход «Франс» взлетел бы на воздух, сказал капитан-лейтенант Виаль. Взрывное устройство, судя по всему, было установлено в машинном отделении. Он полагал, что по остаткам динамита сможет установить, какой именно вид его был использован. Это, несомненно, значительно продвигало нас вперед. Виаль, живший в Ницце, ждал, когда ему привезут необходимый прибор. Его спектрометр разбился, так что новый придется доставить самолетом из Парижа. Мы с Виалем сразу почувствовали взаимную симпатию, и мне подумалось, что мы сработаемся.