Дикарка. Чертово городище - Александр Бушков

Она окинула себя взглядом. Ничегошеньки из прежнего при ней более не имелось – все забрали и раздели до нитки, напялив на голое тело даже не короткое платье, а короткий балахон из грубой серой ткани, больше напоминавший мешок.

Балахон с огромным вырезом сполз с плеч, но она не обратила внимания – пыталась лихорадочно сообразить, что случилось и чего теперь ждать. Понадобилась короткая цепочка самых нехитрых умозаключений, чтобы сказать себе со всей уверенностью: хреновые дела. Не похоже это на дурацкую шутку – по части юмора от хана-плантатора следовало бы ожидать чего-нибудь более утонченного. Значит, влипли, моментально перешли на положение добычи, с которой что захочешь, то и сотворишь...

Это, разумеется, еще не повод, чтобы предаваться унынию – пока что ровным счетом ничего не произошло. Но перспективы вряд ли безоблачны и радужны...

И ведь не стоит себя винить! Опять-таки кто мог предвидеть заранее подобный оборот дела со стопроцентной точностью?

Скрипнула дверь. Вошел невозмутимый Гюнеш, по диагонали пересек камеру и остановился над Мариной, сложив руки на груди. Нельзя сказать, что он лучился злорадным самодовольством, но вид у него был чертовски уверенный, что было, в принципе, объяснимо.

После короткого раздумья на тему, к о г о именно изображать, Марина сердито сверкнула глазами:

– Что это за фокусы? Не боитесь, что ответить придется по полной программе? Вы, мать вашу, здесь все же не цари и не боги...

– Безусловно, моя юная и очаровательная госпожа, – ответил Гюнеш невозмутимо. – И я, и мой повелитель бесконечно далеки от мысли полагать себя самыми сильными и могущественными. Но все же, согласитесь, люди делятся на две категории – на тех, кто находится в лучшем положении и тех, кто пребывает в худшем. Сдается мне, вы находитесь в гораздо худшем положении, чем я...

– Это если думать, что вам такое сойдет с рук. А если – нет…

Гюнеш тонко улыбнулся:

– Любезная красавица, мы здесь не дикари и живем безусловно не затворниками. Пока вы приходили в себя, я кое-что проанализировал и поручил выяснить кое-какие детали... «Принцесса», и в самом деле, чрезвычайно похоже, подверглась нападению. Она сидит на мели у берега – точнее, уже не она, а ее обгорелый остов. Корабль сгорел дотла... Не похоже, чтобы имелись спасенные. А это позволяет считать вас не важными персонами, которых непременно станут искать со всем усердием, а погибшими при катастрофе. Вас более не существует, вы мертвы, а это делает ваше положение еще более невыгодным... наше, соответственно, еще более выигрышным. Но это еще не все. Я примерно представляю себе, как выглядят высокие дамы, развлекающиеся путешествием по реке. Простите, вы на них категорически не похожи, даже если учесть все причуды, которых не счесть у хозяев жизни... Категорически не похожи, – с расстановкой повторил он. – Простая дорожная одежда, пистолеты, карта... Я не знаю еще, что произошло на «Принцессе», было это нападение дикарей или что-то другое. Но одно мне совершенно ясно: не похожи вы на знатную госпожу, пусть даже спутник ваш – именно тот, за кого себя и выдает. По моему ничтожному мнению, там имела место некая пока непонятная мне авантюра, очередная грязная игра, которыми, увы, так богат наш несовершенный мир... И я с учетом всего этого не советовал бы вам изображать высокую особу, пугать неосуществимыми, не имеющими ничего общего с реальностью угрозами... – он поднял палец: – Покорность и благоразумие! Только при соблюдении этих условий у вас есть шансы...

– На что? – быстро перебила Марина.

Он не улыбнулся, ответил с каменным лицом:

– На возможность сделать вашу участь гораздо менее трагической...

И повернулся к двери. Вновь изменился в мгновение ока: чуть ли не пополам согнулся в поклоне, снова стал ниже ростом и вроде бы искренне пытался стать совершеннейшей крохотулькой, на два пальца от пола...

Сначала вошли два здоровенных и колоритных субъекта – усачи в просторных шароварах и подобии расшитых жилеток на голое тело, наголо бритые головы, рожи разбойников с большой дороги, а мускулы такие, что разбираться с этими приятными людьми следует с помощью пулемета и издали.

Оба бесшумно – босые были – заняли позицию у Марины за спиной, придвинулись совсем близко.

Послышалось легкое, мелодичное звяканье, и в дверях появилась особа совсем иного рода. Девица лет пятнадцати, напоминавшая ожившую куклу: воздушный наряд из чего-то белого и розового, в распущенных черных волосах поблескивают золотые цепочки и сверкают самоцветы, а звяканье, как сразу выяснилось, исходит от многочисленных браслетов на тонких руках. Невероятно ухоженная была девица, с первого взгляда ясно, и очаровательная – фея из восточных сказок. Вот только смазливая мордашка была, пожалуй что, неприятная: не злая, не сердитая, даже не угрюмая, но личико исполнено вовсе уж запредельной спеси, превосходящей всякое разумение настолько, что она переходила в полнейшую отрешенность. Словно на всем белом свете существовала в качестве полноправной человеческой личности только эта кукла, а все без исключения остальные индивидуумы были даже не пылью под ногами – чем-то еще презреннее и незначительнее. Марину даже некоторое смятение прошибло – это не классическая балованная дочка властного папы, даже не капризная восточная царевна из сказок, нечто похлеще...

Она подошла вплотную и долго разглядывала Марину – глазища черные, огромные, красивые, но опять-таки отрешенные настолько, что ни тени мыслей в них не читается... Под наркотой? Нет, все еще хуже, она по характеру такая...

Принцесса из сказки что-то небрежно бросила на том же непонятном языке – и кто-то из стоявших за спиной, уронив на плечи громадные ладони, опрокинул Марину навзничь. Лежать на скованных за спиной руках было неприятно, но она терпела.

Девчонка грациозным движением опустилась перед ней на корточки – пахнуло сложным ароматом, для которого наиболее подходило не вульгарные «духи», а «благовония», преспокойно спустила Маринин балахон с плеч еще больше, погладила шею, голую грудь, плечи. Марине стало самую чуточку жутковато – в этих умелых прикосновениях не было ни тени интереса, желания или хотя бы примитивной развращенности. Что-то совсем другое. Капризному ребенку, у которого тысяча кукол, подарили тысяча первую, и он ее лениво трогает, вовсе не собираясь играть...

Тонкие пальчики, унизанные кольцами с огромными драгоценными камнями, бесцеремонно подняли подол, прошлись по животу, сомкнулись ниже, изучая с отрешенным бесстыдством. Хорошенькие дела, подумала Марина сердито. Это что же, для этой куклы меня в игрушки предназначили? Вообще-то, ситуация отнюдь не угрожающая, наоборот – вряд ли она будет забавляться по полной в присутствии всей этой своры, в какую-нибудь опочивальню отведут, и окажемся мы там совершенно наедине. И вот тогда можно без всяких церемоний сгрести эту паршивку за лебединую шейку, крикнуть холуев и поставить вопрос ребром. Чрезвычайно похожа на любимую дочку хана. А значит, идеальная заложница: луну с неба можно требовать, держа у этой лилейной шейки грубый и прозаический осколок хрустального кувшина...

Марина даже повеселела, послушно раздвинув ноги под недвусмысленным напором тонких пальчиков. Но особого продолжения не получилось – красоточка вдруг убрала руки, выпрямилась и, направляясь к двери в шорохе шелков, звяканьи браслетов и благоухании ароматов, бросила Гюнешу, не оборачиваясь:

– Маймун...

Вот и гадай теперь, что это означает! Следом за девицей бесшумно просквозили великаны-телохранители. Марина рывком поднялась с жесткого пола, вновь встала на колени, привалившись плечом к стене. Спросила язвительно:

– Хотите сказать, она меня трахать будет? По ухваткам видно, умелая... Папа знает, как она тут забавляется?

Вместо ответа Гюнеш, ухватив ее за плечи, поднял на ноги. Мотнул головой в сторону двери и, отбросив прежнюю цветистость в изъяснениях, сказал сухо:

– Идите...

За дверью ждали еще двое в зеленой форме без знаков различия и кобурами на поясе. Коридор был не такой убогий, как камера, но все же заметно уступал в роскоши тем, по которым их вели сначала. Окон не было, повсюду плафоны – подвал, точно... Пройдя метров двадцать, они вошли в комнату, где торчали две пожилые восточные бабы, – здоровенные такие бабищи, под стать мужику, с физиономиями то ли тупыми, то ли исполненными служебного рвения, исключающего собственный интеллект.

Вот уж на что не походила комната, так это на пыточную – повсюду высокие зеркала, какие-то красивые ларцы, прозрачные откупоренные, приятно пахнущие флаконы...

Гюнеш повозился за спиной у Марины, снял с нее наручники. Толкнул вперед, а сам остался стоять у двери, как и двое конвоиров.

Бабищи принялись за нее сноровисто – мигом содрали балахон, толкнули на мягкий стульчик, и она послушно уселась, не выходя пока что из образа слабой девицы – к ней подступали не с палаческими клещами, а с красивыми гребнями из какой-то желтой кости.