Факты против мифов: Подлинная и мнимая история второй мировой войны - Александр Орлов

Таким образом, ясно одно: и политика затяжек открытия второго фронта в 1942–1943 годах, и политика «поспешания» с его открытием в 1944 году преследовали корыстные цели и имели антисоветскую основу.

«БЕСКОРЫСТИЕ» ИЛИ АНТИСОВЕТИЗМ!

Сегодня исследователи на Западе, занимающиеся историей второго фронта, оказываются в весьма затруднительном положении. Они не в состоянии «закрыть» ее темные стороны. «Бесконечной темой» называет, например, тему второго фронта англичанин Дж. Брюс. В его глазах она — «наиболее спорная политическая и военная проблема второй мировой войны» [138]. Но данная проблема не исключение в этом смысле. Такая «незаконченность» характерна для взглядов буржуазных историков и на «большую стратегию» Запада в годы войны в целом. «Вот уже на протяжении более чем тридцати лет дипломатия США в ходе второй мировой войны является одним из полей битв американской историографии», — признавался, к примеру, в 1981 году историк из США М. Столер [139]. В чем тут дело? Быть может, такое положение есть просто результат свободы творческих мнений, стремления установить историческую истину?

Нет, причины такого положения в другом. С одной стороны, они заключены в научной несостоятельности самой буржуазной концепции войны, отрицающей органическую связь между войной как продолжением политики насильственными средствами и империализмом. Отсюда проистекает противоречивость, неустойчивость взглядов буржуазных историков на различные аспекты войны, включая межсоюзнические. С другой стороны, «сражения» между этими историками по ключевым проблемам второй мировой войны касаются, как правило, лишь поправок, которые они вносят в свои концепции, отражая противоборство различных группировок монополистического капитала, чьи интересы они выражают. В каждом отдельном случае речь идет о реакции историка на тот или иной социальный заказ одного и того же господствующего класса — буржуазии. В. И. Ленин указывал на необходимость систематического наблюдения «за важнейшими стремлениями, за важнейшими тактическими приемами, за важнейшими течениями» в лагере противников социализма [140]. Нам далеко не безразлично, в каком направлении, с какой целью делаются западными исследователями те или иные поправки к истории второй мировой войны.

Сегодня в буржуазной литературе не возникает, как правило, вопроса: была ли договоренность между союзниками об открытии в 1942 году второго фронта в Европе или нет? «В июне 1942 года Рузвельт во всеуслышание обещал советскому министру иностранных дел Молотову, что второй фронт будет открыт в Европе до конца года», — констатирует, например, видный американский историк профессор Дж. Гэддис [141]. Буржуазными историками, как мы видели ранее, признаются и многочисленные нарушения Западом этой договоренности.

В конце 40-х, а также на протяжении 50-х годов в буржуазной историографии второй мировой войны, особенно американской, тон задавали так называемые «официальные» историки, сформировавшие легенду о верности Запада союзническому долгу. Согласно их версии западные союзники были «горячими сторонниками» второго фронта, руководствовались исключительно «чистыми намерениями», стремясь как можно быстрее нанести поражение нацистской Германии. Открыть фронт в 1942–1943 годах им помешало якобы отсутствие у США и Англии достаточных сил и средств. К формированию этой версии имели прямое отношение такие видные историки, как Р. Шервуд, Г. Фейс, А. Норман, М. Мэтлофф, К. Гринфилд, У. Лангер и другие. За ореолом «бескорыстия» Запада, который они создавали, скрывалась политическая заинтересованность в увековечении буржуазных концепций происхождения, хода и результатов второй мировой войны. Это был своего рода идеологический фундамент, на который опирались правящие круги США и Англии, вознамерившиеся в послевоенные годы «переиграть» итоги войны. Развязывая «холодную войну», они противопоставляли «агрессивности» СССР свое мнимое «бескорыстие».

Необходимо подчеркнуть, что созданию ореола «бескорыстия» вокруг западной стратегии периода войны объективно способствовали так называемые «правые ревизионисты», обрушившиеся с резко антисоветских позиций ка Рузвельта. Часть из них обвинила президента в «политической наивности», в том, что он не сумел якобы понять, где кончается война и начинается политика. К ним относились такие ярые антикоммунисты, как У. Буллит, У. Чемберлен, X. Болдуин, Ч. Бирд. Другие критики Рузвельта утверждали, что в годы войны американские руководители попросту «забыли» о доктринальных принципах США, в частности, о том, что любое обладающее мощью государство якобы представляет собой угрозу национальным интересам этой страны. К ним относились так называемые «политические реалисты» Г. Моргентау, Р. Осгуд, У. Липпман и другие. С этих же позиций критике подвергся не только Рузвельт, но даже Черчилль. Общий вывод «правых» состоял в том, что Запад, «выиграв войну, потерпел политическое поражение».

С помощью версии о «бескорыстии» буржуазные политологи и историки стремятся замаскировать корыстные цели политики Запада, скрыть сущность так называемой «неконтактной войны», а попросту говоря, бездействия или слабой боевой активности США и Великобритании в 1942–1943 годах. И сегодня в буржуазной историографии в ходу «традиционные» доводы о вынужденном характере действий западных союзников в силу тех или иных военно-технических причин. Среди них фигурируют, например, «слабость союзников», их «неготовность» к активной борьбе, «отсутствие у них необходимых транспортных и десантных средств» и так далее. Примечательно, что такая аргументация отнюдь не мешает некоторым буржуазным историкам указывать на совершенно иные, далекие от бескорыстия мотивы неоткрытия второго фронта в те годы.

При внимательном рассмотрении оказывается, что большинство указанных «причин» являются производными от главного — нежелания союзников действовать в согласованном стратегическом направлении. На это указывают не только советские, но и западные историки.

Союзники обладали внушительными боевыми силами. Численность одних только сухопутных войск США возросла с 1 миллиона 686 тысяч человек в конце 1941 года до 5 миллионов 397 тысяч к концу 1942 года, отмечают английские историки Дж. Григг и К. Торн. Вопрос о том, куда эти силы направлялись. А направились они вместо Европы на другие театры военных действий. Откровенно высказался по этому поводу американский историк М. Мэтлофф. «Действительно, — отмечал он, — в ходе второй мировой войны американские стратеги достигли своих целей, высказывая свои взгляды на европейскую стратегию на различных заседаниях союзников и имея свободные руки в районе Тихого океана» [142]. Иными словами, говорили они одно, а делали — другое, исходя из своих интересов.

Точно так же дело обстояло и с десантными судами. Их распределяли туда, куда было выгодно США и Англии. Они нашлись, к примеру, для высадки 8 ноября 1942 года в Северной Африке. По мнению американского военного историка Р. Леки, 1975 судов, участвовавших в высадке в Сицилии в 1943 году, составляли «крупнейший десантный флот, который на день высадки по своей численности превосходил даже операцию в Нормандии в следующем году» [143].

Буржуазные историки силятся доказать, будто до открытия второго фронта его заменяли действия западных союзников на Тихом океане, в Северной Африке, Италии. Такая версия является составной частью антинаучной концепции «поворотных пунктов», «решающих битв», отрицающей существование главного фронта второй мировой войны, каким являлся советско-германский фронт.

Факты и цифры убедительно доказывают неправомерность попыток поставить знак равенства между событиями, происходившими на советско-германском фронте, и событиями, имевшими место на других театрах боевых действий. Военные действия на периферийных театрах не могли выходить за рамки ограниченных, частных, как это и было в действительности. Они никоим образом не были равноценны второму фронту, поскольку не обеспечивали достижения главной цели — вынудить Германию рассредоточить свои основные силы между двумя фронтами на востоке и западе Европы, как это подразумевала первоначальная концепция второго фронта. Цифры полностью подтверждают правомерность такого вывода: в ноябре 1942 года против западных союзников на всех фронтах постоянно действовало лишь 12,5 дивизии Германии и ее союзников по сравнению с 266 дивизиями, действовавшими на советско-германском фронте; в апреле 1943 года западные союзники отвлекали на себя 14,5 дивизии по сравнению с 233 дивизиями, прикованными к советско-германскому фронту; в январе 1944 года это соотношение выглядело соответственно как 21 и 245 [144].