Рота Шарпа - Бернард Корнуэлл

Остаются южная и западная стены, создающие кривую в милю длиной, не защищенную рекой или другой водной преградой. Но в этом месте на ободе колеса расположены зубья, семь больших бастионов, выступающих далеко наружу, каждый размером с небольшой замок. Сан-Винсенте – северный, у самой реки, где сходятся северная и западная стены, и дальше, на юг и восток, пока не окунешься в Ривилью: Сан-Хосе, Сантьяго, Сан-Хуан, Сан-Рок, Санта-Мария и Тринидад. Богоматерь, Святая Троица и Святые рангом поменьше, по паре десятков пушек на каждого, защищают город.

Бастионы – не единственная защита большой кривой. Сперва идет гласис, земляной вал, мешающий пушкам бить по стенам прямой наводкой – он вздымается высоко над защитными укреплениями. Затем огромный ров – от края гласиса до его дна не меньше двадцати футов, и только внизу начинаются настоящие проблемы. Бастионы накрывают любую атаку перекрестным огнем, а в глубине широкого сухого рва возведены равелины – огромные треугольники фальшивых стен, разбивающие атакующий строй; в темноте их легко принять за настоящие и решить, что достиг крепости. Кто бы ни попытался взобраться на равелин, он будет тут же сметен огнем тщательно нацеленных пушек. Над рвом стены поднимаются на полсотни футов, а на их широких парапетах через каждые пять ярдов установлены пушки.

Бадахос – не средневековый замок, наскоро переделанный для современной войны: это гордость Испании, великолепно сконструированная и построенная смертельная ловушка, внутри которой находятся сейчас лучшие французские части на Пиренеях. Британцы дважды неудачно пытались взять город, и сейчас, год спустя, поводов для удачного завершения третьей попытки не прибавилось.

Единственное слабое место крепости – на юго-востоке, где напротив бастиона Тринидад, за полотном воды, поднимается низкий холм Сан-Мигель. С его плоской вершины осаждающие могут стрелять вниз, поражая юго-восточный угол города – но это единственная слабина в его обороне. Французы о ней знают – и позаботились о том, чтобы ее ликвидировать. Два форта построены к югу и востоку: первый, Пикурина, за новым озером, на низких склонах холма Сан-Мигель; второй, Пардалера, к югу, защищая подходы к любой бреши, которую можно пробить с холма при помощи пушек. Не такая уж и слабина, но других нет, и в день Св. Патрика британцы маршируют к холму Сан-Мигель. Они знают, как знают и французы, что попытка атаки будет предпринята против юго-восточного угла, против бастионов Санта-Мария и Тринидад, и тот факт, что абсолютно такой же план уже дважды провалился, ничего не значит.

С макушки холма, откуда любопытные могли оглядеть город, была отчетливо видна брешь между двумя бастионами, пробитая во время последней осады. Ее заделали чуть более светлым камнем, и новая кладка, казалось, смеется над предстоящими попытками британцев.

Шарп встал рядом с Патриком Харпером. Впервые взглянув на стены, он воскликнул:

- Боже, и здоровы же!

Сержант не ответил. Тогда Шарп вытащил из-под шинели бутылку и протянул ирландцу:

- Вот, держи. Подарок на день Св. Патрика.

Широкое лицо Харпера озарилось радостью:

- Вы замечательный человек, сэр, для англичанина, конечно. Прикажете сохранить половину для дня Св. Георгия[32]?

Шарп постучал ногой об ногу, спасаясь от холода:

- Думаю, я возьму свою половину прямо сейчас.

- Я знал, что вы захотите, - Харпер был рад видеть Шарпа, о котором в последний месяц почти не слышал, но также был смущен. Ирландец понимал, что Шарпу нужно подтверждение: легкая рота помнит о нем и скучает – но он считал, что только дураку этого не видно. Конечно, они скучали по нему. Легкая рота не отличалась от прочей армии: здесь были игроки, чьи проигрыши привели их в суд, а потом и в тюрьму, были воры, пьяницы, несостоятельные должники и убийцы – в общем, люди, которых Британия предпочитала не видеть и о которых предпочитала не думать. Гораздо проще опустошить городскую тюрьму, отдав ее обитателей в рекруты, чем тягостно расследовать, осуждать и наказывать.

Преступниками были не все. Кого-то одурачил сержант-вербовщик, предложив выход из скуки и ограниченности деревенского быта. У кого-то случилась неудачная любовь, и он вступил в армию от разочарования, поклявшись, что лучше умрет в бою, чем увидит любимую замужем за другим. Многие были пьяницами, опасавшимися замерзнуть как-нибудь зимой в канаве – а армия давала им одежду, обувь и треть пинты рома ежедневно. Немногие, очень немногие, вступали в армию из патриотизма. Кто-то, как Харпер, - потому, что дома их ждал голод, а армия кормила. Почти все были неудачниками, отбросами общества, и для них вся армия была одной большой «Отчаянной надеждой».

Но при этом они были лучшей пехотой в мире. Конечно, так было не всегда, а без должного руководства и не будет. Харпер инстинктивно понимал, что армия, стоящая перед Бадахосом, великолепна, лучше всего, что может собрать великий Наполеон, и Харпер знал, почему: потому что многие офицеры, как и Шарп, верили в неудачников. Это шло, разумеется, сверху, от самого Веллингтона, и доходило до младших офицеров и сержантов – а фокус был прост: возьми человека, потерявшего все, дай ему последний шанс, покажи, что веришь в него, дай ему хоть раз победить – и уверенность поведет его вперед, к новым победам. Скоро они поверят, что непобедимы – и станут непобедимыми, но для этого нужны офицеры вроде Шарпа, которые будут им верить. Конечно, легкая рота была в восторге от него! Он ждал от них подвигов и верил, что они победят. Может, новый человек со временем и выучил бы этот фокус, но пока он не преуспел, поэтому рота скучала по Шарпу и ждала его. Черт, думал Харпер, они даже любили его, а он, дурак, и не видел. Харпер кивнул самому себе и предложил Шарпу бутылку:

- Вот, за Ирландию, сэр, и пуст сдохнет Хэйксвилл!

- За это стоит выпить. Как этот ублюдок?

- Я его однажды прикончу.

Шарп рассмеялся:

- Не ты, а я.

- Так какого черта он еще жив?

Шарп пожал плечами:

- Говорит, его нельзя убить. – На холме было холодно, и Шарп поежился под шинелью: - А еще он никогда не поворачивается к тебе спиной. Кстати, следи за своей.

- С этим мерзавцем приходится отращивать глаза на заднице.

- А что о нем думает капитан Раймер?

Харпер помолчал, потом забрал у Шарпа бутылку, глотнул и отдал обратно:

- Бог знает. Мне кажется, он его боится, но так со всеми. Капитан – неплохой парень, но ему недостает уверенности. Молод он еще, - сержант вдруг почувствовал себя неуютно: критиковать одного офицера в присутствии другого!

- Никто из нас еще не стар. А как новый прапорщик?

- Мэттьюз? Отличный мальчуган, сэр. Прилип к лейтенанту Прайсу, как меньшой братишка.

- А сам Прайс?

Харпер рассмеялся:

- Не устает нас радовать, сэр. Вечно пьян, как косоглазый горностай, но живехонек.

Пошел дождь, мелкие капли больно били в лицо. За их спиной, на дороге в Севилью, свистки созывали батальон на вечернее построение. Шарп поднял воротник и глянул на далекие фигурки в синих мундирах, расположившиеся на парапете стены в трех четвертях мили от них:

- Нам был лучше вернуться. Эти-то гады сегодня в тепле ночуют.

Он вдруг подумал о Терезе и Антонии, которые там, в городе, за крепостной стеной, и перевел взгляд на огромный куб кафедрального собора, вздымавшего к небу свои зубцы. Странно, как она близко. Дождь припустил сильнее, и он повернулся к раскинувшимся внизу британским палаткам.

- Сэр?

- Да?

Сержант был смущен:

- На днях заезжал майор Хоган.

- И?

- Рассказывал о мисс Терезе, сэр.

Шарп нахмурился:

- Что с ней?

- Только то, сэр, что она просила вас приглядеть за ней. Там, в городе. Ну, если ребята войдут в раж.

- И?

- Ребята будут рады помочь, да, сэр.

- В смысле, они считают, я не справлюсь?

Харпер хотел было сказать Шарпу, чтобы тот не был дураком, но решил, что это слегка вышло бы за рамки чинов и дружбы. Он вздохнул:

- Нет, сэр. Просто они были бы рады помочь. Она им нравится, да, сэр, - и вы тоже, хотелось ему добавить.

Шарп отрицательно покачал головой. Тереза и Антония были его личным делом, не роты, и ему не хотелось, чтобы толпа ухмыляющихся солдат видела его эмоции при первом взгляде на ребенка.

- Скажи, не надо.

Харпер пожал плечами:

- Они могут все равно попробовать, без разрешения.

- Они ее не найдут.

Сержант ухмыльнулся:

- Не так-то это и сложно: дом с двумя апельсиновыми деревьями, сразу за собором.

- Иди к черту, сержант.

- За вами – хоть в ад, сэр.

А уже через пару часов в аду оказалась вся армия – вернее, в его водной версии. Гром грохотал в сизых тучах, как несколько орудийных батарей разом. Сверкали молнии, пронзительно-голубые, земля дрожала от могучих косых залпов дождя. Все звуки скрыл шум льющейся воды, непрерывно бьющий водопад в темноте, прорезаемой резкими вспышками. Восемнадцать сотен людей на вершине холма рыли первую параллель, траншею длиной в шесть сотен ярдов, которая будет защищать осаждающих и откуда поднимутся первые орудийные батареи. Землекопы промокли и продрогли до костей, устали от тяжести падающей воды и мокрой одежды, они с ненавистью глядели сквозь потоп на темную цитадель, изредка освещаемую вспышками молний.