Последнее поколение - Юлия Федотова

И никто, никто во всём мире ещё не знал в ту ночь, что надеждам её сбыться не суждено никогда.

…Наутро случилось ужасное — Тапри проспал! Впервые в жизни! По протоколу, адъютант обязан был вставать в первый час межвосходье, и доставлять в домашний кабинет свежие донесения.

На этот раз всё вышло иначе. Он проснулся оттого, что ощутил на себе чей-то взгляд. Разлепил опухшие глаза… и увидел цергарда Эйнера. Тот стоял в дверном проёме, уже полностью одетый, и озадаченно его разглядывал. Одним прыжком Тапри выскочил из постели, и как был в трусах, так и вытянулся во фрунт. Открыл рот для страстных извинений, но горло перехватило от ужаса, получилось только «П…п…пр…»

Цергард Эйнер рассмеялся.

— Да вольно, вольно! Просыпайся уж как-нибудь, герой-любовник, второй восход на дворе!

Щёки агарда полыхнули. Он готов был в трясину провалиться, хотя не знал, чего стыдиться больше — чудовищного опоздания на службу или того, как легко господин цергард догадался о его причинах.

«Твоя беда в том, что ты воспринимаешь жизнь слишком серьёзно», — назидательно молвил мудрый старший соратник и удалился, чтобы не смущать. В том, как именно провёл вчерашний день новый адъютант, у него не было ни малейших сомнений. И не в особой прозорливости опытного контрразведчика было дело, а в ядовито-алом отпечатке на щеке парня: кулинарный жир, смешанный с красными командирскими чернилами. Обычно девушки военного времени косметикой не пользовались — кокетливо заботиться о внешности, когда вокруг гибнут люди, считалось зазорным. Но блёклым от природы «девочкам болот» общественное мнение мелкие вольности прощало…

Почему-то Гвейран не ждал, что его вызовут на допрос так скоро. О чём им было говорить, когда главное уже сказано, признание сделано?

— Нужно оно мне, признание ваше! — фыркнул цергард. — Мы и без того знали… Помните, я спрашивал вас о транспорте? В самый первый раз?

— Точно, спрашивал, — припомнил Гвейран. — Но тут мне тебя порадовать нечем, не обессудь. Лежит наш транспорт в квадранте 16-б, на территории, ныне захваченной квандорским противником.

Наверное, коллеги вновь осудили бы его за разглашение секретных сведений. Но какой был смысл их скрывать? Катер был в равной мере недосягаем и для хозяев-землян, и для властей Арингорада.

— Вот чёрт! — цергард даже присвистнул, и в бегемотском своём кресле привстал. — Пришло же вам голову бросить его в таком месте! Как вы домой-то возвращаться собирались, олухи?! Редкая непредусмотрительность! — нет, на этот раз он не хотел никого «злить», досадовал совершенно искренне.

Гвейран обиженно развёл руками:

— Ну уж, извините! Ещё прошлым летом никто не мог догадаться, что наши доблестные войска сдадут Квандору все западные провинции! Вполне надёжным казалось место…

— И то верно, — признал Эйнер удручённо, — подвели мы вас! — теперь Гвейран не понимал, иронизирует он, или сочувствует. — Теперь его квандорцы наверняка нашли, по винтику разобрали… Экая жалость!

Эту версию Гвейран опроверг. Не могли они его найти и разобрать, потому что надёжно спрятан. Лежит в болоте, на глубине десяти норов (около пятнадцати земных метров), и есть не просит. И чтобы извлечь его оттуда, нужно специальное дистанционное устройство, которого у квандорцев, понятное дело, быть не может, поскольку на их территории наблюдатели не действуют…

— А почему? — живо заинтересовался цергард.

— Что «почему»? — потерял мысль пришелец.

— Почему вы не действуете на квандорской территории?

Гвейран ухмыльнулся.

— Потому что нравы там ещё более дикие, чем у вас. Из всех государств Церанга, общество Арингорада признано наименее деструктивным. Остальные отнесены к категории бесперспективных для установления контакта, и полевые работы там не проводятся.

Цергард выслушал очень сосредоточенно, потом уточнил.

— То есть, по сравнению с другими государствами мы более цивилизованы, да?

— Примерно так, — согласился Гвейран.

— М-м-м! — протянул контрразведчик. — Плохо, очень, очень плохо!

— Чего же тут плохого? — удивился собеседник.

— Да есть такая теория… Не знаю, насколько она верна… Короче, считается, что среди воюющих государств побеждает то, чьи общественные отношения оказываются самыми примитивными, при условии примерного равенства технических возможностей… Получается, у нас нет шансов… Ну, ладно. Это мы ещё посмотрим… А скажите, он большой? Очень? — в голосе контрразведчика послышалось детское любопытство.

— Кто? — удивился Гвейран. Определённо, сегодня он не поспевал за ходом его мысли. Не выспался, что ли?

— Ну, транспорт ваш, — пояснил Эйнер с упрёком, будто желая сказать: «Надо же, вы оказались ещё глупее, чем мы думали!».

— Не очень. Примерно полтора нора на четыре.

Цергард не мог поверить собственным ушам.

— ТАКОЙ МАЛЕНЬКИЙ?! И вы на нём летаете через Космос?! Надо же! Как в автозаке, честное слово! — он не скрывал разочарования.

Гверну даже жаль его стало: бедный мальчик, впервые в жизни столкнулся с чем-то действительно неизведанным и загадочным, а оно, на поверку, оказалось летучим автозаком! Поспешил утешить, но не без снисходительности в тоне:

— Да не на нём мы «через космос» летаем, не приспособлен он для этого. Большой межзвёздный крейсер находится на орбите Даги, а здесь, на поверхности — только лёгкий транспортировочный катер на десять мест. Вроде корабельной шлюпки.

Цергард удовлетворённо кивнул, похоже, эта информация примирила его с действительностью.

Чуть поразмыслив, он перестал досадовать на недоступность «лёгкого катера». Транспорт нужен был, по большому счёту, лишь в качестве неопровержимого доказательства существования пришельцев. Но теперь планы изменились. Эйнер передумал докладывать на Совете о своём невероятном открытии. Он решил воспользоваться им самостоятельно — меньше будет напрасных жертв и больше пользы для Отечества… если бы ещё знать, какой именно!

— Скажите, а как вы поддерживаете связь с вашей планетой?

— С трудом! — ответил Гвейран. Эту информацию, пожалуй, стоило попридержать до лучших времён. По крайней мере, до тех пор, пока контрразведка не определится с требованиями.

Наверное, цергард стал бы настаивать на ответе более конкретном, но в эту минуту на столе требовательно запищал, заморгал красным глазом коммуникатор. Эйнер поднёс к уху трубку.

— Слушаю!.. О, это ты? — голос его был удивлённым. — Ты же не любишь сюда… Что-то срочное?! Хорошо, я сейчас к тебе… внизу? В смысле, у нашего штаба?! Жди, сейчас выйду!.. Извините, — теперь он обращался к Гвейрану, — я отлучусь ненадолго, потом продолжим нашу беседу. Вам придётся подождать здесь.

Он пулей выскочил из кабинета, а Вацлаву почему-то стало не по себе. Тревожно как-то. Наверное, передалось настроение «собеседника».

Ожидание вышло недолгим.

Цергард Эйнер вошёл в кабинет молча, без обычных в таких случаях фраз типа «вот я и вернулся, не скучали ли?». Сел, вернее, упал в кресло. Механическим движением, не глядя, открыл ящик стола, извлёк красивую синюю бутыль дутого стекла, зубами выдернул пробку, сделал большой глоток — по помещению распространился запах синильной кислоты. Отставил бутыль в сторону, и застыл, уставившись в пространство. Серые глаза были пусты, как у мёртвого. О существовании Гвейрана он будто забыл.

— Эй, — окликнул тот, встревоженный уже не на шутку, — что-то случилось? Тебе нехорошо?

Эйнер безмолвствовал. Пришлось подойти и тряхнуть за плечо. Только тогда он заговорил, голосом ровным и бесцветным, как много лет назад, когда спрашивал о смерти.

— Всё, — сказал он. — Конец! — и снова ушёл в пустоту.

Гвейран встряхнул его снова, хлопнул его по щеке для усиления эффекта, заорал чуть не в ухо:

— Да в чём дело-то?!! — он видел: случилось что-то ужасное, такое, что и словами-то, может быть, выразить нельзя — но выносить неведение больше не мог.

— Двадцать пять лет назад по всему миру на полсотни здоровых детей приходился один болотный. Сейчас — каждый второй. Ещё через десять лет будут рождаться только болотные…

— Верно, — нетерпеливо кивнул Гвейран, он давно это знал, и все знали — ну и что?!

Эйнер поднял на него мёртвые свои глаза, проговорил отчётливо:

— Стерильны. Все до единого. Никакого потомства! Ни у кого! Человечеству — конец. Полный. Ста лет не пройдёт. Наше поколение — последнее! — тут губы его дрогнули, во взгляде появилось отчаяние. — Я… я вообще не знаю… как нам всем дальше жить… зачем?… Что теперь будет?

Гвейран вздрогнул. Вопрос не был риторическим. Ему, таинственному пришельцу из Космоса, носителю высшего разума, был он задан. Первой реакцией было отчаяние, мучительное и очень знакомое. Такое чувство испытываешь, когда у тебя на руках умирает раненый, вынесенный с поля боя. Он смотрит с надеждой, он верит, что теперь-то всё будет хорошо, и ему обязательно помогут, а ты знаешь, что помочь уже невозможно… Хорошо, что на этот раз длилось оно недолго. Гвейран умел мобилизоваться в экстремальных ситуациях, решение пришло быстро.