Ум в равновесии. Медитация в науке, буддизме и христианстве - Б. Алан Уоллес

Когда мы успокаиваем ум в его естественном состоянии, объектом памятования оказываются пространство ума и все возникающие в нем виды ментальной активности. Однако, чтобы эта практика была эффективной, нам также необходимо применять и совершенствовать и другую умственную способность — самонаблюдение. В буддийской традиции его определяют как повторяемую снова и снова проверку состояния наших тела и ума; самонаблюдение считается формой различающей разумности[102]. Таким образом, буддийское понимание памятования и самонаблюдения во многом напоминает христианское понимание бдительности и различения.

Два основных дисбаланса внимания, с которыми мы обычно сталкиваемся в медитативной практике, — вялость и возбужденность. Когда проявляется вялость, ум теряет ясность; мы поддаемся прострации или просто оказываемся в притупленном, сонливом состоянии, ведущем к засыпанию. При появлении возбужденности ум отвлекается и оказывается растревожен, из-за чего нам сложно на чем-либо удерживать внимание непрерывно. Как вялость, так и возбужденность ведут к утрате памятования: внимание либо схлопывается, либо компульсивно уносится за чем-то иным вовне. Применяя способность к самонаблюдению, мы проверяем качество своего внимания и замечаем (настолько быстро, насколько это возможно), не возник ли один из двух видов дисбаланса. Буддагхоша так проясняет взаимоотношения между этими двумя способностями: «Памятованию присуще свойство вспоминания. Его функция — не забывать. Оно проявляется как ограждение. Самонаблюдению присуще свойство непомраченности. Его функция — исследовать. Оно проявляется как проверка»[103]. Иными словами, благодаря памятованию мы непрерывно, без забывчивости сосредотачиваемся на уме; с помощью самонаблюдения мы проверяем, не поддалось ли внимание вялости или возбужденности. Таким образом, самонаблюдение как бы «заглядывает памятованию через плечо».

Недостаточно просто распознать, что наше внимание поддается притупленности или возбужденности. Как только мы замечаем, что это произошло, нам нужно применить подходящий объем усилий для преодоления дисбаланса. Это акт воли. Когда мы распознаем возникновение вялости, первейшее противоядие состоит в том, чтобы освежить интерес к объекту памятования. В этом случае мы применяем больше усилий и обостряем фокусировку внимания. В противоположной ситуации, как только мы замечаем, что ум отвлекается и увязает в мыслях, в качестве противоядия необходимо чуточку расслабиться — и телом, и умом. Что бы ни всплывало, мы просто всему внимаем с непоколебимым памятованием.

Чтобы подкрепить эту практику, между сессиями полезно применять памятование и самонаблюдение, для того чтобы преображать ум более активно: взращивать благотворные умственные состояния, а также отвергать мысли и другие импульсы, которые причиняют вред нам самим и другим существам. Именно на это указывал Нагасена, сказавший, что памятование проходит по тропам благотворных и неблаготворных умственных склонностей, распознавая их полезное и вредоносное влияние. Именно об этом говорил и Буддагхоша, сравнивший памятование с привратником, который охраняет двери восприятия. Ум может быть одной из самых разрушительных сил природы; когда мы замечаем, что он вышел из-под контроля, совершенно разумно было бы его обуздать, а добиваемся мы этого с помощью памятования.

Предлагая рекомендации по образу жизни, который поддерживал бы медитативную практику, традиционные буддийские источники ссылаются на четыре элемента: (1) нравственную дисциплину, (2) обуздание органов чувств, (3) памятование и самонаблюдение, а также (4) удовлетворенность[104]. Базовые условия для подобной практики также включают в себя подходящую диету, одежду и, когда это необходимо, лекарства. Нравственная дисциплина предполагает, что мы всеми силами стараемся избегать поведения, которое вредило бы нам и другим существам. Когда наши физические чувства устремляются к объектам, нарушающим равновесие ума — то есть вызывающим страстное желание или враждебность, — может быть полезно обуздать чувства и сосредоточить внимание на самих наших умственных процессах; так мы лучше их поймем. Этот прием не устраняет склонность к страстному желанию и враждебности, но по крайней мере позволяет нам не зарываться в них еще глубже. Памятование и самонаблюдение полезны всегда, а не только во время медитации; они позволяют нам сохранять контакт с реальностью, не увязая в фантазиях и не соскальзывая в умственную притупленность. А удовлетворенность в том, что касается базовых потребностей, — ключ к поискам подлинного счастья, которое проистекает изнутри, а не из приятных раздражителей. Если мы соберем эти базовые компоненты, наша практика медитации и наша повседневная жизнь постепенно сольются воедино. Разделение между формальной медитацией и обычными делами на протяжении дня начнет угасать. Мы сможем отыскать внутреннюю тишину даже при активном образе жизни — а она усилит чувство единения неподвижности и движения.

Отражения ума

Когда мы погружаемся в практику успокоения ума в его естественном состоянии, может возникнуть вопрос: какова природа видимостей, проявляющихся в пространстве ума, — и что они нам говорят о его собственной природе? Наилучший способ обрести прозрение относительно этих видимостей — тщательно за ними наблюдать. Астрономы получили познания о звездах и планетах благодаря тщательному наблюдению; биологи изучили растения и животных таким же образом. Мысли, умственные образы, желания и эмоции проявляются из сокрытых уголков ума. В этом процессе на них влияют биологические процессы в наших телах и наш опыт в этой жизни, а возможно, и в жизнях прошлых. Когда мы отождествляемся с этими умственными явлениями, они оказывают на наши тело, ум и поведение мощное влияние. Тем не менее, когда мы просто наблюдаем за ними, как нас учила предыдущая практика, мы можем учиться у них и при этом не поддаваться их власти. Эти видимости могут рассказать нам о наших бессознательных надеждах и страха. Они же раскрывают творческий потенциал светоносного пространства ума, из которого проявляются.

Хотя многие люди считают, что субъективный опыт должен быть эквивалентен активности мозга, наука ни разу не продемонстрировала этого равенства, а для сомнений в этом допущении существуют веские основания. Предположим, например, что вы только что мягко побеседовали с человеком, который очень расстроен, и вам благодаря чувствительности и доброте в разговоре удалось собеседника успокоить. Впоследствии вы можете ощущать радость от того, что смогли помочь. При возникновении этого переживания радости в мозге, безусловно, проявляются определенные конфигурации нейронной активности. Однако если бы та же активность мозга была вызвана искусственно — например, с помощью наркотических веществ, — она не соответствовала бы тому же самому умственному состоянию. Эмоция, которую вы ощутили после акта помощи кому-то, будет наделена бо́льшим смыслом, чем сходная эмоция, порожденная химическим способом. Активность мозга предоставляет лишь частичное объяснение тех видов субъективных переживаний, которые мы мгновение за мгновением переживаем. Любая попытка свести умственные процессы к активности мозга упускает из вида нечто жизненно важное: сами умственные процессы!

Декарт утверждал, что первичное качество физических сущностей — это их протяженность в пространстве: то, что у