Измена. Я отыграюсь! (СИ) - Гут Этта

Кто-то нажал кнопку вниз, я тоже ткнула пальцем в свой этаж, а после, склоняясь к уху господина Ляна, доверительно сообщила:

— Русский массаж слишком суровый. Боюсь, вам не подойдет.

Сказала и улыбнулась по-крокодильи. Примерно так, как улыбалась недавно парочке задуривших дальнобоев, которые надумали на меня залупаться. Если тогда подействовало, то уж теперь-то! Лян попытался попятиться, но ему было некуда — лифт оказался полнехонек. Я же улыбнулась еще шире, благо злости сейчас во мне (правда, совсем не на бедного китайца) накопилось достаточно:

— Но я передам господину Смирнову, что вам требуется помощь. Быть может, он найдет… более щадящие варианты специально для своего партнера по бизнесу.

— Это будет очень любезно с его стороны, — прогундел китаец и воровато забегал глазами.

— Берегите себя, — с максимальной искренностью пожелала я ему в ответ и выпрямилась, этим устанавливая некую дистанцию между нами и давая понять, что разговор закончен.

На самом деле передавать Стасу что бы то ни было я не собиралась. Я уже вообще начинала жалеть, что пообещала что-то там придумать «поинтереснее». Хватит! Поиграла и будет! И так уж занесло… не понять куда. Сплошная стыдоба. И все же мысли нет-нет до возвращались к этому невозможному мужчине и всему, связанному с ним. Причем получалось интересно: вот ведь господин Лян, чтоб ему, только что предоставил мне наверняка более чем лихую возможность ударить по Стасу, подрезать ему слишком уж широко раскинутые крылья, отыграться за все свои предыдущие проигрыши. Но мысль принять предложение не возникла ни на минуту! Еще чего! Ладно бы еще кто из своих, рассейских, надумал Стасу ножку подставить, но чтобы позволить переиграть своего тем более такими вот подковерно-нечестными методами какому-то иностранцу⁈ Да никогда!

Лифт тренькнул, останавливаясь на нужном мне пятом этаже, я вежливейшим образом попрощалась с китайцами и отдельно с господином Ляном, а после пошла к своему офису, где в одном из ящиков моего стола лежали припрятанные от посторонних взглядов носки и белоснежные боксеры Стаса Смирнова.

«Можете оставить их себе!» Сука!

Вытащив бельишко, которое наверняка стоило как полет на луну и покупалось, поди, в каком-нибудь дорогущем бутике, я злобно швырнула его в урну… Швырнула и уставилась на образовавшуюся там слишком красноречивую кучку с еще большей ненавистью, отчетливо понимая, что оставлять все это богачество в таком вот виде нельзя — что уборщица-то подумает, обнаружив? А раз нельзя, то придется вынимать и выносить из офиса прочь. Хорошо хоть, что я большую часть дня провела не за своим рабочим столом, и в корзине было почти пусто — пара скомканных листов бумаги валялось и все! Ругая саму себя, я влезла под стол, вытащила из корзины мусорный пакет, смяла, выпуская воздух, завязала его узлом и упихала его себе в сумочку. Всё. На хрен! Теперь — работать, не отвлекаясь на ерунду.

Что сказать? Да, я заставляла себя разбирать почту, вчитывалась в договора, ставила подписи на платежных документах, вежливенько препиралась с клиентами, совсем берега попутавшими и совесть потерявшими… И все это время только и делала, что думала о мужчине, которому принадлежали теперь мирно лежавшие в моей сумке труселя и носки… Между прочим, совсем не мужчине моей мечты! Или что-то в этом смысле уже поменялось, а я не заметила как?

Глава 27

Глава 27

Из-за этих постоянно отвлекавших меня от работы мыслей, я засиделась допоздна и из офиса выползла, когда уже было совсем темно. Мой пикап тихо ждал меня на парковке и радостно подмигнул фарами, когда я нажала кнопку сигналки. Домой, домой, домой! Даже моя машина этому радуется, а я как-то не очень. Вот когда меня дома ждали, да и дом был домом, а не съемной квартирой… Пошевелиться, что ли, чтобы что-то себе в этом смысле присмотреть? Постоянное, а не временное.

Вот уж не думала, что это произойдет, но все-таки действительно настал момент, когда я пожалела, что после смерти отца продала наше общее с ним жилье. Нужны были деньги на расширение бизнеса, да и возникло ощущение, что больше никогда не смогу чувствовать себя там комфортно. Вернулась с кладбища, схоронив отца, вошла в когда-то родной дом… и стало мне так погано, так пусто! Будто и правда осталась одна-одинешенька, а не с любимым мужем плечом к плечу.

Максим, когда я сказала, что квартиру отцовскую буду продавать, чтобы деньги в дело вложить, как раз и буркнул что-то вроде «пожалеешь». Даже забавно, что пришлось жалеть именно из-за него.

Возле подъезда дома на лавочке кто-то сидел. Я отметила это краем глаза, когда проехала мимо в поисках свободного парковочного места. Найти его было и так-то непросто, а сейчас, когда домой вернулись вообще все жильцы этой панельки, и вовсе нереально. Пришлось втискиваться в оставшийся клок пространства рядом с помойкой. С одной стороны, удобно, потому что труселя и носки Стаса Смирнова отправились из моей сумки по правильному адресу в мусорный бак легким движением руки, даже идти никуда не пришлось. Но с другой — утром я о выбранном месте парковки вполне могла пожалеть. Уже был прецедент, когда какой-то «умник» навалил мне в открытый кузов пикапа мешки со строительным мусором. Баки были полны, ну а тут такое приятное свободное место — еще и вывезет заодно хозяин пикапа-то! Люди иногда такие ублюди!

Надо все-таки купить на кузов пластиковую крышку. И снег чистить зимой из него не придется…

Все это ковыряние с парковкой заняло прилично времени, но, когда я подошла к своему подъезду, тот самый тип так и сидел на лавочке. Вдруг стало не по себе. Какой-то бомж? Пьяница-муж, которого из дома выперли?..

Я ускорила шаги, чтобы быстрее добраться до освещенной тусклой лампочкой двери… и в этот самый момент мужчина поднялся, загораживая мне дорогу.

Я шарахнулась, перехватывая удобнее сумку за неимением чего-то другого, чем можно было бы начать отбиваться, и вдруг…

— Привет, Лен. Поздно ты… Замерз как собака.

— Собаке — собачья смерть, Максинька!

— Не называй меня так!

— Как? Собакой или Максинькой?

— Лен, ну ты же умная взрослая женщина…

Я обошла Макса по кривой и молча пошла к двери подъезда. Хотелось спать, есть и убиться об стену. А вот общаться с бывшим мужем совсем нет.

— Лен… — Макс ухватил меня за локоть и только чудом увернулся от моей боевой сумки, которая просвистела у него возле уха.

— Не трогай меня!

— Да что ж вы все… — тут Макс прикусил язык, а я вспомнила то, чему стала свидетельницей некоторое время назад: как его отходила вот точно так же — сумкой! — его беременная «дама сердца».

Стало смешно. А вот жалко долбаного Максиньку не было совсем.

— Чего явился-то? Коротко и по делу. Мне завтра рано вставать.

— Просто соскучился. Даже не думал, что так скучать по тебе буду.

Сказать, что я офигела, значило не сказать ничего. Он серьезно? После всего, что устроил мне в суде? После той боли, что причинил? После выкидыша?.. О том, что в больницу я попала именно из-за него, я Максу ничего не говорила. Не хотела, чтобы он вообще знал, что я была беременна от него. Казалось, что это поставило бы меня на одну доску с его любовницей, как-то, что ли, уравняло с ней. Но ведь и остального хватало с лихвой, чтобы понимать: я его никогда не прощу. Да и не дебил же он, чтобы… Тут я прервала накатившие, полные злобы и, пожалуй, растерянности размышлизмы. Бог мой! Да чего я теряюсь в версиях? Все ж может быть предельно просто!