Годы в Вольфенбюттеле. Жизнь Жан-Поля Фридриха Рихтера - Герхард Менцель

Принц снова и снова употреблял это странное слово, приравнивающее человека к неодушевленному предмету.

Так Лессинг вопреки своей воле стал надворным советником, ибо нуждался в талерах для своей будущей семьи. Ему оставалось только гадать, как его намеревались «использовать». Возможно, наследный принц хотел лишь заставить его в дальнейшем вновь являться ко двору всякий раз, когда полагалось верноподдаными поклонами выражать свою преданность?

От Эберта, который не выказал ни малейшего удивления, услышав о титуле надворного советника, Лессинг узнал больше. Оказалось, что престарелый герцог несколько дней назад внезапно тяжело занемог. Поговаривали о параличе правой стороны тела, и наследный принц, видимо, возмечтал теперь взять бразды правления в свои руки. Однако вся эта неразбериха могла продлиться долго, — считал Эберт, — ибо престарелый герцог тем временем несколько оправился, а он был не из тех, кто преждевременно сдается.

Цахариэ, всегда превосходно осведомленный, ибо, не умея сидеть без дела, он, помимо места профессора, занимал в течение ряда лет также хлопотливую должность издателя «Новой брауншвейгской газеты», от которой лишь недавно был освобожден, — так вот, даже он заколебался, когда Лессинг спросил:

— Апоплексический удар? У него что, были неприятности?

— Вполне вероятно, хотя вслух ничего не говорится, — сказал Цахариэ. — Давайте рассуждать: считалось, что наследный принц часто бывал в своем полку в Гальберштадте. Но чтобы так подолгу? Столько недель — и лишь в своему полку? А между тем поговаривают, будто в Англии находятся более четырех тысяч солдат герцогства…

— …ею нанятых, что ж тут рассуждать? — нетерпеливо прервал его Лессинг. — Я, как саксонец, тоже ведь служил по найму у генерала Тауэнцина.

— Разве можно сравнивать? — с горечью возразил Цахариэ. — Герцог Карл зарабатывает на этой торговле чудовищные суммы. «Государь-отец» продает своих сынов. А почему он это делает? Он хотел бы и на будущее обеспечить свое благополучие. Тут его превзошел, пожалуй, лишь ненавистный гессенский «государь-отец». И всех их — будь то солдаты Брауншвейга или Гессена — английская корона тут же отправляет на войну в Америку. Поэтому меня не удивляет, что старика хватил удар в то самое время, когда наследный принц возвратился из своих постыдных «поездок»!

— Мне уж хотелось бы заодно узнать, как в этой стране собираются «использовать» надворного советника Лессинга?

— А разве Лессинг допустит, чтобы его использовали? — усмехнулся Цахариэ.

Когда после Иванова дня, которым в герцогстве начинался новый финансовый год, Лессинг стал обладателем тысячи сверкающих талеров, он послал довольно крупную сумму матери и одним махом проиграл в лотерею шесть талеров и двенадцать грошей. Слишком велико было искушение попытать счастья.

Затем он начал готовиться к свадьбе.

Как все это будет — потом, когда спадет напряжение, когда кончится разлука, когда он обретет счастье? Шесть лет он ждал этого дня. Что же теперь?

Лессинг улыбнулся, хотя почтовая карета, которая опять, но теперь уже в последний раз, везла его в Гамбург, тряслась и вздрагивала. Нужно было подумать о детях Евы. Ведь ясно как божий день, что и в дальнейшем ему вряд ли доведется шествовать по жизни легко и беззаботно.

Опять была пора урожая. Это бросалось в глаза повсюду, и когда начался праздник, Лессинга охватило такое чувство, словно на сей раз он был причастен к нему.

Деверь Евы, брат ее первого мужа, встретил Лессинга в Гамбурге на станции — красивый жест с его стороны. Этот человек, — которого Ева обычно упрекала в том, что он слишком мало заботится о детях своего брата, а Лессинг, оправдывая его, возражал, что у брауншвейгско-люннебургского почтмейстера, служащего на станции при въезде в Гамбург, и без того дел по горло, — был единственным званым гостем на их свадьбе.

В залитой солнцем осенней тиши загородного поместья Йорк, расположенного в окрестностях Штаде и испокон веку принадлежавшего семье Шубак, 8 октября 1776 года состоялась долгожданная свадьба. Иоганнес Шубак, сын гамбургского бургомистра, был опытным коммерсантом и своими полезными советами не раз помогал Еве в ее запутанных делах. Чтобы не было лишней шумихи, он вместе со своей женой Анной Элизабет предложил устроить свадьбу своих верных друзей Евы Кёниг и Готхольда Эфраима Лессинга в Йорке, в желанной тиши и уединении. Так что Лессингу не пришлось даже покупать себе новый сюртук. Ева раздобыла ему лишь новый жилет, выказав заботливость истинной жены и хозяйки.

Когда после краткой церемонии все уже сидели за праздничным столом, Иоганнес Шубак стал допытываться, о чем каждый думал во время венчания. Но каждый должен был поведать о мыслях, не связанных с торжественным событием.

— Чтобы у Марии не подгорела эта чудесная индейка! — тут же ответила госпожа Анна Элизабет Шубак.

— Так я и знал! — поддел ее муж.

Желая смягчить неловкость, Лессинг поднял свой бокал за госпожу Шубак:

— Браво, это я называю ответить прямо! — Все тотчас выпили за здоровье хозяйки дома.

Ева же сказала, что во время венчания ей вдруг подумалось, пойдет ли детям на пользу, если теперь им в некоторых случаях придется спрашивать также и мнение отца.

Дети — здесь все это знали — часто подолгу бывали предоставлены сами себе.

— Ты опасаешься, что я буду недостаточно строг? — спросил Лессинг, поймав себя на том, что он впервые употребил сердечное «ты», вообще-то принятое лишь между братьями и сестрами.

Брауншвейгско-люннебургский почтмейстер Фридрих Вильгельм Кёниг, смеясь, заявил, что все время пытался высчитать, сколько денег можно было бы сэкономить на извозчике, если бы они не поехали в церковь, а пригласили пастора к себе.

— Дай бог не иметь других забот, кроме этой! — воскликнул Иоганнес Шубак, опять не без иронии. Ему очень понравилась эта игра.

— Других забот? Мне придется вас разочаровать, — заметил Лессинг, ибо во время торжества его вдруг стал мучить вопрос, почему это он испросил разрешения на свадьбу у герцога, но забыл получить благословение собственной матери.

— В вашем возрасте еще испрашивать согласия у матери? — изумленно спросил Шубак.

— У нас так принято.

— Но ваша мать ведь не отказала бы вам? — допытывался Шубак.

— Это было и останется формальностью, но я пренебрег ею безо всякой нужды. Я намереваюсь в ближайшее же время написать матери письмо и попросить прощения.

Ева согласно кивнула. Она ценила то глубокое почтение, какое Лессинг испытывал к своей матери.

— Выходит, я более поэтичная натура, чем любой из вас, хоть и не умею сочинять стихи. Я так проникся атмосферой этого торжественного часа, что даже мои, казалось бы, посторонние мысли были о чудесном спасении, — а ведь любое долгожданное бракосочетание напоминает, в сущности, чудесное спасение, — заявил коммерсант Шубак.

— Громы небесные! Какое сравнение! — воскликнул почтмейстер, который уж давно объявил, что никогда не женится, потому что не хочет оказаться под каблуком у жены.

— Что ты имеешь в виду? — спросила мужа Анна Элизабет Шубак.

— А ты не догадалась? — Шубак удивленно взглянул на жену и обратился затем к Еве и Лессингу: — Давным-давно, в пятьдесят пятом году — мне тогда было двадцать три года — в Лиссабоне — а это очень важный для средиземноморской торговли портовый город — я изучал тонкости или, лучше сказать, тайны заморской торговли. Так вот, я жил в Лиссабоне, когда землетрясение разрушило город, вызвало ужасающие опустошения и погубило тысячи людей. Все, кого я там знал, пали жертвой катастрофы, в том числе и все соседи по дому, с которыми я делил кров. Один я чудесным образом остался в живых. — Вот это мне и вспомнилось.

— Я не хочу преуменьшать роль чуда в таком спасении, хотя, уверен, тому имеются и более земные причины, — заметил Лессинг. — Но одно меня удивляет: а не могла ли весть об этом чудесном спасении младшего сына гамбургского бургомистра достичь ушей обер-пастора Гёце?

— Да, конечно, еще бы! — сказал Иоганнес Шубак. — Я же сам рассказывал ему об этом случае!

— Тогда мне кажется странным, почему его проповедь о лиссабонском землетрясении не содержала и намека на утешение. Это несправедливо! Обер-пастор отнимает надежду, хотя не может не знать, что, по библии, она, как и любовь, есть неотъемлемая часть веры. — Лукавые морщины веселыми лучиками разбежались вокруг глаз Лессинга, когда он с деланной серьезностью добавил: — Но ведь еще Лютер сказал:

Всяк библии свое имеет толкованиеИ сообразно с ним возводит жизни здание.

На другой день после свадьбы, прослышав, что в Кадене, в загородном поместье своего кузена, остановился Клопшток, Лессинг уговорил Еву и почтмейстера поехать туда. Когда вышла в свет книга Клопштока «Немецкая республика ученых», Лессинг ощутил в ее сложном подтексте стремление объединить людей с развитым гражданским сознанием для совместной деятельности.