Язык как инстинкт - Стивен Пинкер

Таким образом, принцип работы языка таков, что в мозгу каждого человека содержится набор слов и понятий, которые эти слова выражают (ментальный словарь), а также набор правил, по которым слова сочетаются, чтобы передать отношения между понятиями (ментальная грамматика). Мир слов мы рассмотрим в следующей главе, эта посвящена строению грамматики.

Тот факт, что грамматика — это дискретная комбинаторная система, имеет два важных следствия. Первое — это абсолютная бескрайность языка. Пойдите в Библиотеку Конгресса и выберите наугад предложение из любого тома — существует очень большая вероятность того, что вы не сможете найти его точное повторение, как бы долго вы ни искали. При попытке представить, сколько предложений способен продуцировать обычный человек, захватывает дух. Если перебить говорящего в любой случайной точке произносимого предложения, существует в среднем около десяти различных слов, которыми можно было бы продолжить предложение с данного места, так чтобы предложение было грамматически правильным и имело смысл. (В некоторых точках предложения оно может быть продолжено только одним словом, в других — существует выбор из тысяч; десять — среднее значение.) Давайте примем как факт, способность человека продуцировать предложение длиной до двадцати слов. Таким образом количество предложений, которые доступны говорящему, в принципе, может равняться 1020 (единице с двадцатью нулями или ста миллионам триллионов). При скорости пять секунд на предложение человеку понадобилось бы детство в примерно сто триллионов лет (исключая время на еду и сон), чтобы все их запомнить. На самом деле, ограничение в двадцать слов слишком строгое. Следующее вполне доступное пониманию предложение, принадлежащее Бернарду Шоу, содержит 110 слов (в его английском варианте — Перев.):

Stranger still, though Jacques-Dalcroze, like all these great teachers, is the completes of tyrants, knowing what is right and that he must and will have the lesson just so or else break his heart (not somebody else’s, observe), yet his school is so fascinating that every woman who sees it exclaims: «Oh why was I not taught like this!» and elderly gentlemen excitedly enroll themselves as students and distract classes of infants by their desperate endeavours to beat two in a bar with one hand and three with the other, and start off on earnest walks around the room, taking two steps backward whenever M. Dalcroze calls out «Hop!»

Все же, незнакомец, думал Жак Далькроз, как и все великие учителя, является совершеннейшим тираном, знающим, в чем заключается истина и что он должен и будет вести занятия именно таким способом, а иначе его сердце разорвется (его, а не чье-нибудь, заметьте); и в то же время его школа так восхитительна, что любая женщина, которая видит ее, восклицает: «Ах, почему меня не учили так же!», а пожилые господа возбужденно записываются в ученики, и развлекают классы, состоящие из детей, своими отчаянными стараниями отбивать двойной такт одной рукой и тройной — другой, и со всей серьезностью делают круги по залу, отступая на два шага назад, когда месье Далькроз командует: «Хоп!»

Действительно, если оставить в стороне тот факт, что нам отпущено около семидесяти лет жизни, каждый из нас способен произнести неограниченное количество различных предложений. Используя ту же логику, которая показывает, что существует неограниченное количество целых чисел (если вы думаете, что знаете самое большое целое число, просто прибавьте к нему единицу, и вы получите другое) должно существовать неограниченное количество предложений. В «Книге рекордов Гиннесса» было заявлено, что самым длинным предложением на английском языке является цепочка протяженностью в 1300 слов из романа Уильяма Фолкнера «Авессалом, Авессалом!», которая начинается так:

They both bore it as though in deliberate flagellant exaltation… ‘Оба они выдержали это, словно придя в нарочитую экзальтацию самобичевания…’

Я намерен обрести бессмертие, предоставив следующий побивающий рекорды результат:

Фолкнер писал: They both bore it as though in deliberate flagellant exaltation… ‘Оба они выдержали это, словно придя в нарочитую экзальтацию самобичевания…’

Но, вероятно, славы мне хватит лишь на пятнадцать минут, упомянутые в известном высказывании[32], потому что скоро мой результат будет превзойден:

Пинкер написал, что Фолкнер писал: «Оба они выдержали это, словно придя в нарочитую экзальтацию самобичевания…»

Но и этот рекорд будет побит, как только кто-нибудь предложит следующее:

Кого волнует, что Пинкер написал, что Фолкнер писал: «Оба они выдержали это, словно придя в нарочитую экзальтацию самобичевания…»

И так далее до бесконечности. Бесконечное использование конечных средств отличает человеческий мозг практически от всех искусственных механизмов продуцирования речи, с которыми мы встречаемся в повседневности, как то: говорящие куклы, машины, которые просят вас закрывать двери, и жизнерадостные инструкции голосовой почты («Нажмите „ОК“ для дальнейшего выбора»), все из которых используют ограниченный набор заранее составленных предложений.

Второе следствие такой организации грамматики — в том, что грамматика является кодом, не зависимым от сознания. Грамматика указывает, как должны сочетаться слова для передачи значений; это указание не зависит от конкретных значений, которые мы обычно передаем или ожидаем получить от других. Благодаря этому все мы чувствуем, что некоторые цепочки слов, которым можно дать осмысленное толкование, не соответствуют грамматическому коду английского языка. Ниже приводятся некоторые цепочки слов, которые мы легко можем истолковать, но которые, как мы чувствуем, неправильно образованы:

Welcome to Chinese Restaurant. Please try your Nice Chinese Food with Chopsticks: the traditional and typical of Chinese glorious history and cultural ‘Добро пожаловать в Китайский Ресторан. Мы приглашаем вас отведать замечательную китайскую еду с помощью палочек — традиционных и типичных для славной китайской истории и культурной’.

It’s a flying finches, they are ‘Это летящие зяблики они’.

The child seems sleeping ‘Ребенок, кажется, спящий’.

Is raining ‘Дождит’.

Sally poured the glass with water ‘Салли налила стакан с водой’.

Who did a book about impress you? ‘Про кого тебя впечатлила книга?’

Skid crash hospital ‘Больница автокатастроф’.

Drum vapor worker cigarette flick boom ‘Сигарета, брошенная рабочим — причина взрыв’.

This sentence no verb ‘Это предложение — нет глагол’.

This sentence has contains two verbs ‘В этом предложении есть содержится два глагола’.

This sentence has cabbage six words ‘В этом предложении есть шесть капуста слов’.

This is not a complete. This either ‘Это не закончено. Это — тоже не’.

Эти предложения «грамматически неправильные» не в том смысле, что это разорванные инфинитивные конструкции[33], обособленные причастные обороты и прочие ужасы, обитающие в классной комнате, но в том смысле, что у любого среднего говорящего на языке подсознательно возникает чувство, что с этими предложениями что-то не так, несмотря на возможность истолкования. Грамматическая неправильность — это просто следствие того, что у нас имеется встроенный код для толкования предложений. Некоторые цепочки слов поддаются пониманию, но у нас отсутствует твердая уверенность, что говорящий использовал для продуцирования этих предложений тот же самый код, что мы используем для их толкования. По той же самой причине компьютеры, менее, чем слушатели, склонные прощать грамматическую некорректность данных при вводе, выражают свое неудовольствие в слишком хорошо всем знакомых диалогах, как то:

>РАСПЕЧАТАТЬ (x + 1

*****СИНТАКСИЧЕСКАЯ ОШИБКА*****

Может иметь место и противоположное явление. Предложение может быть бессмысленным, но все же расцениваться как грамматически правильное. Классический пример приведен Хомским[34], это его единственное высказывание, попавшее в «Словарь всем знакомых цитат Барлетта» (Bartlett’s Familiar Quotations):

Colorless green ideas sleep furiously ‘Бесцветные зеленые мысли спят яростно’.

Это предложение было изобретено для того, чтобы показать, что синтаксис и смысл могут быть независимы друг от друга, но то же самое было доказано задолго до Хомского — на этом построен весь жанр бессмыслицы в поэзии и прозе, популярный в XIX веке. Вот пример из стихотворения Эдварда Лира — признанного мастера бессмыслицы:

It’s a fact the whole world knowsThat Pobbles are happier without their toes.

Известно всем и каждому вокруг,Что побблам жить удобнее без рук.

Марк Твен однажды спародировал романтическое описание природы, сделанное скорее ради сладкозвучия, чем ради содержания:

Стояло хрустящее и ядреное утро раннего октября. Ветви сирени и «золотого дождя», зажженные факелами осени, висели горящие и пылающие в высоком воздухе — сказочный мост, созданный добросердечной Природой для бескрылых диких созданий, живущих на вершинах деревьев и навещающих друг друга взаимно; лиственницы и гранаты простирали свои пурпурные и желтые языки пламени подобно ярчайшим и обширнейшим всплескам краски вдоль покатого изгиба лесного массива; чувственное благоухание бесчисленных листопадных цветов поднималось в доводящий до обморока воздух; высоко в открытом небе одинокий эсофагус[35] спал на недвижном крыле; все было преисполнено покоя, торжественности и Божьего мира.