На крутом перевале (сборник) - Марин Ионице

— Идем!

Полевые сапоги капитана выглядели малоэстетично, приняв форму его деформированных ступней. Но капитан уже давно не обращал внимания на этот свой небольшой недостаток.

Вышли быстрым шагом. Капитан вначале вроде прихрамывал, но через каких-нибудь десять шагов вошел в ритм. Впереди, как на ладони, лежало поле, тропинка делила его по диагонали. Отсюда хорошо было видно расположение полка.

— Сколько километров туда, как ты думаешь?

— Пять.

— Три!

Позже я узнал, что независимо от погоды это был обычный путь капитана в полк и обратно домой. Он бежал методично и равномерно, слегка двигая руками, согнутыми в локтях, сжимая кулаки над круглым, как арбуз, брюшком. Я — за ним, на установленной дистанции, след в след.

Вначале мне казалось, что мы бежим недостаточно быстро, но со второй половины дистанции начали болеть мышцы. Я старался держаться поближе к капитану, бежал не отставая, но словно спотыкался. Наверное, со стороны странно было видеть, как красиво бежит офицер в возрасте и как неуклюже молодой солдат шлепает за ним. Еще через сто метров я почувствовал себя развалиной. Руки, ноги двигались беспорядочно, болело все, что могло болеть.

— Держись за мной! Не отставай! Регулируй дыхание. Не смотри на ноги.

Мне хотелось упасть на пахоту: «Не могу, делайте со мной что хотите!»

Капитан… С распухшими ступнями, с астматическими легкими! Он пыхтел как паровоз, а я, двадцатилетний солдат, не поспевал за ним.

— Давай, давай, еще немножко осталось, заставь ноги слушаться, собери волю в кулак!

Он ни разу не повернул головы, чтобы посмотреть на меня, но точно знал, что происходит сзади, знал по звуку шагов, по свисту дыхания. И вся эта гонка из-за меня. Если бы я сказал с самого начала о цели моего визита, все было бы иначе. А теперь что будет, если мы опоздаем?

— Держись за мной и координируй движения, как я! Больше ничего не нужно.

Мы прибежали вовремя. Я пошел в клуб и опустился на первый попавшийся стул. Через несколько минут на батарее была объявлена тревога. Капитан накоротке объяснил, что едем на учение. Как ни странно, он выглядел более свежим, чем когда-либо.

Мы цепляли орудия к машинам и трогались. Что бы случилось, если бы мы не успели? Только мы тронулись, как капитана начал мучить приступ кашля. На марше работали водители, мы же могли немного отдохнуть и расслабиться. Каждый по-своему. Я принялся снимать потную гимнастерку, чтобы надеть сухую майку. Но когда мы выехали в поле, сержант, увидев, в каком я жалком состоянии, заставил меня закутаться в плащ-накидку.

В правое ухо мне высоким голосом пел солдат. Я держал винтовку, крепко зажатую между коленей, мне нравилось, как воет ветер. В кабине грузовика все еще кашлял капитан.

Когда мы прибыли на место назначения, командир батареи первым спрыгнул с машины и начал руководить решительно и с удовольствием, как в лучшие дни. Около трехсот метров мы толкали орудия. Затем выкопали для них укрытия, накрыли их масксетями, замаскировали травой, листьями так, что даже сами не могли их разглядеть. Мы на восемь минут перекрыли норматив, что было в какой-то степени достижением, но не случайностью: уже много лет батарея капитана доказывала, что хорошо подготовлена к действиям в любых условиях.

— Лейтенант, в вашем взводе недостаточно внимания уделяется бегу. Прошу тебя, потренируй ребят, но систематически и с постепенным увеличением нагрузок. Когда возвратимся в расположение, мы к этому еще вернемся.

Этим лейтенантом был командир моего взвода. Ночью мы поочередно спали возле орудия. Земля была твердой, и уже через несколько минут тело начинало ныть.

Приходилось довольно часто переворачиваться. Завернутый в шинель, я делал это полуавтоматически, почти не просыпаясь. Это была первая ночь, когда меня не одолевали видения прошлого. Ясная, безоблачная ночь с запахами свежей земли и жнивья.

Но уже в следующую ночь, в казарме, я снова встретился во сне со своим прошлым. На этот раз с Горбатым.

Парень с двумя горбами, с интеллигентными глазами, с испытующим и ироническим взглядом, с голосом, напоминавшим блеяние. Ни одна личность не оставалась для меня более непонятной, чем Горбатый. Видение стояло у моей постели и блеяло.

— Рядовой Вишан Михаил Рэзван, второе отделение, второй взвод, первая батарея. Отлично выполняю стойку «смирно» и все повороты на месте и в движении, умею прицеливаться, погрешности при стрельбе в допустимых пределах. Научился заряжать орудие и прицеливаться через оптический прицел…

— Бе-бе-бе…

— Могу совершать марш-броски и ползти как змея…

— Бе-бе-бе…

— Капитан уделил мне полдня. Мы говорили с ним, как два старых приятеля. Еще у нас было учение ночью… Ты этого никогда не испытаешь, здесь нужны здоровые люди, ты уж извини… Я спал на земле, от которой шел пьянящий ежевичный запах. Я слышал пение скворцов. А утром нашего капитана поблагодарил начальник проверочной комиссии за прекрасную маскировку.

— Бе-бе-бе…

Ударить бы по этой уродливой роже… Никто мне не надоедал больше, чем он, но был ли к кому-нибудь из моих знакомых я привязан больше, чем к нему?

Позже я узнал, что его уродство было связано с трагической гибелью его отца, свидетелем которой он стал. Так что мы оба стали калеками по обстоятельствам, связанным с нашими родителями. Но тогда мы не знали, что нас объединяет. Наверное, наша дружба, если наши отношения можно было назвать дружбой, началась на том уроке географии…

Наш преподаватель географии, как и все смертные не застрахованный от гриппа, стал его жертвой… Его замещала застенчивая девушка-блондинка. Высокая и тоненькая, она казалась хрупкой, как серебряная лесная фея. У нас в классе была кафедра старого образца, довольно высокая, и оттуда преподаватели взирали на макушки наших голов. Девушка же осталась стоять перед кафедрой, слегка опираясь на нее спиной.

Преподаватель географии, который болел гриппом, любил повторять, что занимается с нами математической географией, и то, что он объяснял нам, было последним словом в этой области. У него была выработана схема опроса, в своем роде очень эффективная, по каждой стране, области или части света: площадь, соседи, рельеф, климат, водные ресурсы, население, язык, города, ископаемые, государственное устройство. И он не позволял нам отвечать иначе как существительными и числительными. Если ловил тебя на глаголе, сразу же подозревал, что ты не выучил урока и заполняешь время пустыми фразами. На этот случай у него была любимая поговорка: «Вы мне не веткой по пустыне».

Мы так и не смогли понять смысла этого загадочного выражения: при чем тут «ветка», а «по пустыне», видимо, означало пустую необъятность, которая не могла опереться на конкретные цифры.

Молоденькая учительница даже не пыталась экспериментировать на уроке или проверять наши знания. Главное для нее — обеспечить тишину в классе, самом недисциплинированном мальчишеском классе, в течение 50 минут.

Поединок начался. Мы вертелись, ерзали за партами, сгорая от любопытства: как-то она начнет урок?

— О чем бы вы хотели поговорить на уроке географии?

Вопрос застал нас врасплох, так как мы не привыкли ни к чему подобному. В классе воцарилась тишина.

— Ну что, так трудно решиться?

— Давайте пройдемся сегодня по пустыням, — предложил Горбатый, уважительно вставая.

— Да?

— Да! — выдохнул единодушно класс.

Мы решили, что Горбатый хочет поставить учительницу в трудное положение, заставив говорить о том, о чем уже нечего больше сказать. Мы ждали вторжения в ту область, которая была нам запрещена.

— Хорошо… Выбирайте — Сахара, Гоби, Невада, Синай, Австралийская пустыня…

— Сахара!

— Сахара…

Девушка эта, наверное, была колдунья. Мы тонули в горбах верблюдов, ели холодную и сухую пищу, мы чувствовали, как нас растапливает солнце в течение дня и как ночью пробирает холод. Ноги по щиколотку увязали в песке, мы страдали от жажды. А что творилось, когда началась песчаная буря! То мы открывали какие-то пещеры с наскальными рисунками и знакомились с жизнью людей тех давних лет, то шли по следам исчезнувших цивилизаций, цветущих селений, пробирались сквозь леса, полные всевозможных животных и птиц, переправлялись через реки, ручьи, преодолевали возделываемые поля, оросительные системы. Когда-то здесь жили люди, трудились, любили, надеялись на лучшее, и в конце концов все поглотила пустыня. История имеет и свои грустные моменты. Но, оказывается, какое чудо происходит в пустыне с растениями, которые в таких условиях, казалось, давно погибли?! Если выпадет небольшой дождь, всего лишь в несколько часов они оживают, зеленеют и покрываются цветами.

Я даже точно не помню, куда дошел наш караван, когда мы услышали громкий треск и увидели, как разлетелась на куски кафельная печь в классе. Так как в классе было прохладно, кто-то подкладывал в нее уголь каждую перемену, и он тлел там, в печи, пока внезапно не разгорелся, именно сейчас, на последнем уроке, разнеся плохо вычищенную и не имевшую хорошо отрегулированных горелок печь.