Чудо - из чудес - Санин Евгений

Ворча, раб направился открывать дверь, и Ахилл, глядя на жену, благодушно махнул рукой:

— Ладно, так уж и быть! Раз он одумался и принес золото, я… прощаю его!

Однако в комнату вошел не Юний, а … Элия.

— Ты?! — угрожающе сдвинул брови Ахилл. — Да… как ты посмела?!

— Но Юний… он разрешил… — пятясь, пробормотала Элия. — Он сказал, чтобы я приходила сюда и ждала его!

— Юний здесь больше никто! — чеканя каждое слово, отрезал Ахилл. — Запомни это раз и навсегда, как там тебя…

— Элия!..

— Вот именно, Элия! Элия? Постой… почему — Элия?!

— Ты что, забыл меня? Я сегодня утром была здесь! — напомнила танцовщица.

— Я помню и хотел тогда еще спросить — почему у тебя римское имя? Или ты не знаешь запрета чужестранцам носить родовые римские имена?

— Но я не чужестранка… мне можно! Я – римлянка!

— Ты?! Ха-ха! Слышишь, Ирида? — засмеялся Ахилл. — Эдак, всякий может назвать себя квиритом или матроной! А известно ли тебе, — надвигаясь на Элию, с угрозой проговорил он, — что, согласно эдикту божественного императора Клавдия, всякому, кто ложно выдает себя за римского гражданина, рубят голову на Эсквилинском поле?

— Но я не всякая! Я — римлянка! Клянусь Ромой, это правда! — неожиданно осмелев, топнула ногой Элия. — У меня и документ есть! Мой отец — Тит Элий! Он носит золотое кольцо на пальце!

— Кольцо? Так он — всадник? Поздравляю тебя — это второе, после сенаторов, по значимости сословие в Риме! И, конечно, меняет дело… — сразу смягчился Ахилл. — Теперь я просто счастлив, что успел предупредить тебя, что представляет из себя этот твой ветреный избранник. Остальное, надеюсь, о нем доскажет тебе Ирида. А мне, прости, некогда. Я спешу! Между прочим, в наш Рим!

Он повернулся к жене и, велев рабыне вывести к воротам детей, а Фраату взять его дорожные вещи, сказал ей:

— А теперь пойдем, поглядишь, на чем я поеду!

У ворот стояла роскошная повозка с крытым верхом, которую выделил Ахиллу Совет, чтобы придать этим особую честь послу Синопы к самому цезарю.

Ирида изумленно посмотрела на нее, на Ахилла и прошептала:

— Какая красивая! Ты поедешь на ней до самого Рима?

— Сколько живу, не перестаю удивляться твоей наивности! — с недовольством покачал головой Ахилл. — Ну, сама подумай: как можно добраться до Италии в повозке? Ведь это — через несколько морей?

Видя, что его жена и без этого едва удерживает себя от слез, он привлек ее к себе и примирительно сказал:

— Нет, я на ней только до порта. А там — на первый же, подобающий моему званию корабль!

Ахилл, чтобы не разрывать долгим прощанием сердце Ириде, наскоро попрощался с ней, чуть дольше — с детьми, и, приказав Фраату, сев рядом с возницей, сопровождать его, с засиявшим вновь лицом отправился в порт, над которым проливала дождь тяжелая туча.

Повозка, уносящая Ахилла, исчезла из глаз Ириды задолго до того, как достигнуть первого поворота. Виной тому были застлавшие взор слезы.

С трудом удерживая себя, чтобы не разрыдаться при детях, она повела их в дом и потерянным голосом спросила идущую с ней Элию:

— Так ты действительно римлянка?

— Да! – улыбнулась ей та. — Правда, только наполовину!

— Как это?

— Мой отец — знатный римлянин, а мама — родом из Персии… Она была вместе с отцом, когда тот служил где-то в Колхиде… Когда мне было всего три года, наша семья поехала в Рим. Отец с войском впереди, мы — следом. Думали, едем к своему счастью, но боги судили иначе. В Синопе мама неожиданно заболела и… умерла! Это случилось в той самой гостинице, где я с тех пор живу и… работаю флейтисткой!

— Бедная девочка! — обнимая Элию, вздохнула Ирида. — А что же отец? Почему он оставил тебя одну, в Синопе?

— Я ведь говорила, он был со своим войском.

— Тогда почему не разыскал тебя потом?

— Потому что его самого отправили в ссылку при цезаре Калигуле! Это все, что удалось разузнать о нем. Так что от всего римского во мне только имя, кусочек папируса, говорящий, что я римлянка, единственное воспоминание об отце — золотое кольцо на его пальце, да вот эта булла! — показала бронзовый амулетик на шее Элия. — Такие буллы римляне надевают детям при рождении. После наступления совершеннолетия их относят в храм, где посвящают богам, но свою я храню. Она необычная, видишь — в виде дельфина! Это единственная вещь, по которой может узнать меня отец. Я ведь до сих пор жду его! И из Синопы не уезжала ни разу, боясь разминуться с ним. Ему ведь легче меня найти, чем мне его, правда?.. И Юний еще вернется ко мне, да?

Элия, всхлипнув, с надеждой взглянула на Ириду. Та – с жалостью — на Элию.

— Смотри, смотри — радуга! — глядя куда-то за плечо Элии, вдруг прошептала Ирида. — Или это у меня всё от слез?

— Где? Где?..

— Да вон, над портом!

— Ой, радуга, да какая красивая! — радостно обняла Ириду Элия. — Это — очень хороший знак для твоего Ахилла. И… для моего Юния… — чуть слышно добавила она, не зная, что тот тем временем шел рядом со своим новым приятелем далеко позади группы апостола, даже не замечая этой радуги.

3

Янус предостерегающе поднес палец к губам…

А радуга росла, росла — превращаясь в огромный разноцветный мост, раскинувшийся над всем морем. По небу плыли тяжелые, с ослепительными от яркого солнца боками, облака.

Гроза только что прошла, и апостол с учениками вступил на мостовую порта, словно специально перед ним щедро омытую и очищенную от грязи дождем.

Гавань встретила их непривычной — после неспешной ходьбы и благочестивых разговоров — суетой, руганью, разноязычным шумом. Здесь полным ходом шла погрузка и разгрузка судов.

Повсюду были видны: сгибающиеся под тяжестью бочек, корзин и тюков рабы, которых поторапливали грозными окриками и ударами плетей надсмотрщики... торгующиеся с капитанами о перевозке товаров купцы... путешественники-философы, на одного из которых — киника, судя по лохмотьям одежды и откровенно наглому поведению — засмотревшись, налетел Юний... С воплем: «Будь проклята эта Синопа, со всеми ее жителями и гостями!» — тот неожиданно замахнулся на него сучковатой палкой, и если бы Янус не перехватил его руку, то неизвестно, чем бы закончилась для Юния эта встреча.

Встретилась им и группа светлобородых фракийцев в штанах — варварской одежде, с точки зрения эллинов, которую не преминул выразить с презрением, вслух Янус.

Увидели они даже римского сенатора, которого под охраной трех вооруженных легионеров, с почтительными поклонами сопровождал сам начальник порта.

— Плохо, что в твоем порту нет ни одного судна с нашей Капитолийской волчицей на вымпеле! — донесся до них ворчливый голос римлянина. — Придется мне, за неимением римских трирем, выбирать из всего этого зла — меньшее! Вот это! — показал он пальцем на триеру с фигурой Афины Паллады на акростолии.

— «Палладу»? — побледнел начальник порта и сбивчиво забормотал: — Да, конечно, это самая достойная для тебя триера из всех стоящих здесь, но...

— Но?! — неприятно изумился сенатор, явно не привыкший к тому, чтобы ему возражали в провинциях.

— Она никак не может выйти сегодня в море... Нанятый на нее капитан где-то задерживается! — виновато принялся объяснять начальник порта.

— Так поторопи его! Или ты предлагаешь мне самому заняться этим? Пойти лично, вместо отдыха, после дел государственной важности, по тавернам в поисках твоего капитана? Перенести заседание сената в связи с моим опозданием?! Отложить мой доклад цезарю?!

— Нет, что ты! Что ты!..

— Тогда чтобы через три, нет — через два часа «Паллада» вышла из порта! Хоть сам выводи ее в море!

— Да-да, конечно!..

Перепуганный начальник порта сорвался с места и, опережая сенатора, со всех ног бросился к «Палладе».

Поравнявшись с ней, группа учеников апостола услышала его отчаянный разговор с владельцем триеры:

— Убил! Зарезал! Утопил!.. К тебе на борт сенатор идет... Одно его слово, и мы оба гребцы на галерах... А у тебя капитана нет! Где он?!

— Откуда мне знать?.. Может, уже в Гераклее, а может, и дальше!

— Что?! В какой Гераклее?..

— В Понтийской... На «Кентавре» заболел капитан, ему предложили вдвое больше, вот он и ушел с ними ночью. Если б я его смог достать, я бы сам его зарезал и утопил! У меня ведь — скоропортящийся товар! Маний, скажи!

— Да! — едва не плача, подтвердил невысокий, полный купец, но начальник порта даже не заметил его.

— Самый скоропортящийся товар в моем порту — это ты! — закричал он владельцу «Паллады». — И я, клянусь Посейдоном, докажу тебе это, если ты задержишься хоть на минуту. Делай, что хочешь: сам переманивай теперь капитана или становись на его помост, но чтоб через два часа... нет — через час духа твоей «Паллады» не было в Синопе!..

Закончив разговор этой, как ему показалось, достаточной угрозой, начальник порта, утирая пот, направился обратно к сенатору.

Владельцу «Паллады» не оставалось ничего другого, как, в свою очередь, подозвать помощника-келевста, дать ему кошель и всего час, даже полчаса времени...