Император (ЛП) - "РуНикс"

         Ошеломленная, она подошла к одному из бюстов, женщине с недоделанным лицом, рассматривая грубые текстуры на коже, которую еще не отполировали. Она подняла руку, чтобы прикоснуться, почувствовать, каково это, когда внезапно осознала, что она не одна.

         Повернувшись на месте, ее глаза метнулись к входу и увидели, что Данте Марони небрежно прислонился к дверному косяку, засунув руки в карманы брюк, все еще одетый в красивый смокинг, который он надел на вечеринку. Его волосы были зачесаны назад с лица, придавая скулам и линии подбородка резкую рельефность. Его темные глаза смотрели на нее.

         Амара сглотнула, ее сердце заколотилось, когда румянец покрыл ее лицо. Она почти открыла рот, чтобы заговорить, прежде чем прикусила язык, вспомнив, что не могла позволить ему услышать ее голос. Глаза в пол, она бросилась к выходу, надеясь просто выйти. Она ожидала, что он отойдет в сторону, чтобы она могла пройти, как он делал бесчисленное количество раз прежде.

         Он этого не сделал. Он остался в точности в такой же позе, в какой и стоял, заставляя ее остановиться или врезаться в него.

         Амара почувствовала, как ее кровь приливает к ушам, ее грудь начала вздыматься, когда дыхание участилось.

         — Посмотри на меня, — послышалась мягкая команда сверху.

         Амара на секунду закрыла глаза, прежде чем взглянуть ему в глаза, обнаруживая, что он наблюдает за ней с такой интенсивностью, которую становилось все труднее и труднее игнорировать с течением времени. Он смотрел на нее чаще, как осужденная душа, которой предлагается спасение, как слепой, видящий солнце. Этот взгляд всегда вспыхивал в его глазах, прежде чем он загонял его в клетку. Обычно он был очарователен и легок в общении со всеми, с кем она видела его, но с ней присутствовала та интенсивность, которую она никогда не видела ни с кем другим. Только с ней. И каждый раз, когда она чувствовала на себе его взгляд, она знала, какой взгляд она в них найдет.

         — Ты боишься? — спросил он ее грубым голосом, его слова перекатывались по ней в тишине комнаты.

         Нет, она не боялась. Она была голодна по тому, по чему ей не следовало быть голодной.

         Амара покачала головой.

         Он выпрямился, делая шаг к ней, достаточно близко, чтобы она могла почувствовать себя маленькой в его присутствии. Амаре нравилось в нем то, что он был единственным человеком, которого она знала, который мог заставить ее чувствовать себя такой маленькой, такой защищенной.

         Она наблюдала, как он медленно поднял руку, достаточно медленно, чтобы она могла остановить его, если захочет, и зацепил свой указательный палец за ее шарф, потянув его вниз по шее.

         Кожа внизу обнажилась.

         Ее грудь вздымалась.

         Сердце бешено колотилось в груди. Амара сжала края платья, чтобы руки не делали ничего, чего не следовало бы. Она смотрела на него, его темные глаза не отрывались от ее, даже когда он выставлял ее шрам на свет в комнате, шрам, который она всегда скрывала от всех.

         Его взгляд не спускался вниз, их глаза смотрели друг на друга, когда он касался кожи указательным пальцем.

         Мягкое, едва заметное прикосновение.

         Оно опалило ее от кончика пальца до плоти, обжигая и не так болезненно. Нет. Это было до неприличия прекрасно, как самый теплый из огней, просочившийся в ее холодную душу, зажегший ее промерзшие кости, согревая изнутри.

         Его темные глаза, все еще самые красивые, которые она когда-либо видела, сфокусировались на ней, когда он вновь намеренно провел по ее шраму, будто изучая его структуру.

         Небольшая дрожь пробежала по ее спине, вызывая мурашки по коже на руках и заставляя ее грудь казаться тяжелой впервые при таком бешеном возбуждении. Это было пьянящее ощущение, почти достаточно, чтобы заставить ее закрыть глаза и насладиться ощущением тела, которое она обычно так ненавидела.

         — Скажи что-нибудь.

         От этой мягкой команды ее губы разомкнулись, а он продолжал слегка тереть ее шрам пальцами. Она посмотрела на него, впервые увидев, насколько ее молчание повлияло на него. Она сглотнула, и он почувствовал это, ее горло покачивалось от его прикосновения, и его взгляд потемнел.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

         Было что-то в этом моменте, уязвимость, которой она никогда раньше не испытывала, та, которую она не возражала против него, перемешивающиеся с напряжением, которое наслоилось между ними и усиливалось с годами. Он видел ее в худшем состоянии, продолжал видеть в худшем виде и все еще смотрел на нее, словно она была чем-то драгоценным.

         Слова сорвались с ее губ раньше, чем она осознала это, ее новым, скрипучим голосом не громче шепота слова, которые он почувствовал на своих руках, прежде чем они заполнили пространство между ними.

         — Поцелуй меня.

         Тишина.

         Тяжелая тишина, которая перемешивалась их дыханием.

         Что-то вспыхнуло в его глазах, и она прервала их взгляды, ее глаза переместились к его рту, чтобы проследить за его губами и его челюстью, пока ее пальцы ног скручивались в балетках.

         Она закрыла глаза, не в силах поверить, что озвучила это парню, в которого была наполовину влюблена большую часть своей жизни, молодому человеку, который стал чем-то настолько важным, что у нее даже не было названия для этого.

         Она почувствовала, как воздух между ними изменился, древесный запах его фирменного одеколона, который ей нравился, пропитал пространство между ними. Его дыхание коснулось ее лица, теплота и виски. В ответ у нее перехватило дыхание. Его рука легла на ее шею, удерживая ее на месте, приподняв лицо, и ее сердце бешено заколотилось, ожидая поцелуя, зная, что она будет хранить его в своем сердце вечно.

         Она должна была знать, что не стоит ожидать нормального первого поцелуя от Данте Марони.

         Его губы коснулись кожи ее шеи, прямо над шрамом.

         Он поцеловал его один, два раза, и Амара почувствовала, как ее губы задрожали. Значение того, что он делал, не потеряло для нее важность.

         — Мы не должны этого делать, — прошептал он ей в шею.

         — Нет, не должны, — прошептала Амара в ответ.

         Он вновь поцеловал всю горизонтальную длину ее шрама и, вдохнув линию ее шеи, отступил.

         Амара моргнула и открыла глаза, ее сердце колотилось, его темные зрачки сверкали на ее.

         Все закончилось за секунды. Это было похоже на жизненный цикл.

         — Я поцелую тебя и заклеймлю твое сердце, Амара, — тихо сказал он ей. — Просто убедись, что ты готова для меня.

         Он повернулся к ней спиной, и Амара вышла на дрожащих ногах, ее шея покалывала от воспоминаний о его губах. Она спустилась по лестнице, вышла из дома, пересекла лужайку, снова и снова прокручивая эту сцену в голове, и к тому времени, как она вошла в квартиру, из ее горла вырвался легкий смешок, вспоминая, когда она впервые увидела Данте целовавшего девушку много лет назад.

         Тогда она подумала, что он подарит ей свой первый поцелуй. Так и было в некотором роде.

         И хотя ее губы все еще жаждали его, уродство внутри нее больше не казалось таким уродливым.

                                            ***

         — Если бы у него была девушка, как бы ты к этому отнеслась ? — спросила Амару, ее доктор Дас, великолепная женщина лет тридцати с небольшим, серьезно глядя на нее за круглыми очками.

         Как она к этому отнеслась?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

         — Со злостью, — сказала ей Амара своим новым голосом и оглядела кабинет, который за последний год стал для нее своего рода убежищем.

         Доктор Дас видела своих клиентов — ей не нравилось называть их пациентами, в кабинете своего дома из коричневого камня в Южной Тенебре.

         Кабинет противоречил ожиданиям Амары о том, как выглядят кабинеты терапевта. Стены были белыми, окна закрыты ярко-зелеными и желтыми шторами, пропускающими большое количество естественного света, огромная коричневая и черная настенная мандала занимала всю стену напротив двери. В соседней стене стояли стопки полок с множеством книг. Не было письменного стола, только удобный диван и кресло с небольшим столиком между ними. Он принадлежал скорее учителю богемной йоги, чем признанному психологу.