Альма - Леонид Анатольевич Сергеев

нём рассказывал отец, он во время войны служил на подводной лодке… Однажды они торпедировали немецкий транспорт. Всплыли и видят — судно уходит под воду, а вокруг плавают коровы. Оказалось, транспорт перевозил животных… У них на глазах коровы захлёбывались и тонули, а один бык направился к подлодке, решил забраться на неё, спастись. Командир дал команду уходить. Включили двигатели, лодка стала удаляться, а бык ещё долго плыл за ней…

Рахманов допил квас и вновь заговорил уже тихим голосом:

— Во время войны чего только не было. Что касается собак… Я где-то читал — тысячи собак забирали у хозяев. Их обучали искать мины, бросаться под танки с взрывчаткой. Иногда хозяевам писали о погибшей собаке, но чаще не сообщали… Ты же знаешь, многие собаки были и санитарами, вытаскивали раненых с поля боя. Но может, не знаешь, что после войны оставшихся собак демобилизовали вместе с солдатами. Собаки, искавшие мины, даже прошли по Красной площади. А вот собак-санитаров всех отправили на опыты в медицинские институты. Так их отблагодарили за мужество и верную службу. Позорище!

В словах Рахманова было много горечи. Естественно, эта горечь передалась и мне, ведь у нас общая любовь к собакам. Остроглазая, наблюдательная Альма сразу заметила моё состояние, встревожилась и, чтобы поднять мой слабеющий дух, подбежала с палкой в зубах — давай поиграем!

Баксик, подражая Альме, принёс своему хозяину щепку. Мы с Рахмановым повеселели, стали кидать палку и щепку к забору, а собаки снова притаскивали их к дому; они бегали взад-вперёд с невероятной радостью.

— Для Баксика играть со мной — высшее счастье, настоящий праздник, — сказал Рахманов. — Жена Таисия ко мне только хорошо относится, а Баксик не может жить без меня. Я для него — всё, как Пушкин для меня.

— Альма меня тоже сильно любит, — сказал я и вспомнил Габриэля Маркеса: "В этом мире ты всего лишь человек, но для кого-то ты — весь мир".

— Альма удивительно талантливая, — продолжил я. — Ты не поверишь, но она прекрасно поёт.

— Охотно верю, — пропыхтел Рахманов. — В посёлке, где я жил студентом, был целый собачий хор. Только зазвонит церковный колокол, начинают петь. Вернее, выть. А дело в том, что до этого был пожар и колоколом собирали людей на тушение.

Провожая нас, Рахманов сказал:

— Я здесь недавно, всего три дня. За городом ещё холодновато, но мне не терпится доделать дельтаплан. В посёлке пока пусто, но Нежданов вчера приезжал. Заглянул по пути из монастыря. У него неприятность: опять в церкви кража. Стащили подсвечники. Он подозревает одного типа, но нет доказательств. У церкви часто околачивается какой-то Тихон. Прихожане видели, как на прошлую Пасху этот Тихон своровал кулич из церкви.

Услышав слово "Тихон", Альма сердито залаяла.

Глава двадцать восьмая

На рынке в Истре

На следующий день мы с Альмой поехали на рынок в Истру — я решил купить толь, чтобы починить крышу в сарае-мастерской. Мы подъехали к рынку, вышли из машины, я взял Альму за поводок, и тут с ней случилось невообразимое. Задрав голову она принюхалась, уловила в воздухе какой-то запах и вдруг, вздыбив шерсть на загривке и рыкнув, потащила меня в гущу посетителей рынка. Лавируя меж покупателями, продавцами и просто ротозеями, она напористо тащила меня мимо лавок с одеждой и лотков с овощами, и "пятаков", где продавали саженцы и цветы в горшках. Она даже пронеслась мимо магазина "Стройматериалы", ради которого мы и приехали на рынок. В отличие от профессиональных ищеек, Альма вела меня не по следу, а по запаху в воздухе — но какому-то единственному запаху из сотни других. Высунув язык, нетерпеливо повизгивая, она настойчиво тянула меня к чему-то крайне важному, по её мнению. Я еле поспевал за ней; несколько раз натыкался на людей, извинялся; вслед мне летели ругательства. А когда я чуть не сшиб старушку с кочаном капусты, послышались крики:

— Держите его! Милиция!

За нами погнался охранник, но мы уже успели проскочить насквозь весь рынок. Альма остановилась у "барахолки", где на ящиках и прямо на земле лежал слесарный инструмент, всевозможные трубы и краны, мотки проволоки, гайки, болты. Все эти штуковины были не первой свежести (то есть уже побывали в деле, местами "цвели" — попросту ржавели), но зато продавались дёшево.

Остановившись, Альма прищурилась, завертела головой в разные стороны, потом вдруг с невероятной прытью ринулась к бородатому мужчине, покуривающему на табурете. Это был… Тихон. Передним на газете я увидел чайную посуду, утюг, фонарь и… сверкающие бронзой подсвечники!

Подбежав к Тихону, Альма яростно гавкнула и, обернувшись ко мне, лапой указала на подсвечники и провыла: — Это он украл! На них запах священника Владимира Нежданова!

— Эти вещи из церкви! — твёрдо заявил я, глядя прямо в глаза Тихону.

Он посмотрел на меня исподлобья и замахнулся на Альму:

— А ну пошли отсюдова куда подальше! — прохрипел и с отвращением сплюнул. Он явно нас не узнал.

— Собирай вещички, пойдём в милицию! — ещё более твёрдо сказал я.

И в этот момент мне на плечо легла чья-то тяжёлая рука. За мной стоял запыхавшийся охранник.

— Документы! — потребовал он грозным голосом.

Альма стала возбуждённо лаять на охранника, объясняя ему, что к чему.

— Не волнуйся, дорогая, — сказал я. — Сейчас во всём разберёмся.

Протянув охраннику водительское удостоверение, я кивнул на Тихона:

— Этот человек — вор! Моя собака не может ошибаться.

— У вас есть доказательства? — резко спросил охранник, рассматривая моё удостоверение.

— Эти подсвечники из церкви. Это подтвердит священник Владимир Нежданов.

— Отца Владимира знаю, — меняя тон на более мягкий, сказал охранник и, вернув мне документ, обратился к Тихону: — Собирай вещички, пойдём в отделение, выясним, откуда у тебя товар.

Тихон начал было артачиться, говорил, что ему пора заступать на работу, пожаловался на больные ноги…

— Собирайся! — приказал охранник, хватая Тихона за плечо.

— Собирайся! — рявкнула Альма — горькая память, обида и злость