Пойти туда... - Дия Гарина

Когда гордость моего друга была собрана, и Витька отработанным движением нацепил наушники снизу донесся голос Семагина:

– Романтическое путешествие, говорите? Ну-ну…

Ну и черт с ней, с конспирацией. Не оставаться же здесь ночевать. Нам с этими уфологами детей не крестить, переморщатся. Главное найти… Если предчувствия меня не обманули, то в земле должно лежать нечто связанное со мной. С моим прошлым воплощением. Только вот что?

Вдруг Витька как-то странно вскинулся и замер, очень медленно водя катушкой в шестити сантиметрах от поверхности. Вылитый спаниель в стойке. Я тоже затаился, боясь спугнуть удачу. Курицын медленно вытащил нож, очертил квадрат примерно сорок на сорок сантиметров, отложил металлоискатель и принялся срезать дерн. Тут мое терпение лопнуло, и я бросился ему помогать.

За кустами шиповника тихо переговаривались Степан с Валентиной. Речь явно шла о нас, но мне было плевать, потому что, Витька потыкал ножом в откопанном углублении и я отчетливо услышал характерный звук, который невозможно спутать ни с чем. Так металл задевает о металл. Осторожно разгребая землю, Витька потихоньку обнажал то, что дожидалось меня здесь так долго. И за секунду до того, как он торжествующе вытащил находку из ямы, я уже понял. Это было невозможно, но это было так. Из Витькиных рук, как старый добрый знакомый, на меня смотрел хищно изогнутый бронзовый клинок, напоминающий по форме индийскую бичву, с медными украшениями на рукояти. Кинжал Асмир. И не было ни малейшего желания гадать, как он мог попасть сюда, ведь я отлично помню, что Асмир оставила его в святилище. Все было не важно. Все, кроме этого привета из глубины веков, этого подарка, который как обручальное кольцо переходил из ручек Асмир в мои, выпачканные землей руки. Нет, не в мои. Как гром среди ясного неба в мозгу прогремели слова моего обещания: первый найденный трофей будет принадлежать Ольге. Менее подходящей владелицы я просто и представить себе не мог. Что она с ним делать-то будет? Картошку чистить? На самом деле он должен был принадлежать Миле, если только моя догадка на ее счет верна, и она когда-то звалась Асмир. Сейчас я уже не был в этом так уверен. В конце концов, внешнее сходство не главное, а узнать, что у нее внутри за короткое время нашего знакомство практически нереально. «Ты просто не хочешь никому его отдавать», – подвел итог мой внутренний голос. Пока я оправдывался перед собой, Витька уже успел обработать кинжал какой-то дрянью, и тот засиял в лучах закатного солнца, словно только вчера вышел из рук мастера. Конечно, я преувеличиваю, но он действительно перестал напоминать трухлявый древесный корень. Еще пара подобных процедур и кинжал приобретет вполне товарный вид.

– Кхе-кхе, – деликатно прокашлялся Степан Сергеевич, – Игорь, солнце скоро зайдет. Не пора ли возобновить движение.

– Конечно, Степан Сергеевич. Мы уже идем, – ответил я продираясь через кусты обратно.

– Вы что-то нашли? – подлетела Мила.

Витька молча показал кинжал, и под восхищенные охи и вздохи я повел свою паству обратно к святилищу. Дальнейшее описывать не имеет смысла, потому что мы без проблем покинули его по уже натоптанной тропинке и через положенные тридцать минут вернулись в лагерь, где нас встретил с распростертыми объятьями экстрасенс Андрюша.

– Вернулись, блудные дети, – обрадовался он, хитро подмигнув мне, – Я уже и чаек вскипятил и суп подогрел. Откушайте, чем бог послал.

– А где Ольга? – спросил я, не обращая внимания на его кривляния.

– В палатке спит. Я ей процедурку одну сделал. Завтра утречком будет как новенькая.

Я кивнул, а сам попытался избавиться от неожиданно впившейся занозы стыда, ведь за все это время ни разу не вспомнил о больной жене. Хорошо, что она сейчас спит, иначе было бы еще хуже.

В этот вечер отсутствием аппетита не страдал никто. Все что стояло на столе, который являла собой цветастая клеенка, исчезало с удивительной быстротой. А потом на меня навалилась такая усталость, что я еле поднялся, со слипающимися глазами пожелал всем спокойной ночи и на полусогнутых поплелся в палатку. Устроившись поудобнее, повернулся, поцеловал спящую жену и упрямо потянул к себе плейер. Может быть, язык во сне и не учиться, но это уже дело принципа. И нажав на «пуск» я с чувством выполненного долга вырубился раньше, чем услышал первую фразу.

Глава IV

На этот раз переход в тело Велеслава не вызвал у меня ничего кроме чувства глубокого удовлетворения. Наконец-то! Очень меня заинтересовал этот квэст, – обидно было бы пропустить следующую серию. А серия надо сказать началась почти идилически. Яркий теплый день, типичное бабье лето. Солнышко светит, птички щебечут и я с Асмир под ручку, прогуливаюсь вдоль реки. Нет, конечно, не под ручку и не прогуливаюсь. Это она у меня под ручкой, а я, еле переставляя ноги, плетусь, тяжело опираясь на нее. До боли знакомая картина. Рана на спине нещадно саднит и при каждом шаге нехорошо так постреливает. Судя по состоянию, прошло, максимум, двое суток с того момента как мне ее нанесли. Насколько я разобрался в ситуации Велеслав, решил не задерживаться у Мураша и спешить на корабль, где его уже, наверное, заждались.

– Далеко ли еще идти, Велеслав? – донесся приглушенный голос Асмир.

– Уже близко… Один поворот реки… Там селение… где мы причалили… – фразы выходили короткими, и после каждой приходилось, восстанавливать дыхание.

– А Освальд, твой приемный отец, позволит мне взойти на ваш корабль? Мураш говорил, что женщина на корабле к худу.

Мне бы соврать что-нибудь ободряющее, но мозг, занятый исключительно болью в спине и необходимостью сохранять равновесие, отказался от сочинения утешительных сказок, и я сказал, что думал:

– Не ведаю, Асмир. Женщины на драккары всходят лишь рабынями.

– Так назови меня своей рабыней! Ведь это правда. Ты выкупил меня, и я принадлежу тебе душой и телом.

Вот это она зря. Про тело. В памяти Велеслава я уловил отрывочные картины того, что происходило в бане, после моего неожиданного отбытия, и меня сразу же бросило в жар пополам с ознобом.

Даже если все пройдет гладко, и старый Освальд позволит мне взять ее на драккар, то вместе мы будет плыть только до Хольмгарда (знать бы еще, где этот Хольмгард). Там у меня, кажется, родня есть. Придется оставить Асмир у них. В большом походе ей делать нечего: и не позволит никто, и мне спокойней. Не к теще на блины едем. У викингов торговля пополам с грабежом: всякое может случиться.

– Я отпустил тебя и от слова своего не отступлюсь. Уломаю как-нибудь старика. А ты не говори о плохом, накличешь.

– Тогда поведай, как стал ты приемным сыном хёвдинга Освальда? Как променял мудрого Велеса на воинственного Перуна? – в словах Асмир я отчетливо различил интонации старого волхва. Действительно, как? Меня самого очень интересовало, что ответит Велеслав. При том, что наше слияние стало практически полным, были еще уголки его памяти, куда доступ мне был пока закрыт. Видно, слишком большую боль причиняли ему эти воспоминания.

– Это было давно. Мне едва тринадцать сравнялось. Моему старшему брату пришла пора выбирать жену, и мы с отцом и братьями отправились за реку в соседнюю деревню, на смотрины. Самые красивые и работящие девки во всей округе были оттуда.

Видимо что-то в словах Велеслава не понравилось Асмир. Девушка даже с ноги сбилась, в результате чего мы аккуратненько растянулись на травке.

– Давай передохнем, – попросила она, уютно устраиваясь со скрещенными ногами рядом со мной, и, как бы невзначай, коснулась коленом моего бедра, – сказывай дальше.

– Дальше… Не успели мы перебраться через реку, как налетели лихие молодцы, решив поживиться нашим добром: мы несли с собой немало пушной рухляди в дар будущей родне. Отец мой – первый охотник – не пожелал отдать трудом добытое, его кинжал по рукоятку вошел в грудь самого нетерпеливого, решившего пошарить в наших котомках. Сперва, нам показалось, будто одолеем супротивников. Нас шестеро – их семеро, не так и страшно. Братья мои – парни крепкие, ножи на поясах не для красы висят. Да только рано обрадовались: свистнул их старшой, и из чащи еще шестеро выбежали. С луками. Вот когда я пожалел, что не Перун мне благоволит, а Велес. Я молил его о помощи, но чуда не свершилось: на ватажников не кинулись дикие звери, земля не разверзалась под их ногами, стрелы в полете не обращались в прах, а застревали ежовыми иглами в телах отца и братьев. Один я остался стоять. И обожгла меня мысль, будто умер уже Старый Велес, раз не слышит моего такого громкого крика. Тогда-то я и поклялся: положу свою жизнь Перуну на служение, коль случится отомстить за родных, да извести всех разбойников под корень. Меня в кольцо взяли, сызнова луки натянули… А в руках моих один нож, да и тот плохонький. Только свистнул тот нож скорее их стрел, и старшому аккурат под левую бровь вошел. Я уж с жизнью простился, как вдруг ладья на реке показалась. А в ладье люди, все оружные, с мечами да копьями. На носу высокий седой воин стоит и кричит мне: «Прыгай, отрок!». Разбойнику, тому, что между мной и рекой стоял под ноги кинулся, откатился прочь и, не оглядываясь, прыгнул с обрыва. А из ладьи тем временем стрелы дождем косым полетели. Ни один лиходей живым не ушел. Вот так старый Освальд выловил из воды себе сына. «Храбр, ты, отрок – сказал он мне, – и не по годам смекалист. А, главное, удачлив. Мы ведь нарочно решили проплыть дальше, чем полагали. Потому как последовали за чудесным вороном – птицей Одина, который человеческим голосом на помощь звал. Сам Один нас к тебе привел. Будешь моим приемным сыном, взамен тех, что ушли служить ему.»